10-е, воскресенье
7 января Белецкий писал начальнику штаба: «Ввиду поступивших в Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в г. Петрограде сведений о предполагаемом крупном революционном выступлении в день 9 января представителей местной организации Российской социал-демократической рабочей партии, распространении в значительном количестве прокламаций и попытках со стороны революционного подполья склонить к выступлению воинские части, – в период времени с 18 по 21 декабря минувшего года были произведены аресты наиболее видных членов названной организации, в числе 16 человек. По обыску у одного из задержанных были найдены типографские принадлежности, а также адреса оставшихся на свободе партийных лиц. По разработке этих адресов в ночь на 27 декабря были задержаны еще 7 лиц, явившихся также видными деятелями петроградской социал-демократической организации. Наряду с этим обыском, произведенным у лица, ведшего исключительно революционную работу среди нижних воинских чинов и печатавшего ко дню 9 января воззвания „К солдатам“, обнаружены, помимо предметов тайной типографии, оттиски печати Петроградского комитета Российской социал-демократической рабочей партии и 330 свежеотпечатанных экземпляров прокламации от имени этого комитета „К солдатам“, представляющей по своему содержанию призыв к прекращению войны, а также к объединению солдат и рабочих для свержения самодержавия и устройства республиканского образа правления».
► В деле нашего Бюро Ассановичем до сих пор ничего не сделано.
► Сейчас в Германии корова стоит 1000–1500 марок, курица – 10 марок, поросенок – 30 марок; хлеба очень мало, картофеля тоже, то и другое выдается всем и везде по специальным карточкам в крайне ограниченном, но для всех одинаковом количестве, с свойственной немцам прямолинейностью. Странно как-то, но, конечно, целесообразно.
► Пустовойтенко держит месяцы без всякого движения исправленное мною еще в полку Наставление для стрельбы из японской винтовки…
Здесь я прерываю дневник, чтобы снова вернуться к нему после исследования о военной цензуре, которое, хотя и отвлечет внимание читателя в другую, совершенно специальную сторону, но крайне необходимо именно на отведенном ему здесь месте. В последующих записях дневника, сделанных мною после основательного изучения вопроса о постановке дела военной цензуры, я все время буду иметь в виду читателя, уже хорошо знакомого с этим исследованием; без соблюдения этого условия мои записи будут мало понятны.
ВОЕННАЯ ЦЕНЗУРА
В своих печатных трудах я уже неоднократно высказывал бесспорную, но и простую мысль: оценка любого момента всей внутренней политики нереволюционного правительства всегда безошибочно совпадает с пределами гласности и законностью проведения их на практике. Гласность – это камень, на котором историк пробует амальгаму общей политики. В истории дореволюционной России я не знаю исключений из этого правила: все моменты ее жизни в XIX и XX столетиях удивительно точно отражены в юридическом и административном положении печати.
До опубликования закона 5 июля 1912 г. (21 июля 1912 г.) об изменении действующих законов о государственной измене путем шпионства свобода печатного слова в области военного и морского дела регулировалась главой IV Уголовного уложения 1903 г. «О государственной измене» и пунктами 3 и 5 статьи 10344 Уложения о наказаниях[18], а самая армия была защищена ст. 10345 Уложения, гласившей: «Виновный в оскорблении в печати войска или воинской части наказывается заключением в тюрьме на время от 2 месяцев до 1 года и 4 месяцев», и статьей 281[18] того же узаконения: «Виновный в публичном разглашении или распространении: 1) заведомо ложных о деятельности правительственного установления или должностного лица, войска или воинской части сведений, возбуждающих в населении враждебное к ним отношение, подвергается заключению в тюрьме на время от 2 до 8 месяцев, или аресту не свыше 3 месяцев, или денежному взысканию не свыше 300 р. Если последствием такого разглашения или распространения было народное волнение, или противодействие власти, или нарушение порядка в воинской части, то виновный подвергается заключению в тюрьме на время от 2 месяцев до 1 года и 4 месяцев».
Глава «О государственной измене» содержала в себе двенадцать статей (108–119), из которых одни предусматривали преступления, возможные в мирное время, другие – в военное.
Статьи первой категории вменяли в вину:
1) «побуждение иностранного правительства к военным или иным враждебным действиям против России, или к прекращению военного с ней союза, или к уклонению от заключения такого союза» (ст. ПО);
2) «обещание, прежде объявления войны, иностранному правительству за себя или за других содействовать его военным против России действиям» (ст. ПО);
3) «опубликование или сообщение правительству или агенту иностранного государства, не находящегося в войне с Россией, плана, рисунка, документа, копии с оных или сведения, которые заведомо долженствовали, в видах внешней безопасности России, храниться в тайне от иностранного государства» (ст. 111);
4) «снятие без надлежащего разрешения плана или составление рисунка или описания российского укрепленного места или установленных района или эспланады оного, военного судна или иного военного сооружения, предназначенного для защиты страны» (ст. 112);
5) «проникновение без надлежащего разрешения, скрыв свое звание, имя, подданство или национальность или посредством иных уловок, в российское укрепленное место, военное судно или иное военное сооружение, предназначенное для защиты страны» (ст. 113);
6) «заготовление средств нападения или защиты от неприятеля, заведомо негодных для употребления» (ст. 114);
7) «поставка предметов довольствия для действующей армии или ее госпиталей или для действующего флота или его госпиталей заведомо вредных для здоровья или заведомо негодных для употребления предметов довольствия» (ст. 115);
8) «действия уполномоченного России, направленные к заключению договора с иностранным правительством заведомо во вред России, или дипломатические переговоры его с иностранным правительством, клонящиеся заведомо ко вреду России» (ст. 116);
9) «повреждение, сокрытие, захват или подлог документа, служащего заведомо доказательством права России по отношению к иностранному государству» (ст. 117);
10) «повреждение или перемещение пограничного знака или иное искажение линии государственной границы с целью предания иностранному государству части России» (ст. 117).
Статьи второй категории вменяли в вину:
1) «способствование или благоприятствование неприятелю в его военных или иных враждебных против России действиях» (ст. 108);
2) «вступление в войско заведомо неприятельское или невыбытие из оного» (ст. 109).
Из приведенного ясно, что, собственно, в печати и в речах и докладах на публичных собраниях возможны были нарушения лишь ст. ПО, 111 и 108, и здесь же необходимо оговориться, что ни одна из этих трех статей печатным или публичным словом нарушена в России не была, и притом совершенно сознательно, а отнюдь не по внимательности и бдительности полицейской власти.
5 июля 1912 г. был высочайше утвержден одобренный Государственным советом и Государственной думой новый закон, внесший весьма серьезные изменения в действовавший до того закон о государственной измене путем шпионажа.
Здесь я остановлюсь только на тех преступлениях, которые могут быть совершены в печатном или публичном слове.
Прежде всего эти серьезные перемены состояли в изменении уже приведенной ст. 111 Уголовного уложения: «способствование правительству или агенту иностранного государства в собирании сведений или предметов, касающихся внешней безопасности России или вооруженных ее сил или сооружений, предназначенных для военной обороны страны»; при этом покушение так же наказуемо.
Во-вторых, законом 5 июля 1912 г. было введено новое понятие преступного деяния, вылившееся и в новую статью: «опубликование, сообщение или передача другому лицу, в интересах иностранного государства, без надлежащего уполномочия: 1) долженствовавших сохраняться в тайне сведений или предметов, касающихся внешней безопасности России или вооруженных ее сил или сооружений, предназначенных для военной обороны страны, 2) плана, чертежа, рисунка либо иного изображения или описания российского укрепленного места, установленных района либо эспланады оного, военного судна либо иного сооружения, предназначенного для военной обороны страны, или документа, касающегося мобилизации и вообще распоряжений на случай войны» (ст. 1111).
Наконец, в-третьих, статьей 1 отд. II министру внутренних дел было предоставлено «воспрещать на определенный срок сообщение в печати сведений, касающихся внешней безопасности России или вооруженных сил ее или сооружений, предназначенных для военной обороны страны». (Эта статья тогда же вошла в устав цензурный под номером ИЗ1.)
Это право снова поставило всю печать в зависимость от личности министра внутренних дел и политики Совета министров, который, согласно той же статье, должен рассматривать перечень вопросов, подвергающихся изъятию из печати, и представлять их на высочайшее рассмотрение.
Таким образом, в сущности говоря, был реставрирован принцип ст. 140 доконституционного устава о цензуре и печати – принцип безудержного произвола, который так долго угнетал русское печатное слово[19], и притом опять-таки эксплуатация этого произвола (а он у нас именно эксплуатируется, как природное богатство) отдана министру внутренних дел без всякой его зависимости в таком важном и специальном вопросе от мнения даже военного и морского министров.
Государственная дума только позже (в 1916 г.) сознала, какую она сделала оплошность, поддавшись в 1912 г. на реакционную удочку – ловко замаскированную борьбу со шпионажем. Третья Дума приняла на себя великий грех такой своей опрометчивостью и крайне поверхностным отношением к юридическому существу проходящих через нее законов в