25-го, а вечером 26-го выехать.
► Сегодня произошло столкновение двух скорых поездов у ст. Ново-Сокольники; пострадало человек десять, в их числе убит ехавший в Ставку начальник 2-го отдела технических артиллерийских заведений генерал-майор М.П. Дымша; это – выдающийся пороходел.
► Иванову сегодня дана телеграмма: «Вслед за сим нарочным отправляю ориентировку политического положения Румынии и предъявляемых нам военных требований. Ближайшее поведение Румынии представляется еще неопределенным, военная сторона не разрешена. Ориентировка эта, полагаю, приведет вас к выводам, что до разрешения этого вопроса общие предприятия на левом фланге фронта нежелательны; что новая наша неудача на линии Онут – Боян или на Стрыпе ухудшит условия наших отношений и соглашения с румынами; что в данное время нам нужно скорее образовать на фронте сильные свободные резервы, готовые для быстрой переброски. С другой стороны, отход теперь же на линию Баламутовка – Ревкоуцы, указывая на отказ от активности, неблагоприятно повлияет на ожидания Румынией помощи от нас в случае предъявления ей германцами ультиматума. Поэтому полагал бы удерживать линию Онут – Боян, улучшая ее или захватом, или оставлением некоторых участков. Нет оснований для отказа от хорошо подготовленных и скомбинированных частных атак, например, на высоту 298, усилив для сего инженерные войска, развив работу инженеров, вдумчиво организовав управление артиллерией, временно усилив таковую за счет других армий. У Новоселиц нужно собрать корпус в резерве с сильною кавалерией. Общие соображения по этому вопросу изложу бумагою. Алексеев».
► Когда за бесплодной потерей нами 70 000 человек стало ясно, что в Галицию нам скоро не попасть, 16 января состоялось наконец распоряжение об откомандировании должностных лиц генерал-губернаторства Галиции…
► Глинка телеграфировал начальнику штаба: «Одесский окружной уполномоченный Министерства земледелия гофмейстер Гербель донес, что „со 2 по 15 января из подлежащих отправке на Юго-Западный фронт с юго-западных железных дорог 3344 вагонов образовался недогруз в 1033 вагона, более 30 %, по причине неподачи вагонов, а 16, 18 и 20 января по Бессарабской губернии из 104-дневной нормы не подано ни одного вагона. Вагонов под уголь и цистерн под нефть для мельниц, работающих для армии, несмотря на перевод их в 1-ю категорию, не дают. Сообщаю для сведения, так как ответственность с себя снимаю, если армия окажется без муки и зернового фуража. Гербель“. Прошу ваших властных распоряжении к устранению неподачи вагонов на дорогах фронта, также указания министру путей на совершенную необходимость снабжения мельниц, работающих на армию, топливом, которого они до сих пор не получают, несмотря на то что особым совещанием по топливу эти мельницы зачислены в 1-ю категорию вместе с флотом, железными дорогами и казенными заводами. Дважды имел честь докладывать вашему высокопревосходительству, что, в случае недоставки топлива мельницам, не могу отвечать за заготовку муки в назначенном количестве. Глинка».
«Властные» распоряжения делаются уже невозможными: весь транспорт пришел в не поддающееся человеческим усилиям расстройство… Это – начало конца.
► Наш агент по разведке в Стокгольме Олеховский за ноябрь и декабрь 1915 г. прислал всего девять коротких телеграмм, из которых можно было воспользоваться только шестью, и один письменный доклад; не доставил даже ни одного номера ни одной датской газеты. Теперь он просится в Швейцарию, и его пошлют, хотя Ассанович и Пустовойтенко сами видят, что человек – совсем не пригодный.
24-е, воскресенье
Сегодня в 7 ч утра в ванне начальника штаба загорелась стенка. Дыму было масса. Пожарные прискакали через 5 мин, оттянув минуты три, благодаря умышленной затяжке переговоров по телефону, как только из первых слов дежурного офицера узнали, в чем дело. Все окончилось без неприятностей. Переполох был порядочный. Полицмейстер недоволен: он мечтал иметь «пожарника» при царе и тогда отличиться. Ну, да столковавшись с жандармами, еще можно удостоиться награды.
► Сколько раз приходилось наталкиваться на указания захваченных пленных, что немцы вообще знают гораздо меньше, чем мы думаем, воображая, что они всезнающи и вездесущи. То, месяца три спустя после назначения Куропаткина, они не знали, чем он командует, то приписывали царю поездки, которых он и не думал совершать, то, как сегодня, имели приказание разузнать, кто после Рузского командует Северным фронтом и где расположены 109-я и 110-я пехотные дивизии, давно, уже месяца три, стоящие на одном и том же месте Северного фронта.
► Теперь, когда я достаточно обжился здесь, надо остановиться на силуэтах лиц, служащих в Ставке вне нашего управления.
Управление дежурного генерала
Дежурный генерал П.К. Кондзеровский – генерал напускной важности, всем своим поведением подчеркивающий, что он снисходит, находясь в нашем штабе, потому что без него, конечно, никто не сумел бы приступить ни к какому вопросу. Хитер, мыловар со всеми, кто может быть ему лично полезен для дальнейшей карьеры; перед царем танцует менуэт с ловким сохранением чисто внешнего достоинства с тех пор, как узнал, что тот не любит прилипал внешних и очень ценит прилипал внутренних. С равными себе сносен, с младшими покровительствен, с подчиненными мало доступен, надут. Постоянно находит причины для неудостоения кого-нибудь в армии выслуженной наградой, производством и пр. На перо в резолюциях довольно боек, вроде фельетонистов «Петроградского листка». Никогда, по привычке Главного штаба, не торопится, все делает с развальцем, ужасно мелочен и не умен, если говорить об уме человека, а не военного чиновника.
Его помощник Н.А. Степанов – суета, горячий, рассеянный, умный, деловой, прост и приветлив, много и серьезно читает.
Полковник Иван Степанович Балашов – изначала верный раб Кондзеровского, еще с Главного штаба, этой консистории по военно-разводным делам, мастер говорить простые слова с мыслью сделать сложную оттяжку; душитель всего светлого и свежего, некультурен, груб.
Коля, ассесор Михаил Григорьевич Семенчук – молодой чиновник из писарей, правая рука Балашова по инспекторскому отделению, хитер, проворен, деловит, обтесан только внешне, любит панибратствовать с офицерами, с писарями на весьма почтительной дистанции.
Коллежский ассесор Исидор Иванович Трепененков – тоже из писарей, груб внутри, надменен, как пузат, и пузат, как надменен, неразговорчив, все осматривается, как бы кто не признал в нем бывшего писаря, – дистанция та же.
Капитан Николай Аполлонович Гринфельд – симпатичен, внимателен, культурен, играет роль малоросса, как и многие «фельды» и «блаты».
Подполковник Виктор Иванович Моторный – знает, что очень недурен собой, постоянно в кавалерственном настроении; светило дежурства, где считается «знатоком» пехоты и кавалерии, которыми и ведает.
Подполковник Георгий Яковлевич Седов – ведает артиллерией, самый ординарный человек.
Поручик Леонид Николаевич Сарафанов – молодой, нервный, честный, хочет нести службу, как человек и русский, погибает в «дежурном» бюрократическом болоте.
Главное управление военных сообщений
Ронжин – гурман, лежебока, возомнивший о себе, как о министре путей сообщения, почт и телеграфов, надутый, ленивый, грубоватый; приятель Кондзеровского.
Тихменев – симпатичный, простой, умный, деловой, хитрый, держит себя под Ронжиным с надеждой сбросить его как-нибудь в широком поле.
Полковник Михаил Михайлович Загю – улыбающийся армянин-француз, недурно вникает в дело почты и телеграфа, к долгу службы без огня, ловкий.
Сказав о нашем «дежурстве», не мог не сказать о его отношении к интересам военных и о данном им в этом отношении направлении «дежурствам» всей армии.
Великий князь Николай Николаевич очень внимательно относился к вопросу о своевременности награждения офицеров за боевые отличия, понимая, как это важно для каждого офицера, не исключая и призванных из запаса или даже отставки: честно заслуженный чин или орден удостоверяет их в сознании оценки работы и службы. Я знаю многих левых отставных офицеров, прежде ученых, писателей, адвокатов и т. п., которые совершенно не нуждаются в каких бы то ни было украшениях, но ценят внимание к честному исполнению своего долга среди царящей подлости. И все знали, что великий князь болел душой за медленность и нерадение наших штабных конюшен и военного канцеляризма, что он стоял на страже интересов награждаемых, и все видели, что он ничего не мог добиться. Таково воспитание всех этих конюхов, данное в мирное время твердой выучкой Беляевых и Кондзеровских. Приказы его по этому вопросу читались в армии со слезами удовлетворения на глазах, а ордена и производство все-таки не шли скорее.
Чего, кажется, яснее и категоричнее такого, например, приказа, как от 15 апреля 1915 г.:
«Необъяснимые задержки начальниками представлений к боевым наградам их подчиненных и совершенно недопустимая медленность в проведении наград в промежуточных инстанциях приводят к тому, что еще в апреле в высшие инстанции поступают представления к наградам за октябрьские, сентябрьские и даже августовские бои, а в результате офицеры многих славных полков не имеют до сих пор ни одной боевой награды.
Столь безучастное отношение начальников всех степеней к вопросу лишь справедливой оценки подчиненных за их доблестные подвиги, и притом тогда, когда каждый лишний день промедления в награждении строевого офицера уже может лишить его чистой радости получить эту заслуженную награду, считаю совершенно недопустимым.
Между тем проволочки эти тянутся не днями и даже не неделями, а месяцами, что уже признаю преступным.
Поэтому предъявляю ко всем строевым начальствующим лицам следующие мои неуклонные требования.
Боевые награды строевым офицерам должны проводиться так быстро, чтобы объявление их в приказах по армии совершалось отнюдь не позднее месяца со времени того дела, за которое офицер представлен к награде, или же со дня получения в части разрешения на представление офицеров к наградам за данный период кампании; для наград, подлежащих объявлению в приказах главнокомандующих, срок этот увеличиваю на две недели; тот же 1½-месячный срок устанавливаю и для представления в Главный штаб.