— А как их убивают?
— Тоже не очень понятно. Они исчезают. Растворяются в воздухе: прям раз — и нету ее. А потом в пустыне обнаруживают трупы.
По дороге обратно в «Сонору Резорт», откуда он планировал отправить мейл, Фейту пришла в голову мысль: а ведь написать про убийства женщин гораздо интереснее, чем сделать репортаж о бое Пикетт — Фернандес. Так он и сообщил своему начальнику отдела: попросил разрешения остаться в городе еще на некоторое время и написал, что ему нужен фотограф. Потом спустился в бар и там примкнул к компании американских журналистов. Разговор шел о близящемся поединке, и все полагали, что Фернандес больше четырех раундов не продержится. Один из журналистов рассказал историю про мексиканского боксера Эркулеса Карреньо. Это был чувак под два метра ростом. Для Мексики необычно — люди здесь невысокие. А этот Эркулес Карреньо, ко всему прочему, был настоящим силачом — собственно, таскал мешки на рынке и в мясной лавке, и кто-то убедил его заняться боксом. Тренироваться он начал поздновато. Скажем так — в двадцать пять лет. Но в Мексике с тяжеловесами туговато, и он выигрывал все бои. В Мексике ведь кто хорош? Легчайший вес, наилегчайший вес, полулегкий, иногда, буквально в считаных случаях, полусредний вес — но не тяжелый и не полутяжелый. Это вопрос традиций и особенностей питания. Вопрос телосложения. У нас сегодня президент выше президента Соединенных Штатов. Это впервые такое случилось. Со временем президенты Мексики так и будут увеличиваться в росте. А раньше и подумать о таком было нельзя. Президент Мексики раньше в лучших случаях до плеча американскому президенту доставал. А иногда президент какого-то мексиканского штата вообще нашему президенту в пупок дышал. Такая вот традиция. А сейчас тем не менее привилегированный класс в Мексике меняется. Они становятся все богаче и предпочитают жениться на дамах к северу от границы. Они это называют «улучшением породы». Мексиканский карлик отправляет своего сына-лилипута учиться в какой-нибудь калифорнийский университет. У сыночка полно денег, он делает, что хочет, и это производит впечатление на некоторых студенток. Ни в одном месте на земле не найдете вы больше дур на квадратный метр, чем в калифорнийских университетах. В результате парнишка получает диплом и супругу, которая едет с ним жить в Мексику. Так и получается, что внуки мексиканского карлика уже не лилипуты, они среднего роста, да и белее дедушки. Эти внуки в определенный момент пускаются, как и дедушка, в дальнее плавание к американским берегам и инициируются по той же схеме. Американский университет, американская жена, дети, которые все больше и больше вытягиваются. Мексиканский привилегированный класс на самом деле на свой страх и риск делает то же самое, что и испанцы, только наоборот. Любвеобильные испанцы плохо представляли себе будущее и брали к себе в постель индианок, насиловали их, силой обращали в свою веру, и им казалось, что так они сделают народ этой страны белым. Испанцы верили в белого бастарда. Переоценивали свое семя. Но они ошиблись. Невозможно столько женщин изнасиловать. Это математически невозможно. Тело такого не выдержит. Ты исчерпываешь себя. Кроме того, они насиловали снизу вверх, а ведь с практической точки зрения, и это доказано, надо насиловать сверху вниз. Испанский подход сработал бы, если бы они сумели найти в себе силы насиловать собственных детей-бастардов, затем своих внуков-бастардов и даже правнуков-бастардов. Но кому придет в голову кого-то там насиловать, если тебе уже семьдесят лет и ты еле стоишь? Вот вам и результат. Семя испанцев, считавших себя эдакими титанами, растворилось в аморфной индейской массе. Первые бастарды — это у которых было по пятьдесят процентов крови каждой расы — приняли на себя управление страной: они были секретарями, солдатами, мелкими торговцами, основателями новых городов. И они продолжили насиловать женщин, однако плод, уже в те времена, стал подгнивать: индианки, которых они насиловали, рожали метисов с еще меньшим процентом белой крови. И так все шло и шло. И вот этот боксер Эркулес Карреньо поначалу выигрывал все бои: то ли соперники были послабее, то ли бои договорные; и это прямо ударило в голову некоторым мексиканцам, которые тут же загордились тем, что у нас, мол, есть настоящий чемпион в тяжелом весе, и однажды они отвезли его в Соединенные Штаты и поставили против пьяного ирландца, а потом против обдолбанного негра, а потом против толстого русского, и он всех их побил, что исполнило сердца мексиканцев счастья и гордыни: ух ты, у нас есть чемпион, который вышел на международный уровень. И тогда они поставили его против Артура Эшли, в Лос-Анджелесе, я не знаю, кто-нибудь видел этот поединок, я-то да, а вот у Артура Эшли была кличка Арт Садист. И этот Садист выиграл бой. От бедняги Карреньо вообще ничего не осталось. Уже с первого раунда стало понятно: будет бойня. Арт Садист никуда не спешил и делал все спокойно-спокойно: высматривал место, куда нанести удары, и к тому же устраивал, так сказать, монографические раунды: третий посвятил исключительно ударам в лицо, четвертый — исключительно печени. В общем, Эркулес Карреньо продержался до восьмого раунда, и это был натурально подвиг с его стороны. После того боя он выступал на заштатных рингах и во втором раунде валился наземь. Потом подыскал себе работу вышибалой на дискотеке, но у него от сотрясений в башке мало чего осталось, и потому он ни на какой работе больше недели не задерживался. В Мексику так и не вернулся. Возможно, просто забыл, что он мексиканец. А мексиканцы, естественно, тоже про него забыли. Говорят, он стал нищим и умер где-то под мостом. Вот вам вся мексиканская гордость и чемпион в тяжелом весе, сказал журналист.
Остальные рассмеялись, а потом приняли наисерьезнейший вид. Двадцать секунд молчания в память о бедняге Карреньо. Лица их так быстро поменяли выражение, что Фейту показалось — он на маскараде. У Фейта буквально на секунду перехватило дыхание, он увидел пустую квартиру матери, и его посетило предчувствие: двое занимаются любовью в жалкой комнатушке — и все это одновременно, и всё на пике эмоций. «Ты что, из ку-клукс-клана журналист?» — вызверился Фейт. «Вы только подумайте, еще один ранимый негритос», — ответил журналист. Фейт попытался подойти и хотя бы дать ему в морду — о пощечине он даже и не мечтал, хотя очень хотелось залепить именно ее, — но другие журналисты, окружавшие рассказчика, ему помешали. Это же просто шутка, сказал кто-то. Мы тут все американцы. Никакого ку-клукс-клана тут нет. Ну или я так думаю. Потом он услышал чьи-то смешки. Успокоился и сел за столик в углу бара. Один из тех, кто слушал историю Эркулеса Карреньо, подошел и протянул ему руку:
— Чак Кэмпбелл, из «Спорт-мэгезин», Чикаго.
Фейт пожал ему руку, представился и назвал свой журнал.
— Я тут слыхал, вашего корреспондента убили, — сказал Кэмпбелл.
— Так и есть, — отозвался Фейт.
— Из-за бабы, наверное, — предположил Кэмпбелл.
— Не знаю.
— Знавал я Джимми Лоуэлла, мы встречались с ним по меньшей мере раз сорок, а это больше, чем у меня было с некоторыми любовницами и даже с кое-какой женой. Он был хорошим человеком. Ему нравилось пиво, и он любил хорошо поесть. Если у мужчины много работы, говорил он, надо много есть и еда должна быть хорошего качества. Пару раз мы летели одним и тем же самолетом. Я вот не могу в самолетах спать. А Джимми Лоуэлл спал всю дорогу и пробуждался только поесть и рассказать какую-нибудь историю. На самом деле ему не очень-то нравился бокс, он любил бейсбол, но для вашего журнала он писал обо всем, даже о теннисе. Он никому плохого слова не сказал. Относился ко всем с уважением, и ему отвечали тем же. Разве ты не согласен?
— Я в жизни Лоуэлла не видел, — ответил Фейт.
— Не обижайся на то, что сказали, парень, — сказал Кэмпбелл. — Скучно быть спортивным обозревателем, вот люди и несут чушь всякую. Или меняют сюжеты, чтоб не повторяться. А иногда, не подумав, говорим гадости. Чувак, который рассказал историю про мексиканского боксера, он ведь неплохой человек. Цивилизованный и достаточно открытый — это по сравнению с другими. Просто иногда мы, чтобы убить время, актерствуем и играем негодяев. Но это все не всерьез.
— С моей стороны — никаких проблем.
— В каком раунде, как ты считаешь, победит Каунт Пикетт?
— Не знаю, — ответил Фейт, — я вчера видел, как тренируется Меролино Фернандес, и я бы с ходу не сказал, что он проиграет.
— До третьего не продержится.
Другой журналист спросил, где тренируется Фернандес.
— Недалеко от города, — сказал Фейт, — хотя, по правде говоря, я не знаю: меня отвезли мексиканцы.
Открыв ноутбук, он обнаружил в почте ответ начальника отдела. Репортаж, который Фейт предложил сделать, не заинтересовал его. К тому же у издания все равно не было денег. Шеф просил ограничиться работой, порученной начальником спортивного отдела, и немедленно возвращаться домой. Фейт поговорил с администратором «Соноры Резорт» и заказал телефонный разговор с Нью-Йорком.
В ожидании звонка он вспомнил репортажи, которые у него не взяли в печать. Совсем недавно зарубили интервью с членами политической гарлемской группировки «Братство Мухаммеда». Он узнал об их существовании во время демонстрации в поддержку Палестины. На демонстрацию вышло каждой твари по паре: и арабы, и старая гвардия нью-йоркских леваков, и новые адепты антиглобализации. «Братство Мухаммеда» тем не менее привлекло всеобщее внимание, потому что шло под большим портретом Усамы бен Ладена. Шли только негры, и на всех были кожаные черные куртки, и черные береты, и черные очки, что несколько напоминало Пантер, вот только в Пантерах ходили в основном подростки, а кто не был подростком, все равно выглядел как малолетка, и над ними переливалась аура молодости и трагедии, в то время как члены Братства были зрелыми мужчинами: широкоспинными и с огромными бицепсами; эти люди явно проводили много времени, качаясь в фитнес-клубах; таких часто берут в телохранители (правда, непонятно, кто бы взял в телохранители этих здоровяков…), это были реально огромны