19. Поклевский – Сазонову 20 марта (2 апреля) 1916 г.: «Телеграфирую в Галац: Газета „Молдова“ сообщает, что будто бы контр-адмирал Веселкин сильно избил палкой в Галаце, в присутствии одесского градоначальника и нашего вице-консула, румынского подданного скопца Володьина за то, что последний слишком мало пожертвовал на наш Красный Крест. Благоволите подробно донести об этом происшествии».
20. Извольский – Сазонову 22 марта (4 апреля) 1916 г.: «Камбон сказал мне, что, по сведениям из Бухареста, Филиппеско вынес из пребывания в Петрограде не вполне благоприятное впечатление, вследствие замеченных им у нас течений в пользу Болгарии. По его наблюдениям, у нас возлагают всю ответственность на короля Фердинанда и его министров и склонны, в случае их низвержения, к сближению с Болгарией, где будто бы предполагается воцарение русского великого князя. Палеологу поручено обратить на вышеизложенное ваше внимание. Одновременно французскому посланнику в Бухаресте вновь предписывается осторожным образом осведомиться о намерениях Братиано касательно выступления Румынии на стороне держав Согласия».
21. Поклевский – Сазонову 24 марта (6 апреля) 1916 г.: «Телеграфирую Картамышеву[73]: «Ваша телеграмма от 21 марта получена. Из ее содержания миссия с удовольствием усматривает, что при вашем содействии придумана особая версия, дабы по возможности скрыть от чужих весьма некрасивый инцидент с избиением румын-скоподданного Володьина. Имея, однако, теперь вполне верные данные о том, что инцидент с Володьиным имел место, и именно так, как он описан в моей телеграмме № 186, и что присутствовал при этом Клименко, я крайне удивляюсь, что на запрос миссии вы позволили себе ответить не правдивым изложением фактов, а придуманной версией этого прискорбного случая».
22. Поклевской – Сазонову 7 (20) апреля 1916 г.: «Несколько дней тому назад сын Филиппеско, возвращаясь с женой через Германию в Румынию, был задержан германскими властями в Линдау и затем выслан обратно в Швейцарию. Сегодня, 7 апреля, как раз когда Филиппеско, взволнованный, рассказывал в жокей-клубе своим друзьям о некоторых возмутительных подробностях телесного обыска его сына и невестки и вообще ругал немцев, вошел германский посланник и, подойдя к Филиппеско, протянул ему руку. Филиппеско на это вскричал, что он не подаст руки фон Бушу, а приложит ему ногу ниже спины. Я был в это время в другой комнате и видел лишь потом огромное волнение среди членов клуба. Пока неизвестно, чем закончился этот инцидент. Маргиломан созывает комитет клуба, но положение последнего весьма щекотливо, так как почетным президентом клуба числится король, а двумя его вице-президентами состоят Маргиломан и Филиппеско.
Буду следить за этим делом и дальше и постараюсь достать из того же неожиданного источника продолжение».
16-е, суббота
Алексеев телеграфировал Эверту: «Ход событий 15 апреля в 5-м корпусе и конечные результаты боя, изложенные в телеграмме Соковнина, заставляют серьезно задуматься над причинами и следствиями. Трудно согласиться с доводами командира 5-го корпуса. Мне лично кажется отсутствие инженерной вдумчивой подготовки, растерянность и отсутствие управления в бою, беспорядочность ведения боя, как результат частных усилий. Откровенно высказано, что телеграмма не обещает ничего доброго от контратаки, судя по подготовительным распоряжениям и группировке войск; система управления даст случай бесцельно растрепать другой по очереди корпус, тогда как безусловно необходимо наказать серьезно противника и занять свои позиции, так быстро утраченные. Позволяю изложить вам это только потому, что этим именно объясняется моя мысль на совещании 1 апреля о необходимости держать резервы, сообразуясь с возможностью выступлений слабого, но деятельного противника, причем после трех часов боя командиры корпусов уже будут доносить, что положение очень серьезно».
Эверт ответил, что согласен со всем этим, но думает, что наказание противника – особая операция, а не конец этой контратаки. Смирнову же он сообщил, что знал с вечера 15 апреля, что толку не выйдет, но не хотел вмешиваться в его распоряжения… Даст ему на помощь 1-й Сибирский корпус и просит совершенно не прибегать к группам, оставив за собой все управление и командование.
Балуев донес Смирнову: «5-й корпус потрепан; конечно, перейти в атаку готов хоть сейчас, но будет жаль, если будут уничтожены и последние его кадры, – ведь все лучшее погибло. Поэтому следовало бы, если возможно, оттянуть его в резерв и дать хотя месяц пополниться, влить укомлектование и подучиться. Немцам победа досталась нелегко, они должны были там понести большие потери, но уж очень их много было и лезли густыми колоннами, а их артиллерия буквально целый день засыпала все расположение корпуса и, надо полагать, что выпустила не менее 100 000 снарядов – все их снарядами изрыто. Господский двор Стаховце теперь представляет одни сплошные воронки и ямы». Смирнов передал эту телеграмму и добавил, что не имеет другого свободного корпуса на место 5-го, а 35-му одному не совладать.
► А какова у нас подготовка фронта, видно также из телеграммы Алексеева начальникам штабов фронтов: генерал Залесский запросил у армий сведения о неприятельских позициях, нанесенных на карты с фотографий авиаторов, и до сих пор получил ответы только от II, III и X армий (Западный фронт). «Это показывает, что дело фотографирования неприятельских позиций до сих пор на фронтах не налажено. Считаю организацию этого дела вопросом неотложным и первостепенной важности и прошу сообщить, какие меры вы предполагаете для этого принять». Ответ ясен: прежде всего занумеровать эту телеграмму по входящему журналу, а затем… затем выпустить исходящий, составленный по всегдашнему рецепту нашего Генерального штаба…
► К численности нашей армии на Западном фронте к 10 апреля:
I армия – безоружных сверх комплекта 12 335; всего 17 818;
II армия – некомплект 6541; безоружных 16 253;
III армия – некомплект 607; безоружных 13 874;
IV армия – безоружных сверх комплекта 22 566; всего безоружных 40 919;
X армия – безоружных сверх компекта 15 020; всего безоружных 22 530.
Всего на фронте безоружных 111 394 человека, из них сверх комплекта 42 773.
► Шуваев уведомил Алексеева, что на всеподданнейшем докладе его 13 апреля царь разрешил «производить на время настоящей войны небольшие хирургические операции, на точных показаниях врачебной науки, не требующие применения общего наркоза, раненым нижним чинам без их на то согласия, по предварительному обсуждению каждого отдельного такового случая совместно с врачами лечебного заведения и с отметкой о результатах такого обсуждения в историях болезни таковых нижних чинов».
► Николай Николаевич ответил Алексееву, что и сам думал, что в Персии необходимо иметь не менее 10 000 человек, но не располагает для этого людьми и просит их прислать.
► Брусилов сообщил военному министру, что на фронте не хватает 6900 парных повозок и 200 хозяйственных двуколок, а потому нужны экстренные меры для их поставки, иначе страдает подвижность войск.
► Нами заказано 1600 приборов для выбрасывания огневой струи.
17-е, воскресенье
Владимир Александрович Крейслер провел со мной почти целый день. Благодаря автомобильному спорту он знаком с великим князем Кириллом Владимировичем и Викторией Федоровной; она, по его мнению, умная, образованная женщина. По ее определению, царь может быть сравнен с водой в море: тут есть и зеркальная поверхность, и ласкающий глаз голубой блеск, и глубины; пока нечто погружено в эту воду, оно оказывает влияние на ее уровень, оказывает давление, но стоит вынуть это нечто – и уровень опустится, давление исчезает. Влияние сильно, пока влияющий около. Отдаление их обоих от двора объясняется их решительным протестом против роли Распутина. Кирилл Владимирович – человек вполне честный и чуткий. Другое дело – Борис. Как-то последний сказал Клейслеру: «Наша жизнь только и может проходить в вине». Будучи в отряде Виктории Федоровны, Крейслер массу видел за эту войну; с началом ее она соорганизовала автомобильно-санитарный отряд, в котором он, граф Шувалов и еще кто-то являются главными. По совету главнокомандующего Северо-Западным фронтом Жилинского отряд был придан 1-му армейскому корпусу Артамонова, так как великая княгиня не хотела придавать его гвардии, чтобы не создавать разговоров о лучшей ее обставленности. Вся операция 14 августа 1914 г. под Сольдау прошла при Крейслере. На левом фланге X армии стоял 1-й корпус, а у него на левом фланге была 22-я дивизия генерала Душкевича, у которого начальником штаба был Генерального штаба полковник Крымов. Одна бригада Душкевича была отрезана из-за того, что немцы стали вливаться в проход между ними. Тогда Душкевич, бывший в корпусе Артамонова, просил у него автомобиль для извещения 1-й бригады об опасности, но не получил его. Крейслер предложил свой (из отряда) и домчал генерала к бригаде под градом пуль. Душкевич был очень растроган, целовал Крейслера, Крымов тоже. Потом они возвратились назад. Артамонов был совершенно растерян; он действительно отступал последний, стоя на мосту через речку южнее Сольдау в своем генеральском пальто, распахнув красные полы, и как будто искал смерти. Прорыв между 1-м и 13-м корпусами – дело рук Мясоедова, потому что корпус Кандратовича был отправлен не на эту линию, а за Илово, как будто по ошибке в приказе. Если бы Кандратович был на месте, план самсоновского штаба удался бы и охват немцев нами справа и слева привел бы их к катастрофе. Артамонов совершенно не способен не только командовать корпусом, но управлять тремя человеками. До 14 августа он четыре дня стоял у Сольдау и совершенно не подумал об укреплении позиций, – люди стояли, как болвашки, на равнине. Виноваты, конечно, и его подчиненные. Когда 1-й корпус отступил, Душкевич, уже назначенный командиром корпуса, и его начальник штаба Крымов держали в Млаве военный совет; план Крымова состоял в том, чтобы, в свою очередь, отрезать немцев, что и случилось бы, если бы не страх командира 3-й гвардейской дивизии Сирелиуса, который вдруг решил отступать, не предупредив об этом своих соседей… Потом это дело разбиралось, но Сирелиус сумел оправдаться.