— Я клянусь ацтеками, что никогда тебя не забуду.
— Спасибо, — отозвалась девушка, и они продолжили гулять.
Через некоторое время Райтер, уже потеряв интерес к вопросу, все-таки спросил адрес Хальдера.
— Он живет в Париже, — вздохнула девушка, — а адреса я не знаю.
— Вот как, — пробормотал Райтер.
— Ну да, в Париже, что в этом такого.
Райтер подумал, что она, пожалуй, права: ну уехал Хальдер в Париж, что в этом такого? Когда стало темнеть, Ханс проводил девушку до двери ее дома и бегом помчался на вокзал.
Наступление на Советский Союз началось 22 июня 1941 года. 79-я дивизия находилась в составе 11-й немецкой армии, и несколько дней спустя авангард дивизии перешел реку Прут и начал боевые действия плечом к плечу с румынскими войсками, которые оказались гораздо упорнее, чем ожидали немцы. Продвигались они, тем не менее, не так быстро, как подразделения группы армий «Юг», в состав которой входили 6-я армия, 17-я армия и, как она тогда называлась, 1-я танковая группа, которую в ходе войны переименовали, наряду со 2-й и 3-й, и 4-й танковой группой, в грозно звучащую Танковую армию. 11-я армия, как следовало догадаться, располагала бесконечно меньшими материальными и человеческими ресурсами — и это не учитывая сложный рельеф местности и малое количество дорог. Кроме того, наступление не могло рассчитывать на фактор неожиданности, как это случилось с группой армий «Юг», «Центр» и «Север». Но дивизия Райтера выложилась полностью, оправдав надежду командующих: форсировала Прут и затем вела боевые действия на равнинах и холмах Бессарабии, а потом они перешли Днестр и вышли к пригородам Одессы, а затем продвинулись вперед, в то время как румыны медлили, и вступили в бой с отступающими русскими войсками, а потом форсировали реку Буг и продолжили наступление, оставляя позади себя огненный след из пылающих украинских деревень, пылающих овинов и лесов, лесов, которые походили на темные озера среди бесконечных пшеничных полей, лесов, которые вдруг тоже начинали гореть, словно бы огонь передавался им каким-то таинственным образом.
А кто же поджигает эти леса? — иногда спрашивал Райтер у Вилке, и тот пожимал плечами, равно как и Нейцке, Крузе и сержант Лемке, смертельно уставшие от бесконечных марш-бросков — ведь 79-я дивизия была конной, в смысле, она была дивизия, что двигалась за счет животной тяги, а единственными животными при ней были мулы и солдаты, и мулы волокли тяжести, а солдаты шли и воевали, словно бы блицкриг, молниеносная война никогда не обращала свой белый глаз на схему движения дивизии; всё как во времена Наполеона, сетовал Вилке, марши и контрмарши и форсированные марши, точнее, сплошные форсированные марши, говорил Вилке, а потом заявлял не поднимаясь с земли (как и остальные его товарищи): да не знаю я, за каким чертом поджигают леса, мы точно не поджигаем, правда, ребят? И Нейцке говорил — нет, мы — нет, Крузе и Барц говорили то же самое, и даже сержант Лемке говорил — нет, мы сожгли вон ту деревню, обстреляли вот ту слева или ту справа, но лес — нет, мы не поджигали, и его люди кивали и замолкали, и просто смотрели на огонь, словно бы тот превращал темный остров в ярко-рыжий; а может, это батальон капитана Ладентина, говорил один, они тут проходили, возможно, столкнулись в лесу с сопротивлением, возможно, то была рота саперов, говорил другой, но на самом-то деле никто ничего не видел — ни немецких солдат в округе, ни советских солдат, что удерживали бы этот сектор, — только черный лес среди желтого моря под кристально-голубым небом, и вдруг, совершенно неожиданно, словно бы они сидели в огромном театре пшеницы, а лес был декорациями и просцениумом этого круглого театра, огонь пожирал все, и это было прекрасно.
Перейдя Буг, дивизия затем перешла Днепр и проникла на Крымский полуостров. Райтер сражался под Перекопом и в нескольких близлежащих деревнях, впрочем, он никогда не слышал этого слова «Перекоп», но по их улицам он ходил, отодвигая трупы, приказывая старикам, женщинам и детям вернуться в дома и не выходить оттуда. Иногда его тошнило. Иногда он замечал, что при быстром подъеме зрение затуманивалось, в глазах чернело, и там шел дождь из крохотных гранул, похожих на метеориты. Однако эти метеориты двигались очень странно. Или не двигались. Такие вот неподвижные метеориты. Иногда он, плечом к плечу с товарищами, бросался на штурм вражеских позиций, совершенно пренебрегая опасностью, — за это прослыл бесстрашным
храбрецом, а на самом-то деле просто искал случая получить пулю в сердце и тем его успокоить. Однажды вечером он, неожиданно для себя, заговорил с Вилке о самоубийстве:
— Мы, христиане, мастурбируем, но не кончаем жизнь самоубийством, — сказал тот, и Райтер, прежде чем уснуть, задумался о его словах: он подозревал, что в шутке Вилке есть, пожалуй, и доля истины.
Тем не менее мнение свое он изменил не поэтому. В боях за Черноморское, в которых отличился 310-й полк и в особенности батальон Райтера, он рисковал жизнью по крайней мере в трех случаях: сначала при штурме кирпичной огневой точки противника в окрестностях Кировского, на скрещении дорог между Чернышевым, Кировским и Черноморским, дота, который не смог бы выдержать ни одного артиллерийского удара, дота, от самого` вида которого Райтер взволновался — настолько тот бедно и невинно выглядел, словно его построили дети и защищали тоже дети. У солдат роты было мало гранатометов, и потому дот решили брать штурмом. Сказали, что отправят добровольцев. Райтер первым вызвался идти на передовую. К нему практически тотчас присоединился рядовой Фосс, который тоже был смельчаком и, возможно, потенциальным самоубийцей, и еще трое рядовых. Сработали они быстро: Райтер и Фосс атаковали дот с левого фланга, а остальные трое — с правого. Когда приблизились на двадцать метров, из дота пару раз выстрелили. Трое на правом фланге тут же бросились на землю. Фосс заколебался. Райтер продолжил бежать. Мимо головы свистнула пуля, но он даже не наклонился. Наоборот, его тело, казалось, вытянулось в пустой надежде заглянуть в лица подростков, которые сейчас с ним покончат, но он ничего не смог увидеть. Другая пуля царапнула правую руку. Он почувствовал, что кто-то толкает его в спину, — и упал. Это был Фосс, который, конечно, был смелым, но не психом.
Он смотрел, как товарищ, сбивший его с ног, ползет к доту. Увидел камни, траву, полевые цветы и подбитые гвоздями подошвы сапог Фосса, который уже оставил Ханса позади; над Фоссом вздымалась тучка пыли — для него крохотная, сказал Райтер себе, но огромная для муравьев, что двигались колоннами с севера на юг, в то время как Фосс полз с востока на запад. Потом он поднялся и начал стрелять в сторону дота, прямо поверх Фосса, и снова услышал свист пуль рядом с собой, но он стрелял и шел, словно бы вышел на прогулку пофотографировать, и так продолжалось, пока дот не взорвался — в него бросил гранату кто-то с правого фланга.
Во второй раз он чуть не погиб при взятии Черноморского. Два основных полка 79-й дивизии атаковали после мощной артподготовки, которая сконцентрировалась на секторе пристаней, откуда тянулась дорога, которая соединяла Черноморское с Евпаторией, Фрунзе, Инкерманом и Севастополем, дорога, совершенно не примечательная с географической точки зрения. Первую атаку отбили. Батальон Райтера, до того считавшийся резервным, пошел в бой следующим. Солдаты бросились бегом поверх колючей проволоки, а артиллерия пристрелялась и, вычислив советские пулеметные гнезда, безжалостно их подавляла. Пока бежал, Райтер начал вдруг потеть, словно бы в эту долю секунды схватил простуду. Он подумал, что сейчас-то точно умрет: море рядом, и это добавляло ему уверенности. Они перебежали через пустырь и помчались по чьему-то огороду, там еще стоял домик, а из крошечного кривого окошка на них таращился старик с белой бородой. Райтеру показалось, что старик что-то ест — у того шевелились щеки.
По другую сторону огорода тянулась грунтовая дорога, и еще дальше они увидели пятерых советских солдат, те с трудом волокли на себе пушку. Они убили всех пятерых и побежали дальше. Кто-то по дороге, а кто-то нырнул в сосновый лесок.
В лесу Райтер разглядел среди палой листвы какую-то фигуру и остановился. Похоже, то была статуя греческой богини — ну или ему так показалось. Высокая, с собранными в пучок волосами, богиня бесстрастно взирала на него. Райтер заливался потом, но тут задрожал и протянул руку. Мрамор — или камень, он не смог определить — излучал холод. Кто ее тут поставил, это же глупость, бессмыслица: кто же воздвигает статуи там, где все загораживают густые ветви деревьев? С мгновение, краткое и болезненное, Райтер думал, что статую надо о чем-то спросить, но на ум не пришло ни одного вопроса, и лицо его исказилось гримасой страдания. Потом он бросился бежать дальше.
Опушка леса заканчивалась обрывом, с которого виднелись море, порт, что-то вроде набережной с деревьями и скамейками, белые домики и трехэтажные здания — наверное, гостиницы или курортные клиники. Деревья были высокими и темными. Среди холмов пылал какой-то дом, а в порту люди, малюсенькие с этого расстояния, толпились, спеша забраться на какой-то корабль. Небо было ярко-голубое, а море — спокойное, без единой волны. Слева, на зигзагом спускающейся дороге, показались люди из полка Ханса, а немногочисленные русские бежали либо поднимали руки вверх, выходя из рыбных складов с закопченными стенами. Солдаты, что шли с Райтером, спустились по склону холма к площади, окруженной пятиэтажными новыми, выкрашенными белым, зданиями. Они вышли на площадь, и их обстреляли из окон. Солдаты быстро нашли убежище под деревьями — все, кроме Райтера, который, словно ничего не услышал, пошел себе дальше и добрался до двери одного из зданий. Одну его стену украшала роспись: старый моряк читает письмо. Некоторые строчки можно было прекрасно разобрать, однако они были написаны кириллицей, и Райтер ничего не понял. Пол был вымощен большими зелеными плитами. Лифта он не увидел и пошел вверх по лестнице. В него снова выстрелили. Ханс замер на месте. Рана почти не кровила, и боль оказалась вполне терпимой. Наверное, я уже мертв, подумал он. Потом подумал: нет, не мертв, и надо не упасть в обморок — иначе как получить пулю в голову? Он подошел к двери одной из квартир и вышиб ее н