► Как видно из телеграммы Иванова начальнику штаба, наш агент на Юго-Западном фронте Рутковский имеет тесные сношения с директором львовского трамвая Рачинским, являющимся и военным агентом Австрии, оставленным во Львове австрийскими властями специально для разведки.
► Довольно близко схожусь с юрисконсультом главного управления военных сообщений Митрофаном Степановичем Поповым. Это единственный здесь человек, с которым есть о чем говорить, не скрывая всех своих мыслей и чувств; он понимает меня, сам переживая ужас всего происходящего и окружающего.
► Сегодня начальник штаба получил от Эверта письмо от 29 января по поводу статьи в № 11 «Русского слова» – «Записка сенатора Д.Н. Любимова», помощника варшавского генерал-губернатора и гофмейстера. Сенатор находит, что население занятых немцами местностей не ответственно за поступки, совершенные во время оккупации и могущие быть подведенными под ст. 108 Уголовного уложения. Эверт категорически протествует; не все-де, как председатель варшавского обывательского комитета князь Эдислав Любомирский, остались, чтобы охранять от немцев своих братьев; есть такие, как член Государственной думы присяжный поверенный Парчевский, которые сошлись с врагом, пользуются его вниманием и орденами. «Понятно опасение польских общественных деятелей, выехавших внутрь империи, за участь тех, которые, оставшись в занятых врагом местностях, чересчур увлеклись национальными идеями и дошли до благоприятствования неприятелю, наряду с коим со стороны населения вообще создалось такое отношение к переживаемым событиям, при котором даже водворить негласного агента представляется крайне затруднительным». «Мы с полным основанием вправе ожидать от верного России польского населения иного образа действий. Оставшиеся в тылу неприятеля польские общественные деятели обязаны использовать свое влияние на население, преследуя только одну мысль, а именно о том, что поляки и все население в тылу должны всеми силами, всеми доступными им средствами и способами вести борьбу с неприятелем, дабы по возможности дезорганизовать тыл врага и парализовать его начинания. Создание партизанских отрядов для систематического истребления небольших неприятельских команд, одиночных людей и обозов, постоянная порча путей сообщения, телефонных и телеграфных проводов, наблюдение за малейшими передвижениями и приготовлениями врага и сообщение об этом нам – вот что составляет в настоящее время задачу всех верных русских подданных, оставшихся в тылу неприятеля. Вместе с тем население должно оказывать пассивное, а где возможно, и активное сопротивление всем распоряжениям, исходящим от врага. В интересах дела важно, что нахождение населения в занятых неприятелем местностях было для него постоянным источником слабости, а для нас – нашей силы; население должно проникнуться той мыслью, что всякий вред врагу является помощью нам. Только при этих условиях население, в частности поляки, исполнит свой долг перед Россией и вправе ожидать в будущем особого к себе внимания. Всякое иное, кроме враждебного, отношение со стороны населения к неприятелю недопустимо».
Резолюция начальника штаба 31 января: «Вполне соглашаюсь с этим взглядом; сообщить его председателю Совета министров и министру внутренних дел, указать на неуместность деяний сен. Любимова, сообщить и председателю Гос. думы…» Да, для меня окончательно ясно, что Алексеев лишен не только элементарного понимания политических вопросов, но и тех азбучных политических знаний, которые, казалось бы, должен был иметь офицер Генерального штаба, проходивший историю. Впрочем, профессора истории в академии были всегда из таких научных «патриотических» подвалов, что и ожидать от них нечего… И это руководители армии на территории трети страны!..
Февраль
1-е, понедельник
Полковник Терехов рассказал кое-что об организации разведки в больших штабах.
В мирное время он заведовал разведывательным отделением штаба самого важного военного округа – Варшавского. В год на покупку у немцев документов, планов и прочего ему отпускалось 35 000 р. Разумеется, это – капля в море. Агентов у него было десять-двенадцать; иметь больше нельзя было по деньгам, а теперь в одной II армии в месяц расходуют 20 000 р. Трое агентов было в Восточной Пруссии, трое – в Познани и т. д. Ясно, что с объявлением войны пришлось все создавать наново, и только одна II армия имела тогда уже до 200 агентов.
Кто попал в агенты разведки, тому возврата нет. С самого начала каждого вступающего стараются так запутать и навсегда скомпрометировать перед своими, что потом, если он вздумает отойти от своей почтенной профессии, его или предадут немцам, или просто спустят со света. Больше полугода ни одного обыкновенного шпиона не держат, потому что этот срок они служат «добросовестно», то есть дают довольно ценный материал, а потом начинают шантажировать и лениться; затем их обходят поручениями, но держат под постоянным наблюдением.
Теперь их фотографируют в разных видах по штабам, а в мирное время это делалось иногда попросту в коммерческих фотографиях; поэтому ясно, что немцы могли просто покупать их карточки и подбирать коллекции, что и делали. Цены за услуги были такие: например, за экземпляр справочной книжки для офицеров немецкого Генерального штаба было заплачено 1500 р.; за массу документов об одной крепости в Познани в течение года было уплачено 20 000 р.; даме за поездки в Германию за разными «материалами», под видом скупщицы контрабандных сигар, платилось по 300 р. за поездку. Некоторые агенты привозили ключи от секретных крепостных и других шкапов с немецкими военными документами; тогда в течение нескольких часов с них делали дублеты и вручали агенту одну копию и оригинал; первую, чтобы он сам мог попадать в шкап, подлинник – для возвращения на место, откуда было выкрадено на короткое время.
Секретные документы не всегда продаются, а иногда даются лишь на время; тогда с них снимают фотографию; есть целая коллекция небольших книжечек, со спичечную коробку, которые являются точной копией какой-нибудь печатной книжки или писаного «дела».
Терехов по несколько раз в день и сейчас переодевается в штатское; револьвер всегда при нем; иногда его сопровождают два-три переодетых сыщика. У агентов он никогда ничего не пьет и не ест, опасаясь отравы, даже не курит их папирос.
Сейчас во II армии существуют три школы для агентов, где ведутся усиленные ежедневные занятия; вступившему туда тоже уж нет возврата…
И будучи человеком, по-видимому, очень порядочным, Терехов говорит обо всем этом с увлечением, как аматёр своего дела. Он дал за войну из Варшавы до 500 агентов разным штабам.
Генерала Николая Степановича Батюшина напрасно, по его мнению, считают знатоком разведки: почти все приглашенные им агенты оказались «двойными». Работает он много, но дела своего как следует не знает. Дело Мясоедова поднято и ведено главным образом благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин.
► За январь 1916 г. в Бухаресте агентом «Нордзюда» истрачено 580 р. и 450 р. на экстренные дела, а в Стокгольме – 280 крон. Хорошо, что не больше, при той бесталанности, с которой ведет это дело отчасти Ассанович, а наблюдает и руководит им, по закону, Пустовойтенко.
► Носков сказал Ассановичу, как офицеру, заведующему печатью: «Слава богу, что я не приложил свою руку к делу о белых местах, – теперь вас так проберут в Государственной думе, что только клочья полетят». Ловко организовано…
Получив телеграмму Штюрмера, начальник штаба сказал: «Надо отстаивать». Пустовойтенко, конечно, за ним: «Надо поступать так, как я во время командования полком: в моем полку я командир, и, что приказал, будет исполнено».
2-е, вторник
Сегодня долго беседовал с Пустовойтенко о белых местах. Вот человек, лишенный всякого понимания гражданской жизни и тоже считающий, что оно ему и не нужно. «Все люди в России должны сейчас мыслить, как один человек, а потому какие там белые места! Откуда они возьмутся? Когда я командовал Гроховским полком, то все 105 офицеров думали, как я, все одинаково; то же должно быть сейчас в России и в ее печати…» Однако я успел ему сказать все, что надо, и припугнуть Думой, чем парировал удар Носкова по неповинному Ассановичу. Теперь пусть делают что хотят. Он уже сдал на телеграф ответ начальника штаба Штюрмеру, но во время нашего разговора вдруг вызвал Ассановича и приказал ему немедленно снять депешу с аппарата (передача уже была начата) и ждать другую. Эта другая была послана сегодня же до получения письма, обещанного Штюрмером. Алексеев указал, что запрещение белых мест сделано, ввиду просьбы Горемыкина и желания царя, чтобы в вопросе о цензуре Ставка была в согласии с ведомством внутренних дел. «Председателем Совета министров возражений сделано не было, и распоряжение вошло в силу. Означенное распоряжение (Ассанович, по свойственной ему рассеянности, написал «положение») явилось, таким образом, исключительным следствием желания бывшего председателя Совета министров; поэтому, если в настоящее время отмена этого распоряжения, по вашему мнению, будет согласоваться с внутренними интересами государства, я отменю это распоряжение».
Теперь я больше ничего сказать не имею. Все!
► Саввич командует 16-м корпусом.
► Сегодня слышал происходивший за стеной доклад начальника штаба царю. Он характеризовал ему командующих армиями и командиров корпусов. Вопрос шел о выборе главнокомандующоего Северном фронтом, вместо Плеве, и о замене этого кандидата кем-нибудь из командиров корпусов. Мало о ком Алексеев отзывался вполне хорошо, из первых – о Щербачеве, оговорясь, что декабрьская галицийская операция, конечно, неудачна, но, вероятно, это – вина его штаба. Он докладывает достойным тоном, в голосе его звучат серьезность, искренность и нелицеприятное, высоко понимаемое служение родине. В характеристиках людей он очень осторожен, но правдив. Царь и не замечает, что перед ним ежедневно происходит благоговейное служение долгу человека, который все еще надеется свести его в плоскость честного служения стране из пошлых плоскостей Воейкова, Нилова, Распутина, жены и придворной челяди. Это – просто какое-то митрополичье служение… Но не в коня корм.