В такой обстановке приобретает особенно важное значение вопрос о деятельности печати, обладающей при распространенности газетного листа и проникновении его во все слои населения огромным влиянием на общественное сознание. Деятельность эту, во имя велений суровой военной необходимости, следовало бы поставить в такие условия, которые предупреждали бы возможность обращения печатного слова во вред потребностям данной исключительной минуты. Разрешение таковой задачи неосуществимо на почве общих законоположений о печати, построенных на началах почти полной ее свободы, особенно в области общественно-политических вопросов. Единственный для этого путь – неуклонное применение тех чрезвычайных полномочий, которые, по военным обстоятельствам, присвоены подлежащим военным и гражданским властям. В этом отношении, как убеждает опыт, до сих пор не установилось еще той общности взглядов и действий, которая является непременным залогом для планомерного достижения намеченной цели.
В связи с войной отдельные части империи разделяются в порядке управления на местности: 1) входящие в район театра военных действий, 2) состоящие на военном положении, но не включенные в район театра войны и 3) находящиеся на положении чрезвычайной охраны. На пространстве первых (в их числе Петроград) действует всецело власть Верховного командования, во вторых (в числе их Москва[42]) – военного министра и в третьих – министра внутренних дел, чрез главноначальствующих.
В местностях, входящих в район театра военных действий, введена военная цензура в полном объеме, согласно Положению о которой печатные произведения подвергаются предварительному до выпуска в свет, просмотру; при этом, по силе ст. 31 того же Положения, военным цензорам вменяется в обязанность не допускать к опубликованию путем печати всякого рода сведений, которые могут, по мнению цензора, оказаться вредными для военных интересов государства. При наличии приведенных постановлений поддержание правильного надзора за повременными изданиями требует главным образом усвоения военно-цензурными учреждениями того начала, что понятие «военных интересов государства» не ограничивается тесными пределами соблюдения военной тайны, что оно несовместимо с появлением в печати всяких сведений, статей, сообщений и рассуждений, которые способны создавать ослабляющие не только внешнюю, но и внутреннюю мощь страны настроения и подрывать доверие к поставленным в. и. в. властям. Само собою разумеется, однако, для военного начальства было бы обременительно входить в каждом отдельном случае в подробную оценку газетного материала с общеполитической точки зрения. Поэтому представлялось бы желательным закрепление более близкого участия в работе военной цензуры Министерства внутренних дел, вполне, по-видимому, осуществимое по действующему Положению о таковой цензуре. Соответственные руководящие указания, а равно некоторые необходимые для согласования и взаимодействия военной и гражданской власти распоряжения могли бы последовать по соглашению начальника штаба Верховного главнокомандования с председателем Совета министров.
Вне района театра войны военная цензура не обладает правом предварительного просмотра предназначенных к выпуску в свет произведений тиснения. В этих местностях борьба с злоупотреблениями печатным словом возможна в порядке непосредственного воздействия на редакторов и издателей. Особые полномочия местной власти по военному положению и по положению о чрезвычайной охране достаточно широки. Едва ли могут быть сомнения в том, что угроза, например, приостановки издания или высылки упорствующих за пределы губернии представляется весьма серьезною и побудит деятелей печати внимательно относиться к предъявляемым им требованиям. Важно только, чтобы в данном случае повсеместно проводились согласованность и последовательность действий. В таком смысле общее руководство должно исходить от министров военного и внутренних дел, по принадлежности.
Докладывая изложенные общие соображения и не дерзая утруждать высочайшее внимание изъяснением подробностей желательных для отвечающей современной обстановке организации надзора за печатью мероприятий, всесторонне разработанных в прилагаемой справке о суждениях образованного при главном управлении по делам печати частного совещания, приемлю долг, ввиду необходимости объединения распоряжений военной и гражданской власти, всеподданнейше испрашивать высочайших вашего императорского величества указаний о дальнейшем направлении настоящего дела.
Справку, приложенную при этом докладе, воспроизвожу в наиболее интересных извлечениях.
Состав частного совещания, заседавшего 7 ноября 1915 г.: временно исполняющий дела начальника Главного управления по делам печати шталмейстер князь Урусов, помощник управляющего делами Совета министров действительный статский советник А.Н. Яхонтов, председательствующий в Петроградском комитете по делам печати член совета Главного управления по делам печати действительный статский советник С.Е. Виссарионов, в московском – член совета названного управления сверх штата действительный статский советник А.А. Сидоров, председатель Варшавского комитета по делам печати действительный статский советник М.А. Лагодовский и исполняющий дела помощника правителя управления по делам печати титулярный советник Богданович. Совещание отметило, что «до настоящего времени об отмене известной телеграммы генерала Янушкевича военно-цензурные установления не уведомлены». Ярким примером несовершенства организации военной цензуры частное совещание сочло Киевскую военно-цензурную комиссию. Состав ее: четыре офицера, член местного комитета по делам печати и представитель администрации. «В работах своих она совершенно отмежевалась от комитета по делам печати и все выходящие в свет в Киеве издания разделила на три категории: 1) произведения печати, на которых ставится подпись военного цензора и за которые цензоры берут на себя ответственность (таковы все повременные издания с литературно-политической программой), 2) произведения, которые военная цензура рассматривает только с военной точки зрения, а в остальном предоставляет наблюдению комитета по делам печати, и 3) произведения, от рассмотрения коих цензура отказывается вовсе. Решение вопроса, какие издания подлежат представлению в военную цензуру, а какие печатаются без цензуры, предоставлено усмотрению не редакторов, а типографий. Хотя военные цензоры рассматривают издания первой категории не только с точки зрения чисто военной, но не допускают также суждений, уголовно наказуемых и нарушающих обязательные постановления гражданских властей, тем не менее неопределенность в распределении изданий по категориям и предоставление типографиям права направлять их в цензуру по своему усмотрению, при отсутствии к тому же тесной связи между военноцензурной комиссией и комитетом по делам печати, несомненно, создают обширное поле для разного рода недоразумений и ошибок. Характерно[43] также, что штаб Киевского военного округа принимает на себя обязанность давать циркулярные указания генерал-губернатору и начальникам губерний, входящих в район действия Киевского округа, о порядке представления печатных произведений в военную цензуру». «Со времени высочайшего утверждения Временного положения о военной цензуре (20 июля 1914 г.) Главная военно-цензурная комиссия не была ни разу собрана, а все вопросы решались по представлению ее председателя, исполняющего дела начальника Главного управления Генерального штаба генерала Беляева». «Общество редакторов ежедневных газет Петрограда при отсутствии единства в действиях правительственных установлений, призванных в настоящее время ведать делами надзора за печатью, может путем помещения на столбцах всех входящих в состав этого общества газет, не отвечающих видам правительства заявлений способствовать развитию агитационной деятельности прессы в широких кругах населения. Насущность скорейшего принятия вышеуказанных мер вызывается также предстоящим возобновлением заседании законодательных учреждений, так как петроградские газеты, как показал опыт, крайне нервно реагируют на происходящие в государственной думе дебаты».
14 декабря 1915 г. председатель совета министров Горемыкин писал генералу Алексееву совершенно доверительно:
«В чрезвычайной обстановке военного времени, требующего дружного напряжения всех духовных и материальных сил страны, существенно важным представляется правильное направление деятельности печати и устранение из нее могущих неблагоприятно влиять на спокойное течение нашей внутренней жизни проявлений. Разрешение этой задачи в подлежащей полноте находится в значительной степени в зависимости от согласованности действий гражданской и военной в применении предусмотренных действующим законом полномочий военной цензуры. Таковая согласован – ность не всегда, однако, соблюдалась за истекшие месяцы войны, и многие повременные издания пользовались создавшимся положением в противоправительственных целях, внося опасную тревогу в общественное сознание и разжигая политические страсти. Подобное явление, не говоря о возможных его последствиях в армии, самым отрицательным образом отражалось на настроениях тыла.
Вопрос о прекращении дальнейшей агитационной деятельности печати служил предметом всестороннего обсуждения в образованном при Главном управлении по делам печати частном совещании, заключения которого изложены в доставленной мне министром внутренних дел справке. Справка эта повергнута была мной на высочайшее его императорского величества благовоззрение при особом моем всеподданнейшем докладе, на коем государь император соизволил 8 декабря 1915 г. собственноручно начертать: „Поручаю председателю Совета министров условиться о нужных мерах с начальником моего штаба и доложить мне о последовавших по подлежащим ведомствам распоряжениях. Придаю значение также и более близкому участию Министерства внутренних дел в работе военной цензуры“.