Фейт выпил воду, встал и с наслаждением потянулся. Пора в дорогу, но как же хорошо в этом ресторанчике…
— Сколько часов отсюда до Санта-Тереса? — спросил он.
— Так сразу и не скажешь, — ответил повар. — Иногда на границе много грузовиков скапливается — так можно целых полчаса отстоять. Ну, скажем… отсюда до Санта-Тереса — три часа. И полчаса или сорок пять минут на границе. Округлим для ровного счета — четыре часа выходит.
— Отсюда до Санта-Тереса езды-то полтора часа, не больше, — сказала официантка.
Повар посмотрел на нее и заметил, что все зависит от машины и от того, как ориентируется на месте водитель.
— Вы когда-нибудь ездили по пустыне?
— Нет, — покачал головой Фейт.
— Так вот это непросто. Кажется, что просто. Кажется, что дело плевое, а на самом деле — совсем непросто.
— Тут ты прав, — согласилась официантка, — в особенности ночью, мне самой страшно по ночам ездить.
— Раз ошибешься, не туда свернешь — и вот тебе крюк в пятьдесят километров, — сказал повар.
— Тогда я, пожалуй, поеду — пока не стемнело окончательно, — решил Фейт.
— А какая разница, — сказал повар. — Все равно стемнеет через пять минут. В пустыне сумерки долго тянутся, а потом — бац! — и все, полная темнота. Словно бы кто-то взял и свет выключил, — добавил повар.
Фейт попросил еще стакан воды и пошел к окну. Повар за спиной спросил: может, чего поедите на дорожку? Но Фейт не ответил. Пустыня таяла.
Он вел уже два часа по темным шоссе, с включенным радио — на радиостанции Финикса играл джаз. Он проезжал мимо домов и ресторанов и садиков с белыми цветами и криво запаркованных машин, но нигде не горел свет, словно бы все здешние обитатели вымерли за ночь, и в воздухе до сих пор чувствовался запах крови. Фейт различил четко очерченные луной силуэты холмов, силуэты низко висящих туч, которые не двигались или в какой-то момент пускались в бег к западу, словно бы их несло неожиданно налетевшим ветром, ветром капризным, гонящим пыль перед фарами машины или тенями, что эти фары отбрасывали, ветром, одевающим тени в фантазийные человеческие одежды, словно облака пыли были нищими или призраками, что скакали рядом с дорогой.
Дважды Фейт заблудился. В первый раз ему до смерти хотелось развернуться — к ресторану или Тусону. Во второй раз он выехал на городок под названием Патагония, где мальчик на заправке показал ему, как проще всего проехать к Санта-Тереса. Выехав из Патагонии, Фейт увидел лошадь. Попав в свет фар, та подняла голову и посмотрела на него. Он остановил машину и стал ждать. Кобыла была вороно`й, и через некоторое время двинулась с места и исчезла в темноте. Еще он проехал плато — во всяком случае, так ему показалось. Оно было огромным: совершенно гладкое сверху, а основание — не менее пяти километров в длину. Рядом с шоссе появился овраг. Фейт вышел из машины, оставив фары включенными, и долго мочился, вдыхая свежий ночной воздух. Затем дорога спустилась в долину, которая поначалу показалась ему гигантской. В дальнем конце что-то светилось. Но это чем угодно могло оказаться. Может, медленно едущая вереница грузовиков, свет над каким-то городком… Или это было просто желание выбраться из темноты — уж больно та напоминала ему о детстве и времени, когда он был подростком. А ведь некогда, как раз где-то между концом одного и началом другого, ему приснился этот пейзаж — не такой темный, и без пустыни, но все равно очень знакомый. Они ехали в автобусе — он, мать и материна сестра, — ехали недолго, держа путь из Нью-Йорка в какой-то ближний городишко. Фейт сидел у окна, но пейзаж не менялся — здания и автострады, а потом поля. И тут, а может чуть раньше, опустились сумерки, и он смотрел на деревья, на маленький, на глазах вырастающий лес. Еще ему показалось, что он увидел человека — тот шел по опушке леса. И шел быстро — видно, не хотел, чтобы темнота застала его в дороге. И Фейт задумался: интересно, а кто этот человек? Понятно, что это человек, а не тень, ведь на нем рубашка и руки при ходьбе двигаются. И таким одиноким показался этот дядька Фейту, что тот решил больше не смотреть на него и обнял маму. Но ничего не вышло: он смотрел и смотрел, пока автобус не оставил позади лес и снова мимо поплыли здания, фабрики, складские навесы, утыкавшие обочину шоссе.
Но чувство одиночества, навалившееся на него в этой темной долине, было гораздо сильнее. Фейт живо представил: вот он сам идет быстрым шагом по обочине. Его пробила дрожь. Потом ему припомнилась ваза, в которой покоился пепел матери, и чашка кофе, которую он взял и не вернул соседке — теперь тот навсегда останется холодным, а материны фильмы никто никогда не посмотрит. А не остановить ли машину и так дождаться рассвета? Однако инстинкты подсказывали: ему, негру, вот так уснуть в прокатной машине у обочины — не слишком благоразумно для Аризоны. Он переключился на другую радиостанцию. Чей-то голос рассказывал по-испански историю жизни певца Гомеса Паласьо, который вернулся в родной город в штате Дуранго, только чтобы покончить там жизнь самоубийством. Потом Фейт услышал другой голос — женщина пела ранчерас. Едучи по долине, он некоторое время слушал ее. Потом попытался снова поймать джазовую радиостанцию Финикса, но не преуспел.
С американской стороны границы обнаружился городок Адобе[20]. Раньше тут действительно работала фабрика по производству самана, а сейчас лепились друг к дружке домишки, вдоль длинной главной улицы выстроились магазинчики домашней техники. Улица заканчивалась, и начинались хорошо освещенные пустыри, за которыми стоял американский пункт таможенного контроля.
Пограничник велел показать паспорт, и Фейт отдал ему документ. Вместе с паспортом вручил ему свою карточку журналистской аккредитации. Пограничник спросил, не о преступлениях ли он хочет написать.
— Нет, — ответил Фейт, — я должен написать о боксерском поединке, он в субботу состоится.
— А кто на ринге? — поинтересовался пограничник.
— Каунт Пикетт, полутяж из Нью-Йорка.
— Не слышал о таком.
— Он еще чемпионом мира станет, вот увидите.
— Удачи ему, — отозвался пограничник.
Затем Фейт проехал метров сто до мексиканской границы, где его попросили выйти из машины и показать чемодан, документы на машину, паспорт и журналистское удостоверение. Еще попросили несколько бланков заполнить. Лица мексиканских пограничников затекли от сна. Из окна таможенного домика виднелась длинная и высокая решетка, разделяющая две страны. На самой дальней секции решетки сидели четыре черные птицы — устроились на самой верхотуре и засунули головы в пышное оперение. Холодно, заметил Фейт. Очень холодно, подтвердил мексиканский таможенник, просматривая бланк, который только что заполнил журналист.
— Птицы. Им холодно.
Таможенник посмотрел туда, куда указывал палец Фейта, и сказал:
— Это падальщики, им всегда холодно в это время суток.
Фейт устроился в мотеле «Лас-Брисас», в северной части Санта-Тереса. По шоссе в сторону Аризоны регулярно проезжали грузовики. Иногда они останавливались с другой стороны шоссе, рядом с заправкой, а потом трогались и уезжали, или водители выходили из машины и что-то ели в выкрашенной в голубой цвет техстанции. По утрам грузовики не ездили — только легковушки и фургоны. Фейт так устал, что даже не посмотрел на часы, когда упал и уснул.
Проснувшись, он подошел к стойке администратора и попросил карту города. Администратором служил парень лет двадцати пяти, он заявил, что у них в «Лас-Брисас» никогда не было никаких карт — во всяком случае, все время, пока он тут работал, их не было — это точно. И спросил, куда Фейт хотел пойти. Тот ответил, что он журналист и ему нужно написать репортаж о боксерском поединке Каунта Пикетта. Каунт Пикетт против Меролино Фернандеса, уточнил администратор.
— Лино Фернандеса, — отозвался Фейт.
— Здесь мы его называем Меролино, — с улыбкой поправил его администратор. — И кто, как вы думаете, выйдет победителем?
— Пикетт, — ответил Фейт.
— Посмотрим-посмотрим, но мне вот кажется — вы ошибаетесь.
А потом парень выдрал откуда-то лист бумаги и от руки набросал карту с указаниями, как дойти до Арены-дель-Норте, боксерского павильона, где будет проходить поединок. Карта, против ожиданий, получилась отличной. Павильон «Арена-дель-Норте» походил на старый, 1900 года, театр, где посредине просто воткнули ринг. В одном из офисов Фейт аккредитовался как журналист и спросил, в какой гостинице остановился Пикетт. Ему сказали, что американец еще не добрался до города. Среди журналистов, с которыми он познакомился, была пара чуваков, которые говорили по-английски и хотели пойти взять интервью у Фернандеса. Фейт спросил, можно ли ему присоединиться, и те пожали плечами и сказали, что не возражают.
Когда они добрались до гостиницы, где Фернандес давал пресс-конференцию, тот уже разговаривал с группой мексиканских репортеров. Американцы спросили его по-английски: как, по его мнению, сможет ли он победить Пикетта? Фернандес понял вопрос и ответил, что сможет. Американцы спросили, видел ли он когда-нибудь, как боксирует Пикетт. Фернандес вопроса не понял, и один из мексиканцев ему перевел.
— Главное — это уверенность в собственных силах, — сказал Фернандес, и американские журналисты записали его ответ в блокноты. Потом спросили:
— Вы в курсе, какая статистика у Пикетта?
Фернандес подождал, пока ему переведут вопрос, и потом сказал, что такие штуки его не интересуют. Американские журналисты посмеялись сквозь зубы и спросили, какая статистика лично у него. Тридцать поединков, сказал Фернандес. Двадцать пять побед. Из них восемнадцать нокаутов. Три поражения. Две ничьи. «Неплохо», — заметил один из журналистов и продолжил расспросы.
Бо`льшая часть журналистов поселилась в гостинице «Сонора Резорт» в центре Санта-Тереса. Когда Фейт сообщил, что поселился в мотеле в пригороде, ему тут же посоветовали съехать и постараться заполучить номер в гостинице «Сонора Резорт». Фейт наведался в гостиницу и решил, что тут, похоже, проходит конференция мексиканских спортивных журналистов. Бо`льшая их часть говорила по-английски, и они, во всяком случае по первому впечатлению, оказались куда любезнее своих американских коллег. За барной стойкой некоторые заключали пари на исход боя и в целом казались счастливыми и беззаботными. Но Фейт все равно решил остаться у себя в мотеле.