Тонкое чутье Белецкого вело, однако, усиленную слежку за приближенным министра. Приставленый к Ржевскому агент прежде всего сообщил своему начальству, что он ведет подозрительный образ жизни, у него «жена», два выезда, роскошная квартира, у жены очень дорогие брильянты. Надзор за Ржевским был усилен. Довольно скоро обнаружилось, что, пользуясь положением помощника уполномоченного Красного Креста по Западному фронту, он торговал разрешениями на внеочередные отправки вагонов…
В конце января Ржевский обратился к Белецкому с просьбой выдать ему и жене заграничный паспорт. В этом было отказано, и паспорта пришлось взять в обычном порядке через градоначальство. Отъезд Ржевского был обставлен величайшей тайной и им самим, и министром. Никто в министерстве не должен был даже и догадываться. Никто… но не Белецкий, который хотел знать и знал все: в его распоряжении сотни агентов.
Опытная ищейка и бюрокат, Белецкий понял, что Ржевского надо было уличить официально, чтобы потом иметь неоспоримый документ. Поэтому на Белоострове было инсценировано недоразумение, приведшее к протоколу.
Еще подъезжая к станции, Ржевский ввязался в вагоне в спор с каким-то жандармским офицером, закончившийся столкновением, после которого офицер пригласил жандармские власти Белоострова составить протокол.
На вопрос о звании Ржевский ответил:
– Состою чиновником особых поручений при министре внутренних дел.
Таким образом, инкогнито было раскрыто.
Ржевский почему-то особенно интересовался, кому именно будет направлен протокол.
Ему ответили:
– Сенатору Белецкому.
– Кому угодно, только не ему! – горячо запротестовал Ржевский.
Он прибыл в Христианию с паспортом на имя Артемьева, чем и думал замести свой след. Там он без труда вступил в переговоры с Илиодором, не зная, что последний уже продал рукопись со всеми подлинными документами за 40 000 р. с обязательством со стороны купившего предать все гласности немедленно вслед за прекращением европейской войны. У Илиодора оставалась копия, причем копии документов и фотографии с них были засвидетельствованы нотариусом. Условия Илиодора были очень определенны: 40 000 р.
Когда разговор перешел на вторую тему – как развязаться с Распутиным, Илиодор дал согласие вызвать из России преданных ему людей для получения ими от него инструкций, плана и гонорара, который и должен был быть предварительно вручен ему в сумме 60 000 р.
Все шло как по маслу.
Между тем в тот же день, 4 февраля, Гейне отправился к темному аферисту Адольфу Симоновичу Симановичу, очень близкому с Распутиным, рассказал все, что знал об опасности, грозившей всесильному хлысту, и просил Симановича принять все возможные меры для своевременного предупреждения не только самого Распутина, но и вообще всех, кого надо. Оба решили поехать к «старцу». Там Гейне повторил свой рассказ. Распутин поручил ему безотлагательно сообщить обо всем Симановичу и простился с ними очень встревоженный. Вырубова кинулась к Хвостову… Министр побледнел, остолбенел, быстро оправился и посоветовал ей уговорить Распутина оставить на время столицу. Распутин отверг это предложение.
На следующий день, 5 февраля, он вызвал Симановича по телефону. Симанович застал у него Вырубову. Вызвали Гейне. После совещания все разъехались. Через час к Распутину явился постоянно охраняющий его жандармский полковник Комиссаров и заявил, что совершенно неожиданно Хвостовым охрана отменена. Распутин посылает Симановича к Вырубовой с письмом в собственные руки Александры Федоровны.
Торжествовавший и уже предвидевший свое обогащение Ржевский беспокоился, однако, исходом белоостровского столкновения и, возвращаясь через Белоостров, осведомился у полковника Тюфяева, кому послан протокол.
– Товарищу министра Белецкому.
– Ну, мы с вами сочтемся! Будете вы меня помнить!!
Приехав в Петроград, Ржевский прямо с вокзала явился к Хвостову, доложил ему обо всем и, как только предъявил записку Илиодора с его условиями, тогда же возвращенную ему министром, получил от него талон на 60 000 р. золотом. Вдруг Ржевский узнает, что Белецкий поручил жандармскому полковнику Савицкому произвести формальное расследование его вагонных махинаций. Красному Кресту дано было понять, что надо спешить отчислением такого господина. На 10 февраля было назначено слушание этого дела в особом совещании.
Ржевский – к Белецкому:
– Ваше превосходительство, я получил от министра секретную командировку за границу…
Белецкий схватил Ржевского за руку.
– Как же вы смеете рассказывать мне об этой командировке, даже упоминать о ней, если она была секретная?!
– Позвольте, ваше превосходительство, подойти к этому вопросу с другой стороны. На днях я проезжал через Белоостров, и по поводу какого-то пустячного столкновения был составлен обо мне протокол и затем направлен на ваше имя.
– Как же вы назвались тогда?
– Своей настоящей фамилией и прибавил, что состою при министре.
– Можете ли вы после этого служить в департаменте! Вы сами говорите, что командировка была секретная. Как же вы, после того как вас расшифровали в Белоострове, не вернулись в Петроград и не заявили министру: «Посылайте другого, я не могу исполнить возложеного на меня поручения, я расшифрован»? Впрочем, оставим ваши секреты. Вы лучше откройте мне другую тайну: объясните, как, получая 500 рублей в месяц, вы умудряетесь держать два выезда и дарить женщинам бриллианты?
– Ваше превосходительство, у вас не совсем точные сведения…
– Нет, у меня совершенно точные сведения. Я могу даже поименно перечислить те фирмы, которым вы продавали наряды на вагоны…
Ржевский побледнел.
– Ваше превосходительство, я это делал больше с гуманной целью. На Петроград надвигался голод, и я хотел помочь борьбе с продовольственной нуждой.
– Вы – человек, обманувший доверие начальства и опустившийся до уголовщины…
Ржевский совершенно растерялся.
– Ваше превосходительство! Что ждет меня?
– Сибирь! Я завтра же войду в особое совещание при министре внутренних дел с представлением о высылке вас туда, как порочного лица.
– А что же будет с людьми, которых я нанял?
– Совершенно не интересуюсь этим. Не я поручал вам нанимать их, и не я буду делать вам указания, как поступить с ними.
Произведя соответствующее впечатление, Белецкий требует, чтобы Ржевский в его присутствии написал Симановичу признание в поручении министра, моля его предупредить Распутина о грозящей тому смерти. Получив это письмо в свои руки, Белецкий торжествовал. Ржевский бросился к своему покровителю. Министр понял встречную интригу своего товарища и счел за лучшее умыть во всем руки и предать своего спадасина…
Еще днем Распутин вызвал Симановича и сказал, что редактор «Колокола» Скворцов уже спрашивал, не убит ли он… Жандармы рекомендовали ему обратиться к военной власти. Симанович был послан с письмом к Вырубовой. Последняя поручила ему поехать на следующий день к князю Туманову и просить его принять меры защиты «святого».
В ночь на 7 февраля Ржевский был арестован, но, так как его предупредили об этом от министра, успел уничтожить все следы сношений с Илиодором. При обыске были найдены письмо на имя министра, – его распечатали и приобщили к делу, – талон на 60 000 р. и пять револьверов.
Утром 7 февраля Белецкий явился к Хвостову, который уже знал об аресте.
Министр встретил его очень сухо.
– При аресте Ржевского было найдено письмо на мое имя. Где оно? – были первые его слова.
– Оно при деле.
– Почему же немедленно не передали его мне?
– Алексей Николаевич, вы – бывший товарищ прокурора и отлично знаете, что в местностях, объявленных на военном положении, чины корпуса жандармов действуют как судебные следователи. По точному смыслу закона, все найденные при выемке документы приобщаются к следственному производству.
– Но ведь я – шеф корпуса жандармов!
– Вы, очевидно, недовольны тем, что офицер, производивший выемку, не подал вам рапорта о нахождении письма на ваше имя. Но, во-первых, теперь еще утро, и возможно, что рапорт не успел дойти, во-вторых…
– Ах, оставьте все это… Я вас толком спрашиваю: где письмо?
Сановники расстались. Хвостов поехал в Царское Село, Белецкий – к Распутину.
Вот как представил первый все дело царице. Зная о «Записках» Илиодора, он счел своим долгом оградить ее от их опубликования, для чего послал в Христианию верного человека. Давно желая отделаться от Распутина, узнавший об этом Белецкий поручил Ржевскому организовать убийство «святого» и, чтобы отвести от себя страшное преступление, вынудил Ржевского написать Симановичу, но забыл про ассигновку в 60 000 р., которую сам же и подписал – в доказательство была предъявлена ассигновка с подписью Белецкого. Чтобы сохранить драгоценную жизнь намеченной им жертвы, необходимо немедленно уволить Белецкого и таким образом порвать нити его преступных сношений.
В тот же день вечером Симанович явился к князю Туманову и рассказал ему все новые обстоятельства дела. Вызванный Гейне сделал то же самое, добавив, что подлинная записка Илиодора к министру сдана Ржевским на хранение в запечатанном конверте артельщику клуба журналистов, а что у него имеется письмо Ржевского Распутину, которое он уполномочен передать по назначению, если Хвостов не освободит арестованного на третий или четвертый день. От Туманова они отправились к Распутину. Гейне передал и прочел письмо к нему Ржевского. Там было полное признание, что, по полученному поручению, он «согласился организовать покушение на некоторых лиц, и в том числе на Распутина. Это покушение уже организовано, о чем он и предупреждает». Далее, ссылаясь на свое зависимое положение, Ржевский, оправдывая себя, просил у Распутина прощения и заступничества. Это письмо с своей препроводительной запиской Распутин переслал через Симановича Вырубовой, а та передала Воейкову для вручения царице.
Участь Белецкого была решена: он получил назначение иркутским генерал-губернатором с окладом в 54 000 р., которым министр думал зажать рот опальному сановнику, не учтя, что при скромном жалованье тот и не такие суммы получал как должное.