Янушкевич не ограничился этой отповедью и 23 июля написал еще и военному министру Поливанову:
«Согласно действующему Временному положению о военной цензуре, высочайше утвержденному 20 июля 1914 г., военная цензура вне района театра военных действий находится в ведении военно-цензурных органов, руководство коими принадлежит Военному министерству по Главному управлению Генерального штаба.
Основанием для действий военных цензоров, при исполнении ими обязанностей, возложенных на них упомянутым Временным положением о военной цензуре, служит „Перечень“. „Перечень44 этот опубликован 26 июля 1914 г. с соблюдением правил ст. 1 отдела II закона 5 июля 1912 г. и ст. II высочайшего указа Правительствующему сенату от 20 июля 1914 г.
В соответствии со ст. 11 Временного положения о военной цензуре военным министром, по соглашению с министрами внутренних дел и морским, хотя и могли бы быть объявлены некоторые изменения и дополнения к упомянутому „Перечню“, но эти изменения по существу могли быть, вероятно, только частичными и касаться вопросов исключительно чисто военного характера.
Таким образом, как органам военной цензуры, так печати и обществу должно бы быть вполне известно, что, собственно, подлежит недопущению к оглашению во всеобщее сведение по условиям военного времени, чем и имелось в виду, с одной стороны, поставить действия органов военной цензуры в известные рамки, распространяя ее лишь на военные статьи, затрагивающие определенную серию вопросов, а с другой стороны, оградить дело военной цензуры от нареканий в допущении произвола и неодинакового отношения ее в пределах империи, не входящих в театр военных действий и долженствующих находиться на всем своем пространстве в одинаковых условиях.
Между тем как в печати, так и в обществе все более появляется неудовольствие по поводу деятельности органов военной цензуры и, как на наиболее яркий пример этому, указывается, например, на то обстоятельство, что даже московские газеты выходят нередко с белыми местами, вследствие изъятий из статей, сделанных военными цензорами.
Этот факт, действительно наблюдаемый, вызывает тем большее недоумение, что в Москве, находящейся вне театра военных действий, предварительная военная цензура не введена Положением, почему появление в газетах пустых мест может быть объяснено лишь частным соглашением, не основанным на законе, между военными цензорами и органами печати о предъявлении набранных статей военной цензуре на предварительный просмотр в типографских гранках.
Независимо от сего управляющий Министерства внутренних дел, возбуждая вопрос о различном отношении военной цензуры на театре военных действий и вне его, указывает на тот совершенно непонятный факт, что некоторые вопросы, как, например, об автономии Польши и Армении, о еврейском равноправии, а также записка главноуправляющего земледелием и землеустройством о земельном фонде, изъятые военной цензурой из обсуждения петроградской прессы, свободно печатаются московскими периодическими изданиями.
Различное отношение к печати на театре военных действий и вне такового вполне понятно и неизбежно, вытекая из сущности дела, но по отношению к Петрограду по приведенным вопросам возникает два недоумения.
Первое вытекает из того соображения, что в Петрограде, хотя и находящемся на театре военных действий но являющемся центром империи и многочисленной периодической печати, военной цензурой непосредственно ведает местная петроградская военно-цензурная комиссия, руководство коей, в силу изложенных выше соображений, нарочито возложено на Главную военно-цензурную комиссию, руководящую также всеми местными военно-цензурными комиссиями вне театра военных действий. Это было сделано именно в целях поставить петроградскую столичную печать в одинаковые военно-цензурные условия с внутренними областями империи в надежде, что руководство Главной военно-цензурной комиссии оградит эту печать от произвола военных цензоров, несмотря на подчинение ее условиям предварительной цензуры военных статей, вытекающей из нахождения Петрограда на театре военных действий. С другой стороны, является совершенно непонятным, как могли подвергнуться военной цензуре вообще поименованные вопросы, относящиеся к внутренней политике государства и совершенно не подходящие под те пункты, кои перечислены в „Перечне“, являющемся основой деятельности военной цензуры.
Наконец, по отношению характера деятельности военно-цензурных органов за последнее время нельзя не отметить также и того, что многие вопросы, которые в начале войны к опубликованию в печати не допускались, в настоящее время свободно допускаются (корреспонденции о недавних боях, упоминания места расположения высших штабов, выписки из писем с театра войны и т. д.).
Все изложенное приводит, по-видимому, к заключению о совершенной необходимости ограничить пределы военной цензуры лишь объемом „Перечня“ (который, весьма возможно, требует пересмотра), требуя в то же время применения этого „Перечня“ с полною твердостью, и, кроме того, необходимо установить более детальное руководство органами военной цензуры со стороны Главной военно-цензурной комиссии.
Это особенно необходимо по отношению военной цензуры вне района театра военных действий, как находящегося во всех своих частях в совершенно одинаковых условиях и где по отношению военной цензуры могут быть предоставлены известные облегчения по сравнению с театром военных действий, на котором военная цензура находится, естественно, в совершенно особых условиях, как по отношению всего театра вообще, так и по отношению различных частей его в частности, как могущих находиться в совершенно особых военных условиях, почему ст. 14 Временного положения о военной цензуре ведение военной цензурой на театре военных действий и предоставлено штабам главнокомандующих армиями, флотом и военными округами на театре военных действий, по указанию главнокомандующих или командующих отдельными армиями, по принадлежности.
Однако, признавая желательным возможно большее согласование начал цензуры на театре военных действий и вне его, было бы весьма полезным, чтобы все изменения и дополнения к Временному положению о военной цензуре, которые проводятся на основании ст. 11 сего Положения, сообщались в штаб Верховного главнокомандующего для принятия во внимание при руководстве военной цензурой на театре военных действий.
Ввиду письма, с которым обратился ко мне по вопросу о постановке военной цензуры управляющий Министерства внутренних дел, я считаю долгом изложенное мнение по затронутым выше вопросам, которое разделяет Верховный главнокомандующий, представить на ваше усмотрение».
Оба письма Янушкевича были составлены генералом Даниловым, что свидетельствует о том, что при таком важном случае он наконец занялся вопросом и усвоил хоть его основы, наделав ошибок в более или менее важных деталях, – до такой степени Положение о военной цензуре не поддавалось изучению военными властями.
13 июля начальник штаба VII армии генерал-лейтенант Стремоухов сообщил Данилову, что при цензурировании гранок одной из издающихся в Одессе газет «военной цензурой отмечено было появление время от времени в тексте сообщений морского отдела набора из нескольких десятков букв, представляющегося на первый взгляд ошибкой или небрежностью наборщика. При ближайшем ознакомлении с этим установлено, что в каждом из этих, по-видимому, не имеющих смысла наборов букв является постоянно одна комбинация из пяти букв то в начале, то в середине набора, представляющаяся как бы условным ключом для расшифрования всей системы. Путем комбинирования букв в двух случаях удалось составить фразы военно-шпионского содержания, из чего можно заключить, что описанное явление представляет собой способ для шифрованных сношений по военной разведке». Штаб Верховного предупредил об этом все фронты и начальника Генерального штаба.
29 июля начальник Главного управления почт и телеграфов Похвиснев телеграфировал начальнику Управления военного сообщения штаба Верховного генералу Ронжину: «Из-за границы ежедневно в среднем получается 70 000 писем наших военнопленных, из коих военная цензура, за недостаточностью личного ее состава, пропускает лишь 50 000 в день, задерживая просмотром на две-три недели; остальные же 20 000 хранятся непросмотренными, причем в числе непросмотренных имеются письма, полученные в конце минувшего года. Последнее время усилением личного состава цензуры достигнуто ускорение в просмотре залежавшихся писем, коих пропускается в день до 75 000 штук, однако, судя по положению цензуры, принятые меры недостаточны для устранения продолжающегося накопления писем военнопленных».
Отсюда с отменой суточных денег и начался беспорядок в цензуре корреспонденции. Масса почтово-телеграфных и других чиновников стали уклоняться от бесплатной работы.
Верховный главнокомандующий 28 июля получил следующую телеграмму от председателя Государственной думы Родзянко:
«По распоряжению начальника штаба Киевского военного округа, киевским газетам воспрещено печатать речи членов Государственной думы левых партий. Государственная дума в ее нынешнем составе и настроении есть возбудитель бодрости духа и патриотического воодушевления для всей России; речи, произносимые в Государственной думе, есть сплошной призыв бороться во что бы то ни стало и работать для победы усилиями всей страны. В этом смысле по своей основной идее совершенно одинаковы речи ораторов как правых, так и левых партий. Из последних особенно сильно и горячо прозвучала речь Милюкова. Запрещать обнародование такой речи – это значит собственными руками уничтожать один из элементов победы – бодрый дух армии и населения. Нельзя забывать, что теперь сражаются и умирают люди не только правых, но и левых партий. Естественно, что для таких лиц ближе к сердцу идет призыв забыть все и думать только о победе, когда этот призыв исходит из уст их же единомышленника. При таких условиях запрещение печатать речи членов Государственной думы есть крупная государственная ошибка, о чем считаю долгом доложить вашему императорскому высочеству. Председатель Государственной думы