9 сентября 1914 г. товарищ председателя Российского исторического музея имени императора Александра III егермейстер князь Щербатов обратился в штаб Верховного главнокомандующего «с убедительнейшей просьбой поручить кому следует делать подбор всех уже печатавшихся и имеющих впредь появиться объявлений, воззваний и прочих подобных распоряжений, как для распространения среди населения пограничных наших пределов, так и на территории занятых нами неприятельских земель, и высылать в Москву в музей. Равным образом покорнейшая просьба высылать и прокламации и объявления, распространяемые германскими и австрийскими войсками». В принципе это удовлетворено, но на практике, конечно, забыто… Канцеляристы Беляевы, Кондзеровские и пр., я думаю, были бы очень рады, если бы вдруг сгорели все дела Ставки – по крайней мере, история не обличит их как никуда не годных военных руководителей.
В ноябре 1914 г. начали поступать дела в полевые отделения; так, на Юго-Западном фронте было собрано 10 000 томов, из них 5000 разобрано и скоро сдано в Москву. На 20 января 1915 г. по Северо-Западному фронту отправлено в Москву 6184 дела, а по Юго-Западному – 40 817; теперь эти цифры значительно больше.
Разумеется, все это собирание организовано чисто канцелярски, по существу никто ничем не интересуется, а многое компрометирующее уничтожается под благовидными предлогами.
30-е, суббота
Сегодня Сергей Михайлович пришел к завтраку за 10 мин до Алексеева и не садился, пока не явился последний.
► Читатель, может быть, удивлен, зачем я часто отмечаю подобные мелочи. Да просто потому, что они всегда имеют значение при нашем строе и при положении, которое занимает царская фамилия, при ее постоянных интригах и при той роли, которую играют истинные работники. Такие мелочи будут освещать вопросы будущему историку наряду с серьезными документами гораздо конкретнее, чем то можно было бы сделать без них. Кажущееся мелочью одному весьма важно для другого, ищущего нескольких дополнительных штрихов к уже составленной им картине. Дневник именно и дорог своей мозаичностью, повторяющей мозаичность текущей жизни.
► Генерал Бонч-Бруевич телеграфировал начальнику штаба шифром, вне очереди, срочно: «Временно главнокомандующий после доклада его величеству об армиях фронта оставил его величеству боевой состав и боевое расписание армий фронта. Доношу об изложенном, ввиду высокой важности и совершенной секретности названных документов».
Попросту Бонч-Бруевич, зная нравы наших придворных холопов, особенно в обстановке поезда, боится, как бы не выкрали эти документы или не разболтали бы потом их содержание, что уже и бывало… Ошибка Плеве, что он так опрометчив.
► Сейчас пришла телеграмма царю от Александры Федоровны из Царского Села: «Крепко благодарю за известие, Татьяна страшно счастлива за полк; тут все то же самое, скучно; нежно целуем, храни Бог. Аликс». Это – всегдашняя ее подпись; Николай подписывает свои к ней телеграммы «Ники». Обычно они переписываются по телеграфу на английском языке, приведенная же депеша дана по-русски, потому что не знали, не придется ли принять ее на какой-нибудь маленькой станции, где телеграфист мог и не знать твердо латинского алфавита.
► Полковник Терехов рассказал об обстоятельствах гибели генерала от кавалерии Александра Васильевича Самсонова, в армии которого он был с самого начала войны. Основная причина гибели II армии – неопытность частей и начальников; они впервые испытали столкновение с хорошо обдумавшим всю операцию противником и попались; не было ни связи, ни тыла, ни обозов, ничего – все в самом хаотическом состоянии, благодаря которому и войска были совершенно деморализованы и дезорганизованы, особенно 13-го и 15-го корпуса. Вторая – ошибка штаба армии, легкомысленно исполнявшего операцию, настойчиво предписанную главнокомандующим фронтом Жилинским, в свою очередь получившим на то приказ Ставки; пошли, ничего не обдумав и не организовав. Недаром попали в плен генералы Клюев, Угрюмов, Преженцов, Пестич, Массалитинов и Ден[66].
При Самсонове все время были начальник штаба генерал-майор Постовский, генерал-квартирмейстер генерал-майор Филимонов, четыре офицера оперативного отделения штаба, два – для поручении и начальник разведывательного отделения. Все остальные чины штаба остались в тылу и гораздо менее повинны во всем происшедшем. Когда началось бегство, отступать пришлось всем. Самсонов и штаб сделали то же самое. Чтобы быть менее заметными гнавшему их противнику, они сошли с лошадей и только уставшего от ходьбы Самсонова усадили потом на коня какого-то встретившегося полковника. Шли долго, до самой ночи. Усталость страшная, разбитость моральная полная… Все сняли с себя погоны и все, что могло выдать их положение и чины. Характерно, что у всех штабных оказались только одна карта и один компас… Ночью решили все-таки остановиться и прилечь в лесу на полтора-два часа. Легли все вместе. Сначала поставили сменную охрану из офицеров же, а потом и тех уложили, видя, что не вынести такой усталости. Часа через два просыпаются – место Самсонова пусто. Начинают звать его – молчание, кричать – ничего. А выстрелы приближаются… Тогда штаб решает, что, зная направление движения, Самсонов найдется, и все идут дальше, приказав денщику генерала отыскать командующего армией. Долго он искал его, наконец нашел в какой-то трясине, и оба пошли по болоту, по колени и выше в воде. Самсонов совершенно изнемог, решил вернуться и найти другую дорогу, вспомнив, что прошли мимо нее. Чтобы не тратить сил зря, он послал денщика назад точнее определить эту дорогу. Тот нашел, вернулся за генералом, а его нет. Солдат кричал, вопил, бегал, рыскал – нет. Наконец ему пришло в голову, что, вероятно, Самсонов сам набрел на путь и ушел по нему уже далеко, а потому денщик решил не искать генерала и идти на соединение со штабными. Явился он через 10 дней, принес даже попону, на которой спал Самсонов в роковую ночь. Подозревали, не убил ли он генерала, не ограбил ли его. Потом стало известно, что Самсонова захватили немцы, он покончил самоубийством и похоронен, а недавно жена перевезла тело его в Россию. Потом приезжал генерал Пантелеев, допрашивал всех, но ничего не мог выяснить. Штабные молчали, никому ничего не рассказывали, потому что переживали ужасный стыд за весь исход боя и операции, те же, кто не попал с ними, были «деликатны» и ни о чем не расспрашивали.
В приказе по X армии от 30 августа 1914 г. сделано официальное указание причин гибели самсоновской армии: «Как выяснилось в настоящее время, главные причины неудачи, постигшей нашу II армию в боях 15–17 августа, заключались в нижеследующем: 1) в значительной, ничем не оправдываемой разброске сил армии ко времени вступления в бой, 2) в отсутствии связи между командующим армией и корпусами, 3) во введении в бой ничтожной части сил, 4) в отсутствии взаимной поддержки между соседними частями, 5) в отсутствии должной инициативы, имевшем своим последствием столь печальный факт, что в то время, когда наши два корпуса, окруженные неприятелем, изнемогали в неравной борьбе, другие корпуса не приняли решительных мер для противодействия этому окружению, хотя обстановка этому вполне способствовала и даже благоприятствовала окружению и уничтожению неприятеля, охватившего наши два корпуса».
Все, кто знал Самсонова и понимает элементарные требования, предъявляемые к современному командующему армией, предвидели такой конец: он был очень достойным человеком, честным и разумным администратором, но бесталанным воином и стратегом. Не знали этого только назначившие его на должность…
Разумеется, вся эта история вполне вскроется только тогда, когда будут опрошены начальники воинских частей и штабов по освобождении их из германского плена. 1-й пехотный Невский полк, в котором я начал свою офицерскую службу в 1893 г., попал почти полностью в составе 13-го корпуса. Какой-то офицер сумел и успел зарыть знамя и, удрав, отрыл его и представил по начальству. Кстати, по рассказу Терехова, когда штаб II армии был в Бобруйске, генерал-квартирмейстер Филимонов разбудил его однажды ночью и приказал сесть и написать воззвание к полякам. Самсонов давно говорил о таком воззвании, но Филимонов все пропускал мимо ушей, а потом вдруг вспомнил, – ну и загорелось, а надо было наступать к Варшаве. Воззвание было составлено в полчаса, без каких бы то ни было указаний начальства.
Наступление в Восточную Пруссию – план генерала Ю.Н. Данилова; им-то он и показал, что не имел понятия о стратегии. По расположению немецких крепостей, туда вовсе нельзя было соваться, что и понимали все, кроме главного «оператора», который называется генерал-квартирмейстером Ставки. Особенно осуждал этот план Алексеев.
► Взамен взятого в плен 13-го корпуса, состоявшего из 1-й и 36-й пехотных дивизий, позже были образованы временные отдельные пехотные бригады из остатков этих полков и их маршевых запасных батальонов. «Твердо верю, – писал по этому поводу главнокомандующий Северо-Западным фронтом Алексеев в приказе от 27 июня 1915 г., – что чины этих запасных батальонов подтвердят, что, несмотря на постигшее, по превратностям войны, несчастие, они – те же славные софийцы, нарвцы, звенигородцы, дорогобужцы и каширцы. О невцах, капорцах и можайцах я не говорю: ряд кровавых боев восстановил славу их полков».
► Еще в сентябре 1915 г. полковник Терехов придумал очень дешевый способ делать подрывные снаряды и снабжать ими особых партизанов, сведенных в небольшие отряды, и представил свой проект в штаб II армии; начальник штаба Квецинский отнесся к этому по-канцелярски; видя такое отношение, Терехов исхлопотал право отправиться в штаб Западного фронта; там как раз ждали перевода Квецинского на должность начальника штаба, и потому Терехову нечего было ждать. Снесшись с полковником Базаровым, он устроил себе вызов в Ставку и привез свой проект сюда. Последний лежал здесь у Пустовойтенко до января; теперь Терехов говорил с Алексеевым около часа; тот очень заинтересовался его мыслью, и только тогда Пустовойтенко стал относиться к проекту иначе. Завтра Терехов получит здесь деньги, даст куда надо телеграммы об изготовлении чего следует, и дело организации особых партизанских разрушительных отрядов скоро пойдет в ход. Так пробивается у нас каждая живая мысль…