2. По получении от штаба Верховного главнокомандующего указаний о воспрещении к обсуждению в печати каких-либо вопросов, признанных вредными с точки зрения военно-государственных интересов, срочно делать распоряжения в пределах фронта о приведении их в исполнение.
3. С целью обеспечить состав военно-цензурных установлений должностными лицами, наиболее подготовленными к цензурной работе, надлежит теперь же войти в сношение с Министерством внутренних дел о привлечении к военной цензуре всех местных должностных лиц, наблюдающих за печатью.
4. В случае неисполнения редакцией какой-либо газеты требования военной власти о непомещении каких-либо сведений или об изъятии из обсуждения каких-либо вопросов необходимо принимать решительные меры в отношении редакторов и в случае, если изданию было предоставлено право представлять в цензуру материал не в полном объеме, подчинять, на основании статей 32, 2 и 4 Временного положения о военной цензуре, подобное издание цензуре в полном объеме, а в особо важных случаях – приостанавливать издания, закрывать типографии и высылать виновных из пределов соответствующих губерний на все время действия военной цензуры…»
Посылая копию этого распоряжения военному министру Поливанову, Алексеев прибавил: «По просьбе представителя Министерства внутренних дел сообщаю на усмотрение вашего высочества о тех мерах по военной цензуре, которые желательно было бы принять, по мнению этого министерства, в местностях вне театра военных действий, объявленных на военном положении: 1) изъять из общей подсудности, на основании п. 6 ст. 19 правил о местности, объявленной на военном положении, дела о нарушении „Перечня“ и передать их на рассмотрение военного суда».
Итак, романтик Алексеев скрепил все то, что ему подсунули реальные политики Горемыкин и Белецкий, опиравшиеся на высочайшее повеление, ими же и продиктованное. Не имея никакого понятия о законе, регулирующем военную цензуру, начальник штаба Верховного главнокомандующего не нашел поддержки со стороны генерал-квартирмейстера, а последний основывался на знаниях своего докладчика – полковника Ассановича…
3 января начальник штаба Северного фронта генерал Бонч-Бруевич телеграфировал генералу Алексееву: «Ввиду особых условий цензуры в Петрограде, главнокомандующий вместе с полным подчинением петроградской местной военно-цензурной комиссии главному начальнику Петроградского военного округа, как в отношении цензуры всей почтовой корреспонденции, так равно и цензуры газет и прочих произведений печати, просит о передаче также в полное распоряжение главному начальнику округа Петроградского комитета по делам печати. Без участия этого органа главный начальник округа не в состоянии будет осуществить сложную цензуру газет и произведений печати в Петрограде, так как наличные военные цензора для этой работы не подготовлены».
Вот до чего довело военную цензуру горемыкинское старание привести печать к режиму Николая I.
10 января Алексеев написал об этом министру внутренних дел Хвостову, но, благодаря невнимательности полковника Ассановича, в письмо вкралась очень существенная ошибка: там говорилось о передаче комитета не в полное распоряжение, а в полное подчинение главного начальника военного округа. Представляю себе, как был поражен Хвостов, видя обычную затем форму конца письма: «Прошу уведомить, не встречается ли препятствий с вашей стороны к таковому подчинению, и если не встречается, то прошу о зависящих распоряжениях»… Ответа от министра внутренних дел не было получено до 1 июля 1916 г.
Ни Ассанович, ни Пустовойтенко не сочли своим долгом ознакомиться с вопросом в целом, хотя бы при таком важном случае, и представить начальнику штаба основательно мотивированный доклад, из которого и он, а с его помощью и царь, как Верховный главнокомандующий, поняли бы, какая цепь вопиющих правонарушений сковала печать и одновременно государственный смысл председателя Совета министров и полицействующего товарища министра внутренних дел. Алексеев имел бы основание ознакомить царя с сущностью дела, защитить печать и не дать впредь никому охоты вмешиваться в дело помимо себя самого. Впрочем, не замечая, я сам впадаю в романтизм… Во всяком случае, у Алексеева было бы верное представление о сути дела, а следовательно, и пригодное для борьбы оружие.
Все это разбилось о равнодушие Пустовойтенко и полное непонимание дела Ассановичем.
И как будто нарочно, именно в то время, когда русская правительственная, а за нею и военная власть силились охолостить нашу печать, хлопотали о систематизации лжи, попирали законы и все не могли найти достаточно сильных мер для скрытия от народа правды, – именно в это время генерал Жилинский прислал в Ставку правила французской военной цензуры.
Разумеется, ими не заинтересовались ни генерал-квартирмейстер, ни его докладчик, и на другой же день правила были просто подшиты к делу. Между тем они представляли серьезный интерес для каждого, кто все-таки хочет правды, но признает военную тайну.
I. Военные операции
Мобилизация. Состав и численность формирований. Боевые приказы. Диспозиции, расположение, движение войск, сведения, касающиеся материальной части и военных судов.
Фортификационные работы. Устройство новых средств сообщения.
Постановка мин.
Планы воздушной обороны.
Полеты воздушных кораблей и движения военных судов противника.
Результаты производимых противником бомбардировок.
Минные атаки судов, место и время минной атаки, направление движения и род груза атакованного судна; какой срок продержалось на воде взорванное миной судно; средства, употребленные для отбития минной атаки и для спасения.
Средства, употребляемые для борьбы с подводным лодками.
Склады и способы снабжений военных судов противника.
Тактические наблюдения, инструкции и приемы.
По всем упомянутым предметам могут опубликовываться только официальные сообщения.
II. Личный состав
Назначения и перемены в высшем командном составе – могут опубликовываться только официальные сообщения.
Потери – цифровые данные только по официальным сообщениям.
Остальные сведения могут опубликовываться только по просьбам семейств, но они не могут содержать ни указания части, к которой принадлежал пропавший, ни обстоятельств его гибели раньше истечения трех месяцев. Этот срок может быть продолжен всякий раз, когда высшие штабы признают такую меру необходимой.
III. Материальная часть
Новые снаряды или введенные в употребление после начала военных действий.
Производящиеся опыты.
Предохранение против средств борьбы противника.
Морские сооружения.
Заводы, работающие для нужд армии.
Положение вооружения, материальной части и продовольствия.
По всем этим предметам могут опубликовываться только официальные сообщения.
IV. Фотографии, кроки, карты
Могут опубликовываться только с особого разрешения для каждой фотографии, кроки или карты.
Это разрешение может даваться военным министром или высшим штабом заинтересованной страны, на территории коей расположено изображаемое место или каковая пользуется воспроизводимой материальной частью. Фотографии, рисунки и карты должны представляться в цензуру с приложением текста, при котором они будут опубликованы.
V. Метеорологические сведения
VI. Сведения внутреннего порядка и морального
Перемещения высших государственных чинов и лиц, исполняющих важные общественные обязанности, – могут опубликовываться только официальные сведения.
Аресты и протесты шпионов, дезертиров, контрабандистов или союзных подданных, занимающихся торговлей с врагами, – придерживаться отчета, изложенного точно и без комментирования публичных прений, избегать опубликования всякого рода промедлений, относящихся к розыску или задержанию обвиняемых.
Покушения и происшествия на заводах, работающих для государства, – только официальные сообщения.
Побеги пленных и лиц, живущих на захваченных землях, – избегать всех деталей, относящихся к пройденной упомянутыми лицами местности, к лицам, которые могли содействовать предприятию, и об употребленных при побеге хитростях.
Опубликование приемов, позволяющих переходить границу, охраняемую врагом или запрещенную, и письма военных – не ранее трех месяцев. Этот срок может быть продлен, если высшие штабы признают то необходимым.
Интервью военных – безусловно воспрещено.
Посещение журналистами фронта, лагерей и промышленных заведений, работающих для армии, – лишь то, что будет разрешено офицером, уполномоченным сопровождать посетителей.
Помимо изложенных указаний обращаются к патриотизму писателей и публицистов союзных наций, чтобы они сами устраняли все сообщения, могущие, по их мнению, затруднить дело высшего командования.
Они должны избегать всякой оценки и тенденции, которая не способствовала бы усилению взаимного единения и уважения союзных наций или которая могла бы показаться оскорбительной государству еще нейтральному.
Чтобы закончить эту главу, мне остается остановиться еще на некоторых частных вопросах, ненормальность которых ясна после просмотра громадных дел о цензуре в архиве штаба Верховного главнокомандующего.
Только полное непонимание типографского и газетного дела могло быть причиной нелепого требования ст. 32, 37 и 44 Временного положения о военной цензуре, заключающегося в обязательстве представлять военным цензорам рукописи и подлинники произведений тиснения, предназначенных к выпуску в свет, и вслед за одобрением их не делать в тексте никаких изменений и дополнений. Нет такого автора, который не пожелал бы сделать ряд поправок самого разнообразного характера, когда видит свое произведение в корректуре. Исключить авторскую корректуру – значит исказить науку и испакостить литературу. Типография же, которая хочет набрать что-либо нелегальное, вовсе не стеснена кабинетными статьями – их всегда можно обойти. Еще нелепее ст. 77, карающая типографа за авторскую корректуру тюремным заключением до трех месяцев. Жизнь властно отменила эти статьи с первого же дня, но, разумеется, не отмененные властью, они давали повод к притеснениям неугодных лиц, редакций и типографий.