(п. 138 и 139 Наставлений…).
К этому времени безусловно вся артиллерия вводится в бой, но, как и во все время сражения, ведет свой огонь одновременно с движением вперед пехоты.
Только угроза удара пехоты вновь оживит некоторые из уже подавленных батарей противника, откроет новые, до сих пор скрытые, и вызовет его пехоту на банкеты, – и тем даст нашей артиллерии благодарные цели для огня (п. 142 Наставлений…).
Иначе артиллерия может стрелять целые часы и целые дни, и в результате будет только опустошение зарядных ящиков, причем если после такой артиллерийской подготовки наша пехота, – сочтя такую подготовку достаточной, – и двинется вперед, то ее ожидает то же, что случилось с нашей пехотой при атаке Плевненских редутов, когда ее встретил ружейный огонь свежего противника, не тронутого ни материально, ни нравственно и ободренного безрезультатной стрельбой нашей артиллерии.
Не точно ли то же повторилось с австрийцами при последней их вылазке из Перемышля, когда артиллерийская подготовка опередила движение пехоты на целые сутки?
Необходимо твердо помнить, что преждевременная бомбардировка влечет лишь к колоссальной трате снарядов и раскрытию своих намерений.
Характеристика артиллерийского огня во время решительного периода боя: а) малая прерывчатость и б) полная сосредоточенность громадного числа орудий по сравнительно небольшому пространству, являющемуся объектом удара.
Во время самого удара, когда дальнейшее сопровождение пехоты огнем уже становится опасным, все усилия артиллерии должны быть направлены в тыл и на фланги атакуемого участка, чтобы отвратить всякую попытку подкрепления или помешать отступлению (п. 147 Наставлений…).
Успешно действующую артиллерию следует на все время атаки, т. е. пока не произойдет где-либо прорыв, оставить на первоначальных позициях.
Наилучшее действие шрапнели в 800—1500 саженей и начинает заметно уменьшаться лишь с Зх/2—4 верст, почему передвижение артиллерии вперед не только делу не поможет, но может его и значительно ухудшить, так как поведет к обнаружению ее взорам обороняющегося, который, очевидно, не преминет это использовать.
Но раз только пехота наша заняла какое-либо сравнительно значительное пространство у противника, сейчас же необходимо части артиллерии податься вперед, чтобы помочь закреплению выигранного пространства за нами. Надо твердо помнить, что пехота может надежно утвердиться в захваченном пункте лишь при помощи артиллерии (п. 148 Наставлений…).
С прибытием этих батарей у наступающего создается исходный пункт для дальнейшего развития действия. Необходимо торопиться, не давать обороняющемуся опомниться и с помощью подходящих резервов врываться в новые позиции и, таким образом, перейти к последнему акту наступательного боя – преследованию.
Здесь от артиллерии требуется лишь не отставать от других, быть смелой, дерзкой, не брезговать любой позицией, лишь бы скорее сняться с передков и открыть огонь; грубая пристрелка – и сейчас же несколько очередей беглого огня, цель которого не столько материальный ущерб, сколько моральное воздействие (п. 149 и 150 Наставлений…).
Из всего изложенного выше ясно, что артиллерийской подготовки атаки, как особого периода боя, предшествующего наступлению и атаке, т. е. периода, когда артиллерия ведет огонь, а пехота еще не наступает, нет и быть не может за все время боя, с самого его начала и до конца.
Даже термина – «артиллерийская подготовка атаки» – при всем желании не отыскать ни в одном из пунктов «Наставлений для действия полевой артиллерии в бою».
И если исключение возможно, то лишь при особых обстоятельствах, подобных тем, в каковых находятся войска армии в настоящее время, и то только по отношению орудий больших калибров, т. е. возможно, что на некоторых участках батареям мортирных и тяжелых дивизионов (или их части) придется открыть огонь до удара пехоты, с целью разрушения местных предметов, окопов, укреплений, закрытий, порчи искусственных препятствий, производства пожаров и т. п.
Огонь этот (имеющий только что указанные цели) должен быть веден с места с полной интенсивностью, возможно более кратковремен и начат обязательно с таким расчетом, чтобы его заключительный период (а не окончание) слился с начальным периодом (а не началом) атаки, то есть не только не может быть речи о малейшем перерыве между окончанием огня и началом удара, но даже и о прекращении огня в момент начала удара.
Командующий армией, генерал от инфантерии Смирнов.
► Ручные гранаты были для нас тоже неведомой новостью, хотя и употреблялись еще в Крымскую кампанию. В декабре 1914 г. командующий IV армией издал такой приказ (вообще, Эверт писал больше других, не стесняясь обнаружить недостатки организации, за которую, конечно, часто сам не мог не отвечать):
«Из получаемых мною донесений видно, употребление ручных гранат совершенно не налажено, причем в корпусах их возят в обозах или при саперных батальонах, а потому это новое средство (!!!) к отражению неприятельских и поддержке своих атак, как ручные гранаты, может остаться неиспользованным до конца войны. Приказываю ручные гранаты выдать в полки и иметь в ротах офицеров и нижних чинов, обученных употреблению ручных гранат, причем при обороне или атаке опорных пунктов таковых снабжать ими в достаточном количестве. Случаи неожиданных взрывов, имевшие место в пехотных частях, всецело отношу к неумелому снаряжению и обучению, а потому и то и другое предписываю производить под руководством саперных офицеров».
► Когда с начала второго года войны нашу армию стали вооружать японскими винтовками, войска приняли на веру официальное «Наставление» для стрельбы из них, полное самых грубых ошибок в отношении баллистических свойств ружья. Я утверждаю это на основании полигонного испытания, которое сделал в учебной команде 436-го пехотного полка. Мною были собраны все поправки и изменения и представлены генерал-квартирмейстеру Ставки Пустовойтенко в сентябре 1915 г., но еще в июле 1916 г. моя рукопись мирно покоилась в артиллерийской части нашего дежурства, а Северный фронт стрелял себе и стрелял в воздух… Я утверждаю, что только сознательные преступники могли выпустить такое «Наставление», которое совершенно гарантировало неприятеля от прицельной, а не шальной стрельбы из японских винтовок. Сухомлинов, конечно, подмахнул его на докладе соответствующего «специалиста».
► Что сказать о современном Могилеве на Днепре (губернском)? Из многих вымирающих губернских городов (Смоленск, Калуга, Пенза) он не лучший. Небольшой, грязный, лишенный примитивных удобств, с четырьмя (!) вагонами одноконной тяги, идущими не шибче молодца-солдата из стрелкового полка, пыльный, населенный еврейской беднотой, управляемый разнузданной полицией под предводительством солдафона, сгибающегося перед каждым придворным лакеем, – вот и все. Теперь, при Ставке, грязь немного повычистили, полиция подтянулась и приоделась, но это и все. Интеллигенция как-то совершенно невидна, да, судя по хроническим крахам драматических трупп, даже при Ставке, по отсутствию библиотек и книжных магазинов, надо думать, что ее и вовсе нет. Зато усиленно работают два кинематографа. Торговля самая жалкая, местной промышленности никакой. Учебные заведения поставлены на опереточную ногу, с какими-то допотопными учителями, а педагогическое начальство – все из разряда самого серого чиновничества 20-го числа. Учащаяся молодежь шляется по улицам, развратничает и хулиганствует.
В прошлом Могилев видел тоже несколько царственных особ. Здесь был с своей армией Карл XII; земляные валы говорят о былых боях. В «Карловой долине» он обедал. В 1780 г. в Могилеве произошло свидание Екатерины II с австрийским императором Францем I, в память чего ими двоими и произведена закладка кафедрального собора. В 1839 г. здесь провел несколько недель наследник, впоследствии император Александр II. Заболев, он не мог продолжать своего путешествия, пока не поправился.
► Мне удалось подобрать несколько отзывов разнородных газет наших противников, союзников и нейтральных по поводу вступления царя в Верховное командование. Приведу их в наиболее интересных отрывках.
«Великого князя Николая Николаевича удаляют потому, что он, несмотря на несомненно проявленные им способности при отступательном движении, отвечает за русские катастрофы в Польше и Галиции, а также потому, что после этих неудач его влияние сломлено». «Ни для кого не секрет, что царь и многие члены царской семьи неохотно подчинялись воле великого князя. Его терпели, его не могли удалить, так как он пользовался авторитетом и имел много сторонников в армии и в политических кругах. Теперь слава его исчезла, и явилась возможность удалить его» (Berliner Tageblatt).
«Падение великого князя Николая Николаевича произведет сильное впечатление и вне России, особенно в Париже, где его обожали. Мы не можем не признать, что наш бывший противник был храбрым и честным врагом. Может быть, и он был лишь жертвою отсутствия системы и царящих в России беспорядков, последствия которых, вероятно, сказались сильнее, чем несомненная энергия великого князя. Судьба его незавидная. Когда-то всеми чествуемый любимец и национальный герой, он ныне с глубокой горестью покидает европейский театр военных действий, чтобы стать во главе Кавказа. Может быть, в глубине его души таится надежда вернуться когда-нибудь в роли спасителя отечества от внутреннего врага» (Berliner Local-Anzeiger).
Та же газета характеризует великого князя как полководца. «Он обладал не только огромной энергией, но доказал свою талантливость в составленных, не без его участия, военных планах. Его план – вступить в Пруссию с двумя армиями и соединить их в одну неотразимую силу – был так же умен, как план нашествия на Восточную Галицию, чтобы парировать удар, направленный против русской территории. Но великий князь обладает и большим упрямством, которое и заставило его вцепиться в идею взять Карпаты». «Его престиж достиг апогея, когда армия заняла почти всю Галицию и Буковину и когда он, к удивлению всего мира, пожертвовал тысячами людей в Карпатах. Вместе с тем тайный ужас охватил союзников. В газетных статьях чувствовалось, что великий князь внушал им страх. Он – идеальный тип для драм Шекспира. После его ухода поля сражений очистятся, но удастся ли царю найти человека, который мог бы заменить энергию великого князя, сомнительно. Не следует забывать, что русская армия привыкла к его железной руке».