таки надо отдать должное нашей печати и обществу: они и в этом случае не пробовали сбросить с себя незаконные путы и добровольно продолжали подчиняться несуществующему «закону». 13 апреля Янушкевич просил генерала Беляева принять меры к тому, чтобы в печати (разумея, конечно, обе столицы) вовсе прекращено было появление статей «военных обозревателей», то есть Н. Владиславлева и Г. Перетца в «Речи», К. Шумского в «Биржевых ведомостях», П. Оглина в «Русских ведомостях», Михайловского в «Русском слове» и т. д. Разумеется, и это свидетельствует о полном незнании Положения о военной цензуре, которое совершенно не давало основания к такому беззаконному и нелепому распоряжению. Последнее фактически и не вошло в жизнь. Насколько военная цензура задушила проявление литературных дарований со стороны лиц, имеющих сколько-нибудь серьезное военное образование, можно судить по тому бросающемуся в глаза факту, что за всю войну у нас не выдвинулся ни один действительно популярный писатель по военным вопросам. Часть публики знает названных обозревателей, переливает их воду, но не придает им серьезного значения, видя в них по существу только ежедневное пережевывание «сообщений» штаба Верховного. Ни один из них не явился и тенью авторитета, а между тем и у врагов, и у союзников такие авторитеты появились. Когда я пробую указывать на эту сторону в Ставке, на меня смотрят, как на человека, явно склонного к помешательству.
20 апреля в «Вечернем времени» была статья о почтово-телеграфном ведомстве, под заглавием «Китайский заказ восхитительного ведомства». Министр внутренних дел хотел привлечь редактора к ответственности в административном порядке, но это, по его мнению, оказалось невозможно, так как в действовавшем тогда обязательном постановлении петроградского градоначальника говорилось только о наказуемости за опубликование ложных сведений, а эту статью по существу и министр считал правдивой, но возбуждавшей враждебное отношение населения к органам власти. Тогда услужливый градоначальник князь А.Н. Оболенский опубликовал соответственное новое обязательное постановление. В номере «Вечернего времени» от 4 мая, немедленно после этого, была помещена статья Бориса Суворина «День за днем», в которой он отнесся к новому постановлению очень критически.
Генерал Беляев, неизменно шедший в ногу с министром внутренних дел, ознакомил со всем этим Янушкевича и интересовался взглядом на дело Верховного. Последний прочел обе статьи «Вечернего времени» и приказал сообщить начальнику Генерального штаба, что он «признал справедливой мысль, проводимую в последней статье»…
Ни Беляев, ни Янушкевич совершенно не обратили внимания на одно обстоятельство, игнорируемое и министром внутренних дел Маклаковым, и петроградским градоначальником: никакие обязательные постановления последнего не могли регулировать положения печати в столице, еще 20 июля 1914 г. объявленной на военном положении.
8 мая Янушкевич писал министру внутренних дел: «По имеющимся в штабе Верховного главнокомандующего сведениям, за последнее время в действующей армии приобрели широкое распространение некоторые газеты, издаваемые на еврейские деньги, с крайне вредным для наших войск направлением, каковой, например, является газета „Петроградский курьер“, высылаемая в армию в количестве до 50 000 экз. Признавая безусловно недопустимым распространение в войсках антинациональных периодических изданий, подтачивающих, благодаря своим антимилитаристическим тенденциям, геройский дух нашей армии, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство не отказать в своем распоряжении о полном воспрещении высылки газеты „Петроградский курьер“ в действующую армию и о последующем почтить меня своим уведомлением». 13 мая Маклаков ответил очень ядовито, что по Министерству внутренних дел не производилось никаких распоряжений о высылке в действующую армию «Петроградского курьера» – здесь министр внутренних дел вспомнил, что петроградский почтамт, на основании военного положения, подчинен военному начальству… Пришлось сноситься с начальником Генерального штаба… 12 июня Янушкевич сообщил ему, что признает безусловно необходимым полное воспрещение высылки газеты в действующую армию.
16 мая разрешено было писать в печати об употреблении немцами снарядов с удушливыми газами, но не указывать на результаты их действия.
29 мая Совет министров одобрил представления министров иностранных дел и военного относительно корреспонденции дипломатических и консульских учреждений союзных и нейтральных государств.
14 июня это представление получило высочайшее утверждение и вылилось в форму положения об изменении и дополнении некоторых статей Временного положения о военной цензуре. Почтовые отправления и телеграммы дипломатических и консульских представителей союзных государств были вовсе освобождены от военной цензуры, а нейтральных государств – с некоторыми ограничениями, которые интересующиеся найдут в № 188 первого отдела Собрания узаконений и распоряжений за 1915 г.
31 мая Совет министров постановил: «Устранить повсеместно в России из обсуждения в печати вопрос о досрочном созыве законодательных учреждений и о возможности образования коалиционного правительства». Об этом было секретно сообщено по Министерству внутренних дел и начальнику Генерального штаба для внушения цензуре обеих столиц… Надо ли говорить, что законности в этой мере было не больше, чем ума и политического такта.
6 июня в официальном органе Военного министерства «Русском инвалиде» было напечатано приказание по VI армии № 123, которое по данным расположения воинских частей в армии признавалось совершенно секретным… Редактору приказано не допускать сего впредь…
8 июня штабом Верховного предписано не печатать нигде ничего о беженцах и эвакуации их из Галиции. Вот почему поток беженцев, затопивший некоторые города империи, был для общества уж совершенно неожиданным.
18 июня генерал-квартирмейстер штаба Верховного просил Генеральный штаб не оповещать в печати списки погибших от удушливых газов противника.
24 июня старший инспектор типографии в Петрограде одумался и предложил типографиям «строго соблюдать ст. 41 устава о цензуре и воспроизводить на печатаемых ими произведениях разрешительную надпись в том виде, в каком она сделана на цензурованном подлиннике».
20 июня начальник штаба Юго-Западного фронта генерал Саввич секретно телеграфировал по армиям фронта: «Ввиду получения не подлежащих сомнению сведений, что еврейская печать и корреспонденция на еврейском языке в значительной мере способствуют шпионству, главнокомандующий приказал воспретить выход и распространение газет, издающихся на еврейском языке, а всю корреспонденцию на еврейском языке конфисковать».
8 июля, но докладу начальника штаба, Верховный главнокомандующий приказал: «Военным цензорам, кои получают порционы, выдачу суточных денег прекратить. В тех случаях, когда походные или полевые порционы окажутся меньше суточных, установленных для цензоров, предоставить право на получение только разницы между порционами и окладами военно-цензурных суточных».
Штатами, окладами и прочим ведает дежурный генерал Кондзеровский. О нем я уже говорил. Он остался верен себе и в этом вопросе: экономия на грош сегодня, а чем она отзовется завтра – это не входит в соображения штатных дел мастеров. Другое дело, когда речь идет о расходах крупных и эффектных. То же незнание закона и неумение читать его помогло специфическим способностям «дежурства». Ст. 23 Положения о военной цензуре гласит: «Лица, исполняющие обязанности военных цензоров, получают, сверх содержания по занимаемой ими штатной должности, суточные деньги в размере, устанавливаемом главным начальником военного округа, не свыше 3 р. в сутки». Кажется, совершенно ясно: содержанием каждого служащего называется все то, что он получает по своей должности, – жалованье, столовые, добавочные, полевые, порционные и т. д. Разумеется, законодатель имел в виду привлечь цензоров лишними 90 р. в месяц. Порхавший Янушкевич не вник в дело. Тупой Кондзеровский навел экономию… К чему она привела, увидим дальше.
11 июля 1915 г. министр внутренних дел князь Щербатов писал Янушкевичу:
«Применение на практике высочайше утвержденного 20 июля 1914 г. Временного положения о военной цензуре, действующего около года, выяснило недостатки постановки военно-цензурного дела настолько значительные, что они вызывают частые нарекания со стороны лиц, представляющих на просмотр цензурных установлений произведения печати. Недостатки эти обусловливаются главным образом несогласованностью действий военных и гражданских цензоров, существенным различием отношения цензуры к печати в тех местностях, где таковая введена в полном объеме, и в остальной части Российской империи, где военная цензура действует лишь частично, и, наконец, разнообразием и пестротой состава военных цензоров, не всегда удовлетворяющих требованиям возложенных на них высоких обязанностей. Ввиду изложенного представляется необходимым принять безотлагательно меры к устранению указанных недостатков, для чего, по мнению моему, надлежит объединить действия военно-цензурных установлений, как находящихся на театре военных действий, так и вне его, в одном учреждении, в ведении коего состояли бы все лица военного и гражданского ведомства, надзирающие за печатью.
Препровождая при сем записку о положении и деятельности военной цензуры, в которой изложены более подробно обнаруженные практикою недостатки постановки военной цензуры, а равно и составленный начальником (председателем. – М. Л.) Главной военноцензурной комиссии, по соглашению с исполняющим дела начальника Главного управления по делам печати, проект желательных изменений в этом деле, имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство сообщить мне, по возможности в самом непродолжительном времени, ваше заключение по сему вопросу с таким расчетом, чтобы дело это могло быть окончательно разрешено до 19 июля –