Двенадцатого апреля на поле рядом с Касас-Неграс нашли останки женщины. Что это женщина — было понятно только по волосам: черным и длинным, до пояса. Труп находился на сильной стадии разложения. Судмедэксперт постановил, что возраст женщины — от двадцати восьми до тридцати трех лет, рост — метр шестьдесят семь, причина смерти — два удара тяжелым предметом в области виска. Документов, позволяющих установить личность, при жертве не обнаружили. На ней были черные брюки, зеленая блузка и теннисные тапочки. В одном из брючных карманов нашли ключи от машины. Обстоятельства убийства не походили на те, что обычно имели место у других пропавших без вести женщин. Возможно, она была мертва уже несколько месяцев. Дело передали в архив.
Серхио Гонсалес и сам не знал, почему искал Флориту Альмаду в студии седьмого канала в Эрмосильо — сам-то он в ясновидящих не верил. Он поговорил с одной секретаршей, потом с другой, потом с Рейнальдо. Тот сказал, что увидеться с Флоритой не так-то просто. Мы, ее друзья, сказал Рейнальдо, бережем Флориту. Не хотим, чтобы нарушали ее личные границы. Мы как живой щит, уберегающий Святую. Серхио представился журналистом и сказал, что никаких нарушений личных границ не будет, он это гарантирует. Рейнальдо назначил ему время на сегодняшний вечер. Серхио вернулся в гостиницу и попытался написать черновик репортажа об убийствах женщин, но в конце концов понял, что ничего не выходит, и бросил это дело. Спустился в гостиничный бар и сел там пить, пролистывая местные газеты. Потом вернулся в номер, принял душ и снова спустился в бар. За полчаса до указанного времени сел в такси, попросил водителя немного покружить по центру и только потом ехать по адресу. Таксист спросил, откуда он. Из Мехико, ответил Серхио. Дикий город, заявил таксист. Меня там однажды семь раз за день ограбили. Вот только не изнасиловали, заметил таксист, посмеиваясь и поглядывая в зеркало заднего вида. Все меняется в этой жизни, сказал Серхио, теперь таксисты грабят людей. И о таком я тоже слыхал, подтвердил таксист, есть такое дело. В общем, все зависит, с какой стороны подойти к делу, сказал Серхио. Встречу ему назначили в баре, куда в основном ходили одни мужчины. Заведение называлось «Попай», и вход в него сторожил здоровяк под два метра и весом килограмм сто с рожей настоящего убийцы. Внутри виднелась зигзагообразная стойка и крохотные столики с маленькими лампами и подбитыми фиолетовым сатином креслами. Из колонок доносилась музыка в стиле нью-эйдж, а официанты расхаживали в костюмах моряков. Рейнальдо и какой-то незнакомец поджидали его, сидя на слишком высоких табуретах у стойки. На незнакомце прекрасно сидел дорогой костюм, гладкие волосы были пострижены по последней моде. Звали его Хосе Патрисио, и был он адвокатом Рейнальдо и Флориты. Значит, Флорите нужен адвокат? Всем нам нужен адвокат, очень серьезно сказал тот. Серхио отказался от выпивки и через некоторое время они сели в БМВ Хосе Патрисио и поехали по темнеющим улочкам к дому Флориты. Пока ехали, Хосе Патрисио поинтересовался, как оно там живется журналистам из криминальной хроники в Мехико, и Серхио пришлось признаться, что он на самом деле работает в отделе культуры. В общих чертах он объяснил, как так вышло, что он занимается преступлениями в Санта-Тереса, и Хосе Патрисио и Рейнальдо выслушали его сосредоточенно и внимательно, словно дети, что очередной раз слушают одну и ту же сказку, которая их пугает и парализует, мрачно кивая головами, как хранители одного и того же секрета. Тем не менее, когда до дома Флориты осталось совсем чуть-чуть, Рейнальдо поинтересовался, знает ли Серхио одного знаменитого телеведущего с «Телевиса». Серхио признался, что шапочно знаком с ним, но на вечеринках не встречался. Тогда Рейнальдо рассказал, что этот телеведущий однажды влюбился в Хосе Патрисио. Некоторое время он каждые выходные приезжал в Эрмосильо, приглашал адвоката и его друзей на пляж и тратил, не скупясь, прорву денег. А Хосе Патрисио в то время был влюблен в гринго, профессора права в Беркли, и не обращал на ведущего ровно никакого внимания. Однажды вечером, рассказывал Рейнальдо, тот пригласил меня к себе в номер — мол, хотел сказать что-то важное. И я подумал: поскольку мужик в отчаянии, он хочет со мной переспать или увезти в столицу, чтобы я там начал новую карьеру на телевидении под его покровительством, но телеведущий лишь хотел, чтобы Рейнальдо его выслушал. Поначалу, говорил Рейнальдо, я чувствовал к нему лишь презрение. Он не слишком привлекательный человек и в личном общении еще хуже, чем в телевизоре. В то время я еще не был знаком с Флоритой Альмадой и вел жизнь грешника. (Все засмеялись.) Короче: я его презирал, возможно также, немного завидовал — такая удача, и вся досталась только ему. Так что я поднялся к нему в номер, сказал Рейнальдо, в лучший номер лучшего отеля Баия-Кино, откуда мы обычно ходили на яхте к острову Тибурон или острову Тернер, вообразите, какая роскошная жизнь, говорил Рейнальдо, оглядывая проплывающие в окне БМВ бедные домишки, и вот этот вот знаменитый телеведущий, любимец «Телевиса», сидит в ногах кровати с бокалом в руке, встрепанный и с опухшими глазками, прям как у китайца щелочки, их и не видно почти, так вот, он видит меня, точнее, сообразив, что вот он я, стою в номере и жду, он берет и заявляет, что этот вечер — скорее всего, последний в его жизни. Я, как вы понимаете, прямо оцепенел от ужаса, потому что сразу подумал: этот урод сначала меня убьет, а потом себя, и все это ради того, чтобы нанести посмертную сердечную рану Хосе Патрисио. (Все засмеялись.) Разве не так говорят — посмертную? Ну типа да, сказал Хосе Патрисио. Так что я сказал: ты, это, не шути так. Давай пойдем лучше прогуляемся. И пока говорил, все искал взглядом пистолет. Но не увидел, хотя, конечно, телеведущий мог замечательно прятать его под рубашкой, прямо как гангстеры делают, хотя он в тот момент был по виду совсем не гангстер, просто отчаявшийся и одинокий человек. Помню, что включил телик на ночную программу из Тихуаны, ток-шоу это было, и сказал ему: конечно, ты, располагая своими средствами, смог бы сделать программу получше, но телеведущий даже глазом не повел и в телевизор так и не посмотрел. Сидел и смотрел в пол и бормотал, что в жизни нет смысла и лучше уж умереть, чем продолжать жить. Болтовня, короче. И я тогда понял: что ему ни скажи — бесполезно. Он ведь меня не слушал, он просто хотел, чтобы я был рядом, на всякий случай, хотя на какой случай, непонятно, но точно на всякий случай. Помню, я вышел на балкон и посмотрел на бухту. Над водой висела полная луна. Какое же красивое у нас море, подумал я, и ужасно, что мы начинаем ценить это только в экстремальных обстоятельствах, когда уже не до наслаждения пейзажами. Какое красивое у нас море и пляж, и небо, полное звезд. Потом я устал, вернулся в номер и сел в кресло, а чтобы не глядеть в лицо телеведущему, повернулся и стал смотреть передачу: там какой-то тип говорил, что ему подвластен, прям так и сказал — подвластен, словно бы у нас тут Средние века или политический анекдот, — абсолютный рекорд по депортациям из Соединенных Штатов. Знаете, сколько раз он нелегально заезжал в Штаты? Триста сорок пять раз! И триста сорок пять раз его задерживали и отправляли обратно в Мексику. И все это за четыре года. И тут я прямо заинтересовался этим случаем. Представил это все в своей программе. Представил, какие вопросы я бы задал. Начал думать, как бы связаться с этим чуваком, потому что его история — тут уж никто не станет отрицать — очень интересная. Ведущий программы в Тихуане задал ему ключевой вопрос: откуда же он брал деньги, чтобы платить контрабандистам, которые переправляли его через границу? Потому что было понятно: с таким ритмом депортаций в Штатах он банально не успел поработать и скопить бабла. Чувак ответил феерично: поначалу он платил столько, сколько запрашивали, но потом, скажем, после десятой депортации, торговался и просил сделать скидку, а после пятидесятой депортации контрабандисты и койоты брали его с собой по дружбе, а после примерно сотой — из жалости. А сейчас, сказал телеведущий из Тихуаны, его возили с собой как амулет — контрабандисты считали, что он приносит удачу: само его присутствие определенным образом облегчало стресс остальных — если кто и попадется, думали все, то это будет он, а не мы, по крайней мере, если сумеют избавиться от него по ту сторону границы. Скажем так: он превратился в счастливый билет и счастливую карту, как сам об этом говорил. Тогда ведущий — кстати говоря, плохой — задал ему глупый вопрос, а потом хороший вопрос. Глупо было спрашивать, думал ли он зафиксировать свой рекорд в Книге Гиннесса. А хороший — будет ли он пытаться в дальнейшем перейти границу. Чувак сказал, что, если Бог даст и здоровье не подведет, он и в дальнейшем будет держаться идеи переехать в Штаты. А ты не устал? — спросил ведущий. Не хочется вернуться в свою деревню или подыскать работу здесь, в Тихуане? Чувак робко, словно ему стыдно было, улыбнулся и сказал: если уж что-нибудь мне втемяшится в голову, то это навсегда. Это был сумасшедший тип, сумасшедший, сумасшедший, по-настоящему сумасшедший, сказал Рейнальдо. Но я-то уже сидел в самом безумном отеле Баия-Кино, а рядом со мной, в изножье кровати, сидел самый безумный телеведущий столицы, так что… что еще мне оставалось думать? Естественно, ведущий уже не думал о самоубийстве. Он все так же сидел в ногах кровати, но вперившись взглядом в телевизор, а глаза у него были как у усталой собаки. Как тебе? — спросил я. Веришь, что бывают такие люди? Разве он не очарователен? Разве это не есть, собственно, невинность во плоти? Тогда телеведущий поднялся и взял пистолет, который до этого прятал под ногой или под задницей, и я тут же побледнел, но у него по лицу пробежало выражение — мол, не волнуйся, и он пошел в туалет и не закрыл за собой дверь и я тут подумал: блядь, вот он возьмет и щас застрелится, но он только помочился; и получалась у нас сцена из семейной жизни, все прям подходило: включенный телевизор, открытая дверь, перчатка ночи на гостинице и совершенный нелегальный эмигрант — прям такой, что я хотел его пригласить в свою программу, а может, и этот ведущий, влюбленный в Хосе Патрисио, тоже хотел забрать его в свою программу: это ведь чудовищный чувак, король злой удачи, человек, взваливший себе на спину судьбу Мексики, улыбчивый такой, это существо, походящее на жабу, этот беззащитный и глупый латинос с сальными волосами, этот кусок угля, что в другом перевоплощении мог стать бриллиантом, этот неприкасаемый, который родился не в Индии, а в Мексике, — все сошлось, вдруг все, все сошлось и зачем же теперь самоубиваться. Со своего места я увидел, как ведущий «Телевиса» положил пистолет в несессер, а несессер положил в выдвижной ящик умывальника. Я спросил, не хотел бы он спуститься в гостиничный бар и пропустить там по маленькой. Мужик согласился, но сначала захотел досмотреть программу. В телевизоре уже говорили с другим чуваком, по-моему, дрессировщиком котов. Что это за канал? — спросил меня ведущий. Тридцать пятый, Тихуана, ответил я. Тридцать пятый, Тихуана, повторил он словно во сне. Потом мы вышли из номера. В коридоре ведущий остановился и вытащил из заднего кармана брюк расческу и причесался. Как я выгляжу? — спросил он. Волшебно, ответил я. Потом мы вызвали лифт и стали ждать его. Ну и денек, пробормотал ведущий. Я покивал. Когда лифт приехал, мы зашли и молча, не проронив ни слова, стали спускаться вниз, в бар. Через некоторое время разделились и пошли каждый в свой номер спать.