Во исполнение таковой монаршей воли долгом считаю сообщить вашему высочеству предположения мои о тех мерах, которые, согласно с заключениями вышеупомянутого совещания, могли бы быть приняты в целях обеспечения должного взаимодействия надзора за печатью с точки зрения общегосударственных потребностей переживаемого времени.
Прежде всего представлялось бы необходимым преподать руководящие разъяснения военно-цензурным установлениям и чинам в том смысле, что возлагаемые на них обязанности, обусловленные исключительными обстоятельствами беспримерной борьбы с беззастенчивым врагом, требуют от них не только формального выполнения своего служебного долга, но и особенно внимательного и вдумчивого отношения к существу порученной им ответственной перед родиной задачи; следует помнить, что наш неприятель работает не только на фронте, но и в нашем тылу, стремясь создать в России внутренние затруднения путем возбуждения в обществе недоверия к власти и обострения недовольства; поэтому военная цензура, просматривая предназначенный к выпуску в свет газетный материал, должна оценивать последний не с одной лишь узковоенной точки зрения, а и с общеполитической, дабы не допустить опубликования таких статей, сведений, слухов, рассуждений и сообщений, которые могли бы идти во вред сохранению общественного единения и воодушевления пред лицом вторгнувшихся в Россию вражеских полчищ. Соответственное истолкование существа предопределенных в ст. 31 Положения о военной цензуре обязанностей военных цензоров могло бы последовать в порядке второй части ст. 11 того же узаконения[44], причем для единообразия распоряжений по отдельным местностям общие указания по этому предмету на всем театре войны, казалось бы, желательным издать от штаба Верховного главнокомандующего. Само собою разумеется, однако, что исчерпать заранее все те вопросы, которые по условиям данной минуты недопустимы к оглашению и к обсуждению в печати, было бы немыслимым. Очевидно также, что местные военные начальства не всегда осведомлены о тех видоизменяющихся особенностях обстановки внутренней жизни страны, которыми вызывается то или иное воздействие на повременные издания. Таким образом, представлялось бы полезным предоставить министру внутренних дел оповещать ведающие военно-цензурными установлениями власти о тех вопросах, которые в данное время признаются по общеполитическим соображениям подлежащими изъятию со страниц печати[45]. В свою очередь, во избежание разрозненности и несогласованности действий по отдельным районам, заявляемые в таком порядке пожелания гражданской власти должны быть принимаемы военными начальствами к непременному осуществлению, что и следовало бы вменять им на театре военных действий в обязанность общим распоряжением штаба Верховного главнокомандующего[46]. Этим было бы достигнуто и то приближение участия Министерства внутренних дел к работе военной цензуры, значение коего отмечено в вышеприведенной высочайшей резолюции.
В связи с изложенным выдвигается на очередь вопрос о личном составе военно-цензурных установлений на театре военных действий. Вопрос этот возник в Совете министров еще в заседании 23 сентября 1915 г., причем признано было необходимым образовать для всестороннего его рассмотрения с точки зрения пополнения военных цензоров чинами гражданского ведомства особое междуведомственное совещание при Военном министерстве. Названное совещание не приступало пока к занятиям, выжидая окончательного выяснения задач военной цензуры в зависимости от руководящих разъяснений относительно применения ст. 31 Временного положения о военной цензуре. Таким образом, если бы вашему высочеству угодно было бы присоединиться к составляющим предмет настоящего письма предложениям, однообразная организация органов цензуры на театре войны, согласно ст. 20 и 21 упомянутого Положения, будет разработана этим совещанием.
Далее, существенно важным являлось бы точное определение подведомственности петроградской военной цензуры. В этом отношении ст. 14 Временного положения 20 июля 1914 г. не оставляет сомнений в том, что указанная цензура должна быть подчинена подлежащим военным властям театра военных действий. Таковая подчиненность, помимо формальных соображений, была бы желательна и по существу, обеспечивая как единство руководительства местными петроградскими военно-цензурными органами, так и большую быстроту и решительность распоряжений, столь нужную в применении к пользующейся широким распространением и влиянием столичной печати[47]. При таких условиях я полагал бы соответственным во изменение повеления бывшего Верховного главнокомандующего возложение заведования петроградскою военной цензурой всецело на главного начальника Петроградского военного округа.
Наконец, не могу не отметить, что, преимущественно по практическим соображениям, редакторам петроградских повременных изданий дается нередко льгота в смысле разрешения не представлять в военную цензуру весь предназначаемый к опубликованию материал. Несомненно, что подобная льгота, являющаяся в общем отступлением от правил Временного положения 20 июля 1914 г., во многих отношениях весьма ценна для пользующихся ею газет, заинтересованных в срочности выпуска очередного номера. Следовательно, лишение такового облегчения составляет серьезную угрозу для данного издания и дает надежное, как убеждает опыт, оружие для воздействия на периодические органы, проявляющие не отвечающее требованиям момента направление. Казалось поэтому правильным, чтобы в тех случаях, когда необходимость известного давления на уклоняющиеся в нежелательную сторону издания обусловливается общеполитическими соображениями, заявление Министерством внутренних дел о лишении такового издания указанной выше льготы было для военной цензуры обязательным.
Заканчивая на этом мои краткие соображения о тех мерах надзора за печатью, относительно которых государю императору благоугодно было высочайше повелеть мне условиться с вашим высочеством[48], и препровождая при сем список вышеупомянутого всеподданнейшего моего доклада и справки о суждениях частного совещания при Министерстве внутренних дел, в коих означенный вопрос освещен в надлежащей полноте, имею честь просить вас, милостивый государь, почтить меня вашим заключением по существу изъясненных предположений. По получении такового заключения я войду в переписку с главными начальниками заинтересованных ведомств о выработке согласованного по всей империи плана действий и о последующем не премину поставить вас в известность для одновременных распоряжений по входящим в район театра войны местностям.
Обязываюсь присовокупить, что если бы, ввиду важности вопроса ваше высочество признали полезным личную со мною беседу, я сочту своим долгом по получении от вас извещения выехать в Ставку Верховного главнокомандующего».
Генерал Алексеев получил письмо Горемыкина 16 декабря, прочел его довольно внимательно и написал на полях для генерал-квартирмейстера: «Прошу доложить. Ни слова нет о нравственном воздействии на печать, об обращении большей ее части в мощную союзницу. Средства для этого имеются большие. Цель важная». Эта резолюция очень характерна для романтика в вопросах внутренней политики Алексеева, который так и не мог понять истинной причины отсутствия государственной мудрости в членах нашего правительства. Не подумаю, что, говоря о «средствах», он имел в виду рептилиен-фонд. Могу утверждать категорически, что такой путь влияния на русскую печать Алексеев отвергал с негодованием, очень неохотно вступая на него даже в отношении к прессе иностранной и нейтральных стран (Румыния, Дания, Швеция). Помню, как он возмутился, когда Пустовойтенко сообщил ему о совете Воейкова послать надежного человека для переговоров с редакциями о поддержке в обществе мнения о наших высоких стратегических успехах в Буковине. «Эта с… всегда только и умеет думать или с точки зрения задницы, или с точки зрения барыша. Каким надо быть циником, чтобы вступать на путь денежных подачек печати… Мерзавцы!» Это все я сам слышал в январе 1916 г.
Пока управление генерал-квартирмейстера (все тот же полковник Ассанович) готовило ответ Горемыкину, 18 декабря в Ставку была привезена записка товарища министра внутренних дел С. Белецкого, подписанная им 17 декабря. Привез ее сам автор. Привожу ее полностью.
Несовершенства временного положения о военной цензуре
По введении в действие 20 июля 1914 г. Временного положения о военной цензуре обнаружились на практике значительные несовершенства как с точки зрения организации цензуры, так и по существу ее компетенции.
Несовершенства Временного положения в отношении организации выразились в отсутствии объединяющего органа и в существовании целого ряда военно-цензурных установлений в разных частях Российской империи, не находящихся между собой в органической связи (ст. 13 и 14).
Несовершенства второго рода проистекли, во-первых, вследствие установления двух видов цензуры: в полном объеме – на театре военных действий и частичной – вне театра военных действий (ст. 6, почтовая цензура) и, во-вторых, вследствие введения во Временное положение ст. 31. Эта последняя, с одной стороны, отступала от свойственного Временному положению узко военного характера, с другой же, давая возможность толкованию ее в смысле включения в сферу цензурного рассмотрения вопросов не специально военных, как, например, внутренней политики, не создавала для такого толкования неоспоримого основания в силу весьма неопределенной формы ее изложения.
Вследствие таких несовершенств и неясностей закона, естественно, терялась устойчивость в действиях цензуры и рационального наблюдения за печатью, что и вызвало целый ряд сношений между высшими правительственными лицами по указанным вопросам.