► Вчера «Нордзюд» хвастался, что в Дании дела его идут успешно, что, за исключением двух газет, явно германофильских, все получают и печатают его бюллетени, а это – 140 датских газет и журналов, из них 15 столичных и 125 провинциальных; что с посланником (бароном К. К. Буксгевденом) и военным агентом (полковником Потоцким) у него наилучшие отношения. Думаю, что все это надо разделить на 100…
31-е, воскресенье
Телеграмма, полученная начальником штаба: «Распоряжением о недопущении в газетах белых мест, сегодня в Петрограде вошедшим в силу, создаются для печати крайне серьезные осложнения. Письмо с моими по сему поводу соображениями направляется сего числа к вашему высокопревосходительству. Очень просил бы, если возможно по телеграфу, временно приостановить последовавшее сего числа по упомянутому предмету распоряжение. Председатель Совета министров Борис Штюрмер».
По получении этой телеграммы я побежал к Ассановичу, прося его поспешить еще раз доложить этот вопрос генерал-квартирмейстеру, чтобы Алексеев отменил свое решение.
– Я не понимаю, чего вы волнуетесь?
– Да ведь это же – административное введение предварительной цензуры!
– Ну так что же? Введена же она в Германии, а там нет белых мест.
– А в Австрии есть, и она не введена.
– Так то Австрия, где вообще полный беспорядок.
– Но ведь надо же понять роль печати и то, с каким трудом она получила свои права…
– Ну, это нас не касается. Россия воюет, и это – первое и единственное, что мы должны принимать во внимание. Так надо по военным соображениям.
– Но, кроме военных соображений, есть соображения гражданские, политические. Ведь Россия не только воюет, она еще и живет.
– Ну, знаете, это нас нисколько не интересует. Мы не можем становиться в эту плоскость. Я согласен, что, благодаря содействию полковника Носкова, с этой мерой поспешили, но, в сущности, лишний раз подтянуть печать и припугнуть ее не мешает. Пусть чувствует нашу силу и свое положение.
– Ведь Россия будет теперь иметь сведения не того дня, которым будут датированы газеты, а днем позже, так как техника печатания не позволит быстрого выпуска последних известий.
– Ну что за важность? Великое дело, что мы будем знать все сутками позже. Знают же в армии все несколькими днями позже, а то и неделями, и живут же люди и не умирают…
– Теперь к этому все привыкли, теперь белые плеши никого не возбуждают против власти, это могло быть мотивом только в начале войны.
– Ну, как сказать. Все-таки это – протест, и очень неуместный. Нет, я решительно не вмешаюсь в это дело.
Сидевшие около думали точно так же…
Я возмущался, говорил, что быть офицером Генерального штаба – не значит замкнуться в касту и уйти из общества; что надо хоть немного понимать общественные запросы и жизнь страны; что надо же им самим понять свое полное незнакомство с правом и пр., и пр., но все это принимается как бред сумасшедшего. Весь ужас не в том, что эти люди, пройдя высшее военное образование, совершенно ничего не получили в общем своем развитии и не знают того, что понятно любому студенту, а в том, что они не желают ничего знать и считают себя способными управлять всеми сторонами жизни страны… Это ужасное умственное ничтожество не сознает своей ползучести и полной неподготовленности.
– Буду после войны кричать о реформах в военной академии, об открытии всем офицерам глаз на Россию, а не только на казарму и плацы…
– Кричите, а мы будем отвечать вам и докажем, что все это вздор, когда речь идет о войне…
И какая разница: через два часа я сидел в столовой за завтраком среди пяти строевых офицеров, и все они сразу поняли меня, поняли даже суть: это – установление предварительной цензуры, и, конечно, возмущались.
А тут есть и своя подкладка. «Вечернее время» уже недели две подвергнуто предварительной цензуре. В нем нет белых мест, и ему очень невыгодно отличаться в этом отношении от других газет – это раз. Второе: при новом порядке утренние газеты не успеют напечатать к утру целый ряд телеграмм и хроники, зато то и другое появится днем в «Вечернем времени»… Вот на все это Борис Суворин и обратил внимание своего друга, а тот постарался склонить Пустовойтенко, который, не поняв, доложил Алексееву в насвистанном освещении.
«Вечернее время» наказало себя. По распоряжению председателя Совета министров товарищ министра внутренних дел Белецкий исходатайствовал у князя Туманова разрешение снять с 29 января предварительную цензуру с этой газеты, наложенную на нее 5 января. Таким образом, отчасти яма вырыта не вовремя; за газетой осталось ее второе преимущество – дневной выход…
► Начальник штаба написал всем начальникам штабов фронтов, прося немедленно прислать списки всех кандидатов на должность начальников штабов дивизий из числа командиров бригад и полков, два раза отказавшихся от таковых назначений, и впредь периодически присылать такие списки. «Означенные лица будут назначаться начальниками штабов дивизий распоряжением моего штаба без предварительного на то их согласия». Вот они, слуги армии! Получив полк или особенно бригаду, они уже не хотят идти назад, не хотят служить делу, помнят только свои выгоды… Слуги отечества!
► Алексеев сообщил Сазонову, что Филиппеско мог бы посетить Юго-Западный фронт, и просил уведомить о времени его поездки, чтобы сделать соответствующие распоряжения.
► Пустовойтенко сообщил отделу генерал-квартирмейстера, что агент Густав Иванович Олеховский будет проезжать в Данию через Торнео, где жандармская полиция должна оказать ему всякое содействие, «если он не будет вызывать подозрений». Сыск за сыском – такова вся романовская система управления.
► Начальник штаба приказал отпустить Терехову 35 000 р., как он и просил; деньги расходуются им под контролем штаба II армии.
► Сына Алексеева венчал о. Шавельский; никаких воинских нарядов в Смоленске по случаю приезда генерала не делалось – начальник штаба все отменил. Царь не поздравлял Алексеева с семейной радостью.
► Полковник Кудрявцев составил, а наш штаб выпустил брошюру «Общие указания для борьбы за укрепленные полосы». Разумеется, автор не считал нужным обождать отчетов членов миссии полковника Ермолаева из Франции и потому многое совершенно упустил, но очень горд своей работой, сведшейся к компиляции материала, давно имевшего обращение в армии в виде ряда листков и брошюр издания фронтов. Итак, только после полутора лет войны армия получила наконец от Генерального штаба руководство, как ей надо воевать… Читая эту брошюру (71 страница), вы снова и снова видите, что позиционная война совершенно не была нами предвидена, что она свалилась на нашу армию совершенно неожиданно. Вам также делается ясно, что до появления этих «Общих указаний» накануне весны 1916 г. чины Генерального штаба совсем не инструктировали армию, если не считать брошюр фронтов, лучшая из которых – перевод с немецкого прапорщика Г.И. Жукова, по профессии помещика и человека чужого армии, но близкого России. Теперь брошюра Кудрявцева рассылается во все штабы, где она будет лежать месяцами, тихо поспешая в руки воинов. Разве какой-нибудь прапорщик поймет, что ей место не в шкапах штабов, а в руках офицеров и генералов.
Когда я нарочно злю эту касту – Генеральный штаб, рассказывая слышанное мной от Ермолаева о французской армии и ее Генеральном штабе, они улыбаются, как улыбались египетские жрецы в присутствии своих обличителей, и говорят: «Ну, знаете, нам нечего у французов заимствовать»; дальше идет ряд указаний, что нетрудно сидеть на месте и пр. и пр., словом, все то, что, кончив академию, можно было бы уже и не говорить.
– Нашего офицера нечего учить умирать.
– Да, это он умеет.
– Ну, а раз умеет, значит, сумеет и бороться за свою жизнь. Что же касается жалости к жизни солдат как массы, то это – одна штатская сентиментальность…
► Полковник Кудрявцев заявил своим товарищам, что берется быть редактором газеты, которую он, Ассанович и другие считают нужным издавать при Ставке. Думаю, что этим и кончит Пустовойтенко, даже если бы он отказался от моего первоначального мнения сразу по приезде сюда, что газета Ставки – совершенный вздор. Когда я говорю, что никто в обществе не будет ее читать, они, конечно, отвечают: «И не надо, пусть не читают, зато в армии будут читать».
► Абрам Драгомиров, принимавший, по просьбе Алексеева, временное командование 2-м кавалерийским корпусом, предназначенным для прорыва при Буковинской операции (чего осуществить ему не удалось), возвращается в свой 9-й корпус, сдав 2-й великому князю Михаилу Александровичу.
Он просил сегодня Ронжина телеграммой дать ему для переезда с Юго-Западного фронта на Северный три вагона; классный для себя, товарный для вещей и лошадей и платформу для экипажей. «Ваше властное распоряжение раз уже сделало свое дело – я доехал с полным комфортом»… Генеральный штаб!
Штаты нового морского управления проведены Григоровичем без Алексеева, который, кстати сказать, устраняется от доклада морских дел; для него это была новость, о которой он будет докладывать царю. Оклады всем чинам вдвое больше, чем получают офицеры и генералы Генерального штаба, и потому они тоже сильно против.
► Царь вернулся сегодня, в 11 ч вечера, ночевал в вагоне, а завтра утром переедет в дом.
► Штаб Кавказской армии сам себя называет «ставкой главнокомандующего Кавказской армией»…
► 3 февраля будет повешен за шпионство и прочие дела полковник Артур Штюрмер. По словам прапорщика Орлова, вообще до сих пор за государственную измену повешено до 40 военных.
► Злоупотребления среди лиц, приставленных к скоту, ужасающи: в гуртах в 3000 голов сдыхает в день от бескормицы 2000, насилу волоча ноги и валясь друг на друга. Солдаты при гуртах меняют за деньги коров от обывателей, принимая от них совершенно сдыхающих… По расчету одного уполномоченного Министерства земледелия (скот передан им от интендантства недавно), в среднем таким образом корова обходится казне минимум в 300 р. Выгоднее кормить армию сибирскими рябчиками.