На театре военных действий делами военной цензуры ведают штабы главнокомандующих, армий, флота и военных округов (ст. 14 и 29), следовательно, военная власть распоряжается здесь без какого-либо вмешательства и сотрудничества власти гражданской.
Вне театра военных действий установления военной цензуры составляют: Главная военно-цензурная комиссия и местные военноцензурные комиссии, подчиненные начальнику Генерального штаба, то есть опять-таки военной власти.
При этом члены, введенные в комиссии от министерств морского, юстиции, иностраных и внутренних дел, сохраняют свою подчиненность министрам, а председатели и члены от военного ведомства подчиняются начальнику Генерального штаба или штаба военного округа (ст. 17, 19). Разумеется, делая членов самостоятельными, это, однако, не выводит их из подчинения по специальной службе председателю комиссии и, таким образом, ставит их в некоторую зависимость и от начальника Генерального штаба, и от начальника штаба военного округа. Но, конечно, указанного недостаточно, чтобы комиссии, а тем более их председатели могли считать себя подчиненными министру внутренних дел. Специфический характер членов комиссии от Министерства внутренних дел, командируемых от Главного управления по делам печати, Главного управления почт и телеграфов и Департамента полиции, конечно, но мог бы не внести своего букета и в работу комиссий, но в Главной военноцензурной комиссии они были бы в меньшинстве (3 против 5), а в местных – в одинаковом положении (3 против 3), следовательно, ни о каком полицейском засилии не могло бы быть и речи.
Ст. 12 устанавливает, что введение военной цензуры не освобождает подлежащие учреждения и власти от исполнения возложенных на них действующими узаконениями обязанностей по надзору за произведениями печати, почтовыми отправлениями и телеграммами, а равно за публичными собраниями. Это значит, что по всей территории наряду со штабами (театр военных действий) и комиссиями (вне театра) гражданская администрация, комитеты по делам печати и инспекторы типографий и книжной торговли, а за ними и полиция должны осуществлять свои прямые обязанности.
Теперь обратимся к самому институту военных цензоров, то есть лиц, фактически осуществляющих военное цензурирование печати, корреспонденции и публичного слова. Здесь закон менее ясен. Обязанности военных цензоров возлагаются на местных должностных лиц, наблюдающих за печатью, и на чинов местных почтовотелеграфных учреждений, по соглашению военного начальства с Главным управлением по делам печати и начальником почтовотелеграфного округа (ст. 20).
Разумеется, на театре военных действий, где цензура печати в мирное время была главным образом только последующей, не может найтись число чинов, достаточное для предварительной ее цензуры; в отношении же корреспонденции, которая должна просматриваться вся целиком, рабочий штат почтово-телеграфных учреждений еще менее способен обслужить ее цензурирование. Поэтому вторая часть ст. 20 гласит: «В необходимых случаях, распоряжением главного начальника военного округа, для исполнения обязанностей военных цензоров при почтово-телеграфных учреждениях назначаются также офицеры действительной службы, исполнение тех же обязанностей по наблюдению за печатью возлагается на чинов военного и других ведомств, кроме судебного, по соглашению с подлежащими ведомствами».
Естественно, что военные цензоры печати работают в местных комитетах по делам печати, в силу ст. 22, но министр внутренних дел не имеет возможности оказывать решительное влияние на их работу, если военная власть комиссий и штабов оберегает их от его покушений своевременным созданием нормальных отношений, при которых и председатели комитетов по делам печати, и министр внутренних дел понимали бы, что на время действия Положения о военной цензуре их подчиненные стали слугами другого ведомства. Практика, как это всегда у нас и бывает, далеко отошла от закона и упростила его нормы до такой степени, что министр внутренних дел, пользуясь своей властью над цензорами комитетов по делам печати, всю военную цензуру печати свел к соблюдению своих предписаний, а военное ведомство не сумело и не хотело отделить военную цензуру и вывести ее из-под влияния полицейского режима. Периодические издания вне театра военных действий, имея полную возможность печататься без предварительной цензуры, сами создали просмотр их военной цензурой, понимая, что он гарантирует их от судебных преследований и административного воздействия, вчиняемых по инициативе тех же комитетов по делам печати, члены которых добровольно, таким образом, сделались военными цензорами. К этому-то именно и шла скрытая политика Министерства внутренних дел. Местные военно-цензурные комиссии, совершенно, по закону, не касающиеся печати (ибо они учреждены там, где нет цензуры в полном объеме), все это видели, но делали вид, что ничего не замечают и не понимают.
В Петрограде же, благодаря учреждению военно-цензурной комиссии на театре военных действий, все было до такой степени перепутано, что главный начальник военного округа вовсе ничего не понимал и только рад был избавиться от нареканий в политических салонах, с которыми лучше умели считаться чины Министерства внутренних дел. В столице печать была в самом бесправном положении, и никто не думал вывести ее из него: всем так было лучше, кроме самой печати и общества, а их никто и не спрашивал, ими интересовались только постольку, поскольку некоторые органы можно было инспирировать в определенном направлении. Преступно вела себя Государственная дума, которая тоже не усвоила всего сказанного в полном объеме, не обратясь для этого к настоящим специалистам, а создав своих весьма легковесных «компетентных» осведомителей и докладчиков.
После этого длинного, но необходимого отступления продолжаю прерванное письмо Янушкевича:
«Последний вопрос, затронутый в письме вашего сиятельства, касается разнообразного и пестрого состава военных цензоров, не всегда удовлетворяющих требованиям возложенных на них обязанностей. В этом отношении приходится согласиться, что, действительно, военные цензоры находятся не на должной высоте, ввиду чего по району театра военных действий неоднократно штабом Верховного главнокомандующего делались указания на необходимость более тщательного выбора военных цензоров и на немедленное удаление их от исполнения цензорских обязанностей, если они своему назначению не удовлетворяли.
Но в общем, к сожалению, в указанном отношении приходится считаться с громадной трудностью по привлечению к военной цензуре желательного элемента, ввиду совершенного недостатка для сего в офицерах действительной службы и полной неподготовленности к обязанностям военных цензоров привлекаемых из запаса или отставки военных чинов и лиц других ведомств.
Если бы Министерство внутренних дел могло указать в разных пунктах как на театре военных действий, так и вне его наиболее желательных для привлечения к военной цензуре лиц, то это могло бы в значительной степени облегчить действительно острый вопрос о неподготовленности военных цензоров.
К сему надо добавить, что при том количестве военных цензоров, в котором ощущается потребность, едва ли вопрос этот получил бы лучшее разрешение и при намечаемом объединении всей цензуры в одном учреждении, ведающем всем личным составом военно-цензурных установлений.
Признавая же, как то отмечено выше, что состав военных цензоров является неудовлетворительным, быть может, в целях ограждения печати от произвола отдельных цензоров было бы полезно стеснить их самостоятельность отнятием от них права, предоставляемого им ст. 31 Положения о военной цензуре, не допускать к опубликованию вообще всякого рода сведений, вредных, по мнению цензора, для военных интересов государства, и строго ограничить их деятельность лишь указаниями основного „Перечня“ с дополнениями к нему, издаваемыми в соответствии со ст. 11 Положения о военной цензуре. Необходимо, однако, иметь в виду, что мера эта, несомненно, повела бы к ослаблению военной цензуры, так как все случаи предусмотрены быть не могут, а между тем права эти распространяются на военных цензоров на театре военных действий, то есть на район, наиболее нуждающийся в строгой цензуре.
Принимая во внимание все вышеизложенное в настоящем письме, приходится прийти к заключению, что предполагаемое, согласно приложению к письму вашего сиятельства, объединение руководством военной цензуры в одном учреждении едва ли привело бы к улучшению цензуры и прежде всего, как о том изложено выше, ввиду совершенно различных условий таковой на театре военных действий и вне его.
Находя же в принципе желательным возможно большее согласование начал цензуры на театре военных действий и вне его, было бы весьма полезным, чтобы все изменения и дополнения к Временному положению о военной цензуре, которые проводятся на основании ст. 11 сего Положения, сообщались в штаб Верховного главнокомандующего для принятия во внимание при руководстве военной цензурой на театре военных действий.
Замеченные вашим сиятельством недостатки в постановке военной цензуры, поскольку таковые разобраны в вашем письме, казалось бы, происходят не от отсутствия однородных правил по цензуре на всей территории империи и неимения одного общего учреждения, ведающего всей цензурой империи и личным составом соответствующих должностных лиц, а прежде всего и более всего от неправильного применения высочайше утвержденного Временного положения о военной цензуре и недостаточного знакомства и вдумчивого отношения цензоров и печати по отношению к названному Положению и особенно к „Перечню“.
Дело цензуры в такое трудное и чрезвычайное время, какое мы переживаем, могло бы быть прежде всего значительно усовершенствовано преподанием руководящих правил по применению Временного положения о военной цензуре вне театра военных действий, а также привлечением к цензуре наиболее желательных и подготовленных и подходящих лиц, не ломая самого Положения в середине войны».