ожно, так оно и есть, сказал Лойя. Нет, это не так, могу вас уверить, сказала я. Некоторое время Лойя сидел молча, скрестив ноги, очень серьезно думая над тем, что я ему сказала. Это может занять месяцы, даже годы, произнес он наконец. А кроме того, добавил он после, я думаю, что мне не дадут делать мою работу. Кто? Ваши же люди, госпожа депутат, ваши товарищи по партии. Я всегда буду рядом с вами, я поддержу любое ваше действие, сказала я. Мне кажется, вы переоцениваете свои возможности, проговорил он. Блядь, конечно, я переоцениваю свои возможности, в противном случае я ничего бы в жизни не добилась. Лойя снова замолчал. На мгновение мне показалось, что он уснул — но глаза его были широко открыты. Если вы не возьметесь за это дело, я найду другого детектива, сказала я, не глядя ему в глаза. Потом он встал. Я проводила его до двери. Вы будете на меня работать? Я подумаю, что тут можно сделать, но ничего вам не обещаю, проговорил он и скрылся в темноте на дорожке, что вела на улицу, — там мой телохранитель и мой водитель играли в альбур, как два зомби.
Однажды ночью Мэри-Сью Браво приснилось, что в ногах ее постели сидит женщина. Она почувствовала, как чье-то тело давит на матрас, но, вытянув ноги, ничего не нащупала. Той ночью перед сном она вычитала в интернете пару новостей об Урибе. В одной из заметок, подписанной журналистом из известной столичной газеты, говорилось, что Антонио Урибе действительно пропал. А вот его двоюродный брат Даниэль Урибе находился, судя по всему, в Тусоне — журналист поговорил с ним по телефону. Даниэль Урибе заявил, что вся информация, предоставленная Хаасом, — не более чем лживый поклеп, который без труда можно опровергнуть. Однако о местонахождении Антонио ничего внятного не сказал, а вся конкретика, буквально вырванная из него журналистом, была двусмысленной, неточной, растяжимой. Когда Мэри-Сью проснулась, ощущение, что в комнате находилась еще одна женщина, не ушло — во всяком случае, пока она не поднялась с постели и не выпила стакан воды на кухне. На следующий день Мэри-Сью позвонила адвокату Хааса. Она сама не очень-то понимала, что хотела спросить и что услышать, но необходимость услышать ее голос победила логику. Она представилась и спросила, как там подзащитный. Исабель Санталайя сказала, что все так же, как и в последние месяцы. Мэри-Сью спросила, читала ли адвокат заявление Даниэля Урибе. Адвокат ответила, что читала. Я хотела бы взять у него интервью, сказала Мэри-Сью. О чем, как вы считаете, я должна его спросить? Нет, не знаю, отозвалась Исабель. Мэри-Сью показалось, что та говорит, как люди, которых погрузили в гипнотический сон. Потом, ни с того ни с сего, Мэри-Сью спросила ее, как жизнь. Моя жизнь не имеет никакого значения, ответила та. Причем тоном высокомерной матроны, что отчитывает назойливую девицу.
Пятнадцатого декабря в танцевальном салоне «Лос-Лобос» застрелили Эстер Переа Пенью. Жертва сидела за столиком в компании трех подруг. За одним из соседних столиков приятно выглядевший (черный костюм, белая рубашка) мужчина вытащил пистолет и стал крутить его в руках. Это был «Смит энд Вессон» модели 5906 с магазином на пятнадцать патронов. Свидетели сказали, что этот самый чувак раньше приглашал танцевать Эстер и одну из ее подруг и все это происходило в весьма расслабленной и даже сердечной атмосфере. Двое спутников мужика с пистолетом, как опять же показали свидетели, попросили его убрать оружие. Тот не послушался. Похоже, хотел произвести впечатление, возможно, даже на саму жертву или на ее подругу, с которой танцевал. Другие свидетели рассказали, что он отрекомендовался судебным полицейским, работающим в подразделении по борьбе с наркотиками. Выглядел и впрямь как судейский — высокий, сильный, с хорошей стрижкой. В какой-то момент, пока он крутил в руках оружие, из патронника вылетела пуля, смертельно ранившая Эстер. К приезду скорой девушка уже была мертва, а убийцы и след простыл. Делом лично занялся судебный полицейский Ортис Ребольедо, и на следующее утро заявил прессе, что полиция обнаружила тело мужчины (его одежда и физические характеристики совпадали с описанием убийцы Эстер), лежавшее на старой спортивной площадке «Пемекс», со «Смит энд Вессоном», точь-в-точь как у убийцы Эстер, и пулей в правом виске. Звали его Франсиско Лопес Риос, на него в полиции было заведено объемное дело — чувак угонял машины. Но прирожденным убийцей не был, и сам факт, что он кого-то, пусть и по случайности, убил, должен был его сильно взволновать. Подозреваемый покончил с собой, сказал Ортис Ребольедо. Дело закрыто. Позже Лало Кура сказал Эпифанио, что как-то странно — не провели традиционную процедуру опознания трупа. И странно, что никто ни разу не упомянул спутников убийцы. И еще страннее, что пистолет отправили на полицейский склад вещдоков, а он оттуда пропал. Но страннее всего — так это то, что угонщик машин покончил с собой. Ты видел этого Франсиско Лопеса Риоса? — спросил его Эпифанио. Один раз, но не сказал бы, что он прямо красавец, ответил Лало Кура. Нет, он на крысу был похож. Да, тут все странно, заметил Эпифанио.
Лойя работал над делом в течение двух лет. В течение двух лет у меня было время, чтобы создать имидж, который постепенно просочился в средства массовой информации: имидж женщины, выступающей против насилия, женщины, что представляла перемены в лоне партии — не только смену поколений, но и смену отношения к действительности, женщины, что поддерживала открытое, а не догматическое осмысление мексиканской реальности. На самом деле меня трясло от злости из-за того, что пропала Келли, что вот такую мрачную шутку с ней сыграла судьба. Меня все меньше волновало то, что могла обо мне подумать, как мы это называем, широкая публика, избиратели — я их не видела, а если и видела, мельком и нечасто, то презирала. Тем не менее по мере того, как я узнавала о других делах, по мере того, как слышала другие голоса, моя ярость росла и крепла, набирала, так сказать, массу, моя ярость стала коллективной, стала выражением чего-то коллективного, моя ярость, прорываясь, видела себя рукой мщения за тысячи других жертв. По правде говоря, я думаю, что сходила с ума. Эти голоса, что я слышала (только голоса, не силуэты и не лица), доносились до меня из пустыни. В пустыне я бродила с ножом в руке. В его лезвии отражалось мое лицо. Голова вся седая, облипшие и покрытые крошечными шрамами скулы. Каждый шрам — это чья-то маленькая история, которую я изо всех сил пыталась припомнить. В конце концов я стала принимать таблетки от нервов. Каждые три месяца встречалась с Лойя. Он ясно дал понять, что не хочет, чтобы я приходила в его офис. Иногда звонил мне, иногда я звонила ему, по безопасной, непрослушиваемой, линии, и по телефону мы мало чего говорили, потому что ничего нового нет, говорил Лойя, это сто процентов. Благодаря его отчетам я начала выстраивать карту, складывать пазл того места, где пропала Келли. Так я узнала, что вечеринки, которые задавал Саласар Креспо, были на самом деле оргиями, и Келли на них, похоже, дирижировала оркестром. Лойя поговорил с моделью, которая работала на Келли в течение нескольких месяцев, а сейчас жила в Сан-Диего. Та сказала, что Саласар Креспо устраивал свои вечеринки постоянно на двух ранчо, находившихся в его собственности, — ранчо, где не разводили скот и ничего не сеяли, из тех кусков земли, что богачи приобретают для своих прихотей. Это просто участок земли, а в середине — большой дом с обширной гостиной и множеством комнат, иногда, но не всегда, с бассейном, на самом деле не слишком удобные для жизни места — в этих усадьбах не чувствуется женской руки. На севере их называют наркоранчо — у наркоторговцев такие ранчо, более крепости посреди пустыни, нежели усадьбы, у некоторых даже сторожевые вышки есть, туда ставят лучших стрелков. Эти наркоранчо могут стоять пустыми целые сезоны. Обычно хозяева оставляют там работника, причем ключ от главного дома не дают и тому абсолютно нечего делать, кроме как бродить по бесплодным каменистым пустошам и смотреть, чтобы на участке не обосновалась стая диких псов. У этих бедняг есть только сотовый телефон, по нему им выдают туманные инструкции, которые те постепенно забывают. Как говорил Лойя, неудивительно, что временами они умирают и никто об этом не узнаёт, или попросту исчезают, привлеченные зовом симурга пустыни. А потом вдруг наркоранчо возвращается к жизни. Сначала на «комби» приезжают мелкие сошки из сотрудников, скажем, человек трое или четверо, и за день прибирают большой дом. Потом приезжают телохранители, серьезные такие чуваки, на черных «субурбанах», или «спиритах», или «перегрино», такие все надутые от важности, и первым делом по приезде очерчивают периметр безопасности. В конце появляется хозяин со свитой. «Мерседесы-Бенц» и бронированные «порше» осторожно, едва не извиваясь на неровностях, подкатывают из пустыни. Ночами свет не гасят. Вокруг снуют машины всех возможных марок — от «Линкольн-Континентал» до старых коллекционных «кадиллаков», что увозят и привозят людей из ранчо. Фургоны с мясом, сладости на «Шеви-Астра». И музыка, и вопли всю ночь напролет. Вот такие вот праздники, как сказал мне Лойя, Келли организовывала во время своих поездок на север. Поначалу привозила моделей, готовых заработать много денег за короткий срок. Девушка из Сан-Диего сказала, что их никогда не было больше трех. Также на вечеринках были и другие девушки — вот их Келли не знала, молоденькие такие девчонки, моложе моделей, их она одевала в приличную для вечеринки одежду. Наверное, шлюшки из Санта-Тереса. Что творилось по ночам? Да все как обычно. Мужчины напивались или ширялись, смотрели футбол и бейсбол, записанные на видео, играли в карты, выходили во двор пострелять в цель, говорили о делах. Никто никогда не снимал порнографические фильмы — во всяком случае, так уверяла девочка из Сан-Диего. Временами в какой-то комнате гости смотрели порнуху, это да, однажды она ошиблась комнатой, но не увидела ничего необычного — непроницаемые, застывшие лица, озаренные светом экрана. Всё как обычно. Я сказала непроницаемые, потому что просмотр фильмов, где люди ебутся, превращает зрителей в статуи. Но никто, уверяла модель, не снимал и не записывал такие фильмы на наркоранчо. Временами некоторые гости запевали ранчерас и корридос. Временами гости выходили во двор и обходили все вокруг эдакой процессией — пели и пели, вкладывая в это всю душу. А однажды они устроили такой заход голыми — ну там кто-то прикрыл срам трусиками танга или мужскими трусами леопардовой или тигровой расцветки, наплевав на холод, что царит в этих местах в четыре утра, все пели и смеялись, дурачились, словно слуги Сатаны. Это не мои слова. Это слова модели, что живет в Сан-Диего, она это сама сказала Лойя. Но вот видео с порнухой — нет, такого не было. Потом Келли перестала звать моделей и больше уже не звонила. Как сказал Лойя, возможно, решение исходило от самой Келли: модели брали дорого, а шлюшки из Санта-Тереса — дешево, а у нее всегда были нелады с финансами. Первые приезды финансировал Саласар Креспо, но через него она познакомилась с важными персонами и, вполне возможно, организовывала вечеринки для некоего Сигфридо Каталана, которому принадлежала целая армада мусоровозов, и еще говорили, что у него были монопольные контракты с большинством фабрик Са