Так как комиссии, производившие освидетельствование призываемых, признавали годными всех лиц, не страдающих туберкулезом, не сумасшедших и не калек, то оказалось возможным призвать в войска 500 000 человек. Эти новые призывы должны пополнить потери, понесенные Австрией. Конечно, боевые качества этих новых войск гораздо ниже качеств первоначальной австро-венгерской армии.
В настоящее время 50 % австрийских войск состоят из лиц, никогда не служивших в войсках до войны. 20 % австрийских солдат прошли 2 месяца военной подготовки. Наконец, 20 % австро-венгерских войск состоят из лиц, служивших в войсках за последние 30 лет.
Насколько велика нужда в людях, видно из того, что все городские служащие, за исключением тех, которые совершенно не могут быть заменены инвалидами и женщинами, призваны в войска. В одной только Венгрии 13 000 инвалидов заменили призванных в войска должностных лиц сел и маленьких городов.
По мнению одного венгерского статистика, имеющего доступ в правительственные учреждения Австро-Венгрии, ни Россия, ни Германия не потеряли столько людей, сколько Австрия. В начале войны всего больше солдат потеряли немцы. Потом наибольшие потери понесла Россия. В конце же последнего года всего больше потеряла солдат Австро-Венгрия.
На основании официальных списков потерь (до сих пор опубликовано 320 таких списков), отчетов госпиталей и других документов можно утверждать, что в течение первого года войны австро-венгерцы потеряли 3 000 000 человек. В это число не входят 200 000 человек, умерших от болезней. В числе этих 3 000 000 находятся раненые, из которых некоторые два-три раза возвращались в строй. Можно полагать, что из 3 000 000 60 % ранено, 15 % стало инвалидами и 20–25 % способны только к нестроевой службе.
На восточном театре австро-венгерская армия потеряла с начала войны и до 15 февраля 1915 г. 540 300 убитыми, 2 111 500 ранеными и больными и 548 000 пленными.
На Балканах из рядов австро-венгерской армии выбыло 117 900 убитыми, 265 900 ранеными и 80 000 пленными.
На итальянском фронте австро-венгерцы потеряли 63 700 убитыми, 218 700 ранеными и 30 500 пленными.
Кроме того, в Бельгии венгерские гусары и артиллеристы потеряли 1600 человек убитыми, 400 000 ранеными и 600 пленными. Таким образом, из рядов австро-венгерской армии выбыло около 4 100 000 человек. Из этого числа необходимо вычесть РД миллиона раненых, которые после выздоровления вернулись в строй.
Венгерские войска потеряли 400 000 убитыми.
Надо признать, что, несмотря на громадные потери и на весьма затруднительное экономическое положение, а также на упадок духа, австро-венгерские войска, в особенности гонведы, во многих случаях проявили свою доблесть».
16-е, среда
Когда Голомбиевский прибыл сюда и являлся Пустовойтенко, тот просил его даже не показывать ему бумаг, которые будут предназначены для прочтения начальника штаба; а на днях спрашивал его, не появились ли около него «любители почитать», намекая на то, что могли оказаться люди, которые стали бы ходить в его комнату для прочтения лежащего на столе.
► Говорят о назначении Кондзеровского начальником Главного штаба. Он коренной там человек, и его влияние, как дежурного генерала Главного штаба, чувствовалось всегда очень ясно. Когда подчиненные только слышали, что говорящий с ними называл имя Кондзеровского, их охватывал трепет. Когда им говорили, что это дело надо доложить именно Кондзеровскому, они делали вид, что говорящий не отдал себе отчета в произнесенных страшных словах, и, подходя к кабинету помощника Кондзеровского полковника Архангельского, долго не решались войти, обдергивались, поправлялись, как молодой ефрейтор, назначенный ординарцем к командиру полка.
► Чтобы подчеркнуть, насколько неожиданны сейчас на значения вообще, какой-то остряк пустил слух, что Борисов будет нолевым интендантом…
► Пильц «получает» иркутское генерал-губернаторство, освободившееся от еще не принявшего его Белецкого…
«Иркутский генерал-губернатор, сенатор, тайный советник Белецкий уволен, согласно прошению, от должности иркутского генерал-губернатора, с оставлением сенатором». «Товарищу министра внутренних дел, действительному тайному советнику Пильцу всемилостивейше повелено быть иркутским генерал-губернатором»… Вот как окончилось сенсационное дело…
► Сегодня вчерашним числом подписан указ об увольнении Поливанова и назначении Шуваева. Итак, министерская чехарда происходит и в военном ведомстве… Мне кажется, что это постоянное гастролирование министров есть результат сложного, нервного состояния царя. Даже он не может не понимать, что такое прыганье совершенно расстраивает весь механизм управления страной в столь трудное время. Камер-лакея своего он держит годами, понимая, как трудно новому человеку привыкнуть к массе своих мелочных обязанностей. Следовательно, здесь источник не в области понимания, а в области чувствования. Царь видит, что все расшатано, еще больше расшатывается, хватается за людей, видит,
что в короткий срок они не оправдывают его надежд, берет других и т. д. Разумеется, все это в значительной степени объясняется и сторонними влияниями, но в корне – его чувствованием, что корабль трещит по всем швам, и понятным желанием спастись самому и по возможности спасти команду… Ни в одной стране никогда не было ничего подобного, он это знает, но силою понимания ему не побороть чувства тревоги.
► Сейчас имел два разговора, полные большого интереса.
Зашел в комнату Пустовойтенко, по его приглашению, просто поболтать. По-видимому, он соскучился и хотел немного отвлечься от ежедневной расписанной жизни.
Мы вспомнили Варшаву, нашу поездку в его тамошнее имение, революционное настроение 1905-го. В это время вошел Алексеев и, поздоровавшись со мной, сел, прося продолжать нашу беседу, и прибавил, что пришел потому, что печь надымила в его кабинете.
– О чем же у вас речь?
– Просто вспоминали старое, когда встречались друг с другом в совершенно другой обстановке.
– Дань прошлому за счет тяжелого настоящего?
– Не то что дань, – ответил Пустовойтенко, – а просто некоторое отвлечение.
– Да, настоящее не весело…
– Лучше ли будущее, ваше высокопревосходительство? – спросил я без особенного, впрочем, ударения на свою мысль.
– Ну, это как знать… О, если бы мы могли его предугадывать без серьезных ошибок! Это было бы величайшим счастьем для человека дела и величайшим несчастьем для человека чувства…
– Верующие люди не должны смущаться таким заглядыванием, потому что всегда будут верить в исправление всего высшей волей, – вставил Пустовойтенко.
– Это совершенно верно, – ответил Алексеев. – И вы знаете, только ведь и живешь мыслью об этой высшей воле, как вы сказали. А вы, вероятно, не из очень-то верующих? – спросил он меня.
– Просто атеист, – посмеялся Пустовойтенко и отвел от меня ответ, который мог бы завести нас в сторону наименее для меня интересную.
– Нет, а я вот счастлив, что верю, и глубоко верю, в Бога и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную судьбу. Вот вижу, знаю, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим, но, вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра…
– Вы верите также и в это богатейшее нутро? – спросил я Алексеева.
– Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и поддерживает меня в моей роли и моем положении… Я человек простой, знаю жизнь низов гораздо больше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что они так испакощены, так развращены, так обезумлены всем нашим прошлым, что я им такой же враг, как Михаил Саввич, как вы, как мы все…
– А вы не допускаете мысли о более благополучном выходе России из войны, особенно с помощью союзников, которым надо нас спасти для собственной пользы?
– Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо только спасать себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции, Англии?.. Скорее Америке, которой до нас нет никакого дела… Нет, батюшка, вытерпеть все до конца – вот наше предназначение, вот что нам предопределено, если человек вообще может говорить об этом…
Мы с Пустовойтенко молчали.
– Армия наша – наша фотография. Да это так и должно быть. С такой армией, в ее целом, можно только погибать. И вся задача командования – свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломить… Вот тогда, тогда мы узнаем ее, поймем, какого зверя держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все самое дорогое и ценное признается вздором и тряпками.
– Если этот процесс неотвратим, то не лучше ли теперь же принять меры к спасению самого дорогого, к меньшему краху хоть нашей наносной культуры? – спросил я.
– Мы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого нам не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны сидеть сложа руки и только ждать, когда же все начнет валиться. А валиться будет бурно, стихийно. Вы думаете, я не сижу ночами и не думаю хотя бы о моменте демобилизации армии?.. Ведь это же будет такой поток дикой отваги разнуздавшегося солдата, которого никто не остановит. Я докладывал об этом несколько раз в общих выражениях; мне говорят, что будет время все сообразить и что ничего страшного не произойдет: все так-де будут рады вернуться домой, что ни о каких эксцессах никому и в голову не придет… А между тем к окончанию войны у нас не будет ни железных дорог, ни пароходов, ничего – все износили и изгадили своими собственными руками…
Кто-то постучал.
– Войдите, – ответил Алексеев.
– Ваше высокопревосходительство, кабинет готов, просвежился, – доложил полевой жандарм.