— Пора, пойдем, — сказала Роса.
Фейт пошел следом за ней. Они прошли через сад и пересекли улицу, отбрасывая излишне длинные тени, что вздрагивали каждые пять секунд, словно бы солнце крутилось в обратную сторону. Сев в машину, Фейт услышал за спиной чей-то смешок, но, обернувшись, увидел лишь Амальфитано и парня, которые все так же разговаривали, не меняя позы.
Гуадалупе Ронкаль и Роса Амальфитано мгновенно занялись своими проблемами. Журналистка вызывалась проводить их до Тусона. Роса сказала, что не надо преувеличивать, все будет в порядке. Они заспорили. Пока женщины говорили по-испански, Фейт посмотрел в окно, но в окрестностях «Соноры Резорт» все было штатно. Журналисты уже уехали, никто не разговаривал о боксе, официанты, казалось, лишь недавно пробудились от долгого летаргического сна и были не слишком любезны, словно бы пробуждение не доставило им никакого удовольствия. Роса позвонила отцу из гостиницы. Фейт смотрел, как она идет к стойке вместе с Гуадалупе Ронкаль, и, пока ждал их, выкурил сигарету и набросал кое-что для заметки, которую пока так и не отправил редактору. При свете дня события прошлой ночи казались нереальными и полными детской серьезности. Фейт позволил мыслям течь, как им вздумается, и увидел спарринг-партнеров Омара Абдула и Гарсию. И представил, как они едут в автобусе к побережью. Увидел, как они выходят из автобуса, делают несколько шагов к придорожным кустам. Сонный ветер гнал песчинки, те оседали на лице. Золотой дождь. Как тут мирно и спокойно, подумал Фейт. Как все на самом деле просто. Потом увидел автобус и представил его в черном цвете, словно огромный катафалк. Увидел высокомерную улыбку Абдула, непроницаемое лицо Гарсии, его странные татуировки, а потом вдруг услышал звон бьющихся тарелок, несколько штук их упало, а может, это грохот ящиков, которые бабахнулись об пол, и тут же понял, что засыпает, и поискал взглядом официанта, чтобы попросить еще кофе, но никого не увидел. Гуадалупе Ронкаль и Роса Амальфитано продолжали говорить по телефону.
— Люди они хорошие, обходительные, гостеприимные, мексиканцы вообще очень работящий народ, до всего любопытный, неравнодушный, они храбрые и щедрые, а грусть их не убивает, а дает жизнь, — сказала Роса Амальфитано, когда они пересекли границу с Соединенными Штатами.
— Будешь по ним скучать? — спросил Фейт.
— Буду скучать по отцу и по людям, — сказала Роса.
Пока они ехали в тюрьму Санта-Тереса, Роса сказал, что отец не берет трубку. Она звонила несколько раз, потом набрала номер Росы Мендес, и там тоже никто не ответил. Думаю, Роса мертва, сказала она. Фейт покачал головой — нет, это вряд ли.
— Мы же живы, — сказал он.
— Мы живы потому, что ничего не видели и ничего не знаем.
Журналистка ехала первой на желтом «Литтл-Немо». Гуадалупе Ронкаль вела машину осторожно, но время от времени останавливалась, словно бы припоминая дорогу. Фейт уже начал задумываться над тем, чтобы перестать ехать следом и сразу направиться к границе. Когда он предложил этот вариант, Роса встретила его в штыки. Он спросил, есть ли у нее друзья в городе. Роса ответила, что нет, на самом деле у нее нет здесь друзей. Все эти Чучо Флоресы, и Росы Мендес, и Чарли Крусы, их же нельзя считать друзьями, правда?
— Да уж, эти точно не друзья, — покивал Фейт.
С другой стороны решетки развевался на фоне пустыни мексиканский флаг. Таможенник с американской стороны внимательно оглядел Фейта и Росу. И подумал: что такая красивая белая девушка делает в компании негра? Фейт выдержал его взгляд. «Вы журналист?» — спросил полицейский. Фейт кивнул. Видать, шишка какая-то, подумал полицейский. И каждую ночь небось вставляет ей по самое не могу. «Вы испанка?» Роса улыбнулась полицейскому. У того по лицу пробежала тень сожаления. Машина тронулась, и флаг исчез, виднелись только стены вокруг больших навесов, где чем-то торговали.
— Злая удача — вот в чем наша проблема, — проговорила Роса.
Фейт ее не расслышал.
Пока они ждали в зале без окон, Фейт почувствовал, что у него все больше твердеет пенис. Сначала подумал, что у него не было эрекции со дня смерти матери, но потом прогнал прочь эту мысль: ну невозможно же, что так долго, думал он; а потом решил: а почему бы и нет, это как раз возможно, ведь непоправимое — возможно, то, что нельзя отмотать назад, — возможно, так почему же невозможно, чтобы кровь не приливала к его члену такой короткий, если вдуматься, период времени? Роса Амальфитано поглядела на него. Гуадалупе сидела на прикрученном к полу стуле, перебирая заметки и прослушивая записи на магнитофоне. Время от времени до них долетали обычные для тюрьмы звуки: выкрикиваемые имена, приглушенная музыка, удаляющиеся шаги. Фейт присел на деревянную скамью и зевнул. Так и уснуть недолго. Он вдруг представил Росу — как она закидывает ноги ему на плечи. И мысленно вернулся в свой номер в мотеле «Лас-Брисас»: они занимались любовью или нет? Нет, конечно. Затем услышал какие-то крики — словно бы в одном из помещений тюрьмы кто-то справлял мальчишник. Тут он припомнил убийства. Где-то далеко смеялись. Ревели. Гуадалупе Ронкаль что-то говорила Росе, и та ей отвечала. И тут Фейта сморило, и он увидел, как безмятежно спит на диване в доме своей матери в Гарлеме. Лежал на диване перед включенным телевизором. Посплю полчасика, сказал он себе, а потом за работу. Мне же нужно написать про боксерский поединок. И целую ночь провести за рулем. К утру все уже закончится.
Граница осталась позади, и те немногие туристы, что бродили по улицам Эль-Адобе, казалось, спали на ходу. Женщина лет семидесяти в цветастом платье и кроссовках «Найк» стояла на коленях, рассматривая ковры с индейским орнаментом. Она, наверно, в сороковые годы профессионально занималась спортом. Выглядела похоже. Трое детей, взявшись за руки, рассматривали что-то в витрине. Это что-то неприметно двигалось, но Фейт так и не понял, животные это или какие-то хитрые механизмы. Рядом с баром несколько чуваков в ковбойских шляпах, с виду мексиканцы из местных, жестикулировали и тыкали пальцем в противоположных направлениях. В конце улицы виднелись деревянные навесы и металлические баки на тротуаре, а дальше тянулась пустыня. Это какой-то сон внутри другого сна, подумалось Фейту. Рядом с ним изящно опиралась о сиденье головка Росы — она неотрывно смотрела на какую-то точку на горизонте. Фейт посмотрел на ее колени — те были совершенны, а потом оглядел ее бедра, и плечи, и лопатки, которые, похоже, жили собственной, темной, приостановившейся жизнью, и та обнаруживала себя лишь время от времени. Потом Фейт сосредоточился на дороге. Шоссе, шедшее от Эль-Адобе, затягивало в себя нечто, похожее на водоворот охряного цвета.
— А что случилось с Гуадалупе Ронкаль? — спросила Роса сонным голосом.
— Сейчас она уже, наверное, в самолете, домой летит, — ответил Фейт.
— Странно… — пробормотала Роса.
Голос Росы и разбудил его.
— Прислушайся, — сказала она.
Фейт открыл глаза, но ничего не услышал. Гуадалупе Ронкаль поднялась и сейчас стояла рядом с ними с широко открытыми, словно бы созерцающими давний кошмар, глазами. Фейт подошел к двери и открыл ее. Он отсидел ногу и никак не мог окончательно проснуться. За дверью обнаружился коридор, а в конце коридора — цементная неотделанная, словно бы брошенная строителями на середине, лестница. Лампочки на потолке едва горели.
— Не ходи туда, — услышал он слова Росы.
— Это ловушка, валим отсюда, — вскинулась Гуадалупе Ронкаль.
Тут в глубине коридора материализовался сотрудник тюрьмы и направился прямо к ним. Фейт показал ему свое журналистское удостоверение. Сотрудник кивнул, даже не заглянув в документ, и улыбнулся Гуадалупе Ронкаль, которая так и стояла, заглядывая в коридор. Потом сотрудник закрыл дверь, сказал что-то такое про бурю. Роса наклонилась к его уху и перевела. Речь шла то ли о песчаной буре, то ли о ливне, то ли об электромагнитной буре. Облака спускаются с вершин сьерры, над Санта-Тереса они не прольются, но погода испорчена. Говенное, короче, утро. А при такой погоде заключенные нервничают, сказал сотрудник. Он был молоденький, с редкими усами и немного полноватый для своего возраста, а еще бросалось в глаза, что работа ему не нравилась. Сейчас приведут убийцу.
Надо прислушиваться к женщинам. Если они боятся — это не без причины. Что-то такое, вспомнил Фейт, говорила его мать или покойная мисс Холли, соседка — тогда обе были молоды, а он еще не вышел из детского возраста. На мгновение ему представились весы, похожие на те, что держит в руках статуя слепого Правосудия, только вместо чашечек там стояли две бутылки или что-то на них похожее. Бутылка — назовем ее так — слева была прозрачной, ее доверху заполнял песок. Из нескольких отверстий он струился на пол. А в бутылке справа была кислота. В ней отверстий не наблюдалось, но кислота разъедала сосуд изнутри. По дороге в Тусон Фейт не узнал ни одного пейзажа, что проплывали мимо него несколько дней назад, когда он ехал в противоположном направлении. То, что раньше было справа, теперь слева, но ни намека на знакомый ландшафт. В памяти все стерлось. Ближе к полудню они остановились у кафе рядом с шоссе. Несколько мексиканцев, по виду явно болтающиеся без дела гастарбайтеры, наблюдали за ними от стойки. Они пили воду и какие-то местные лимонады неизвестных Фейту марок, да что там, даже бутылки этих напитков выглядели страннее некуда. Видимо, новые какие-то производства открылись, но как открылись, так и закроются. Кормили, кстати, здесь плохо. У Росы слипались глаза, и в машине она тут же уснула. Фейт припомнил слова Гуадалупе Ронкаль. Никто не обращает внимания на эти убийства, но в них-то и сокрыт главный секрет мира. Это сказала Гуадалупе? Или Роса? Временами дорога казалась ему рекой. Это сказал подозреваемый в убийствах, припомнил Фейт. Сраный гигант-альбинос, с которым пришла черная туча.
Когда Фейт услышал приближающиеся шаги, стало ясно — это шаги гиганта. Что-то такое подумала и Гуадалупе Ронкаль, которая, судя по выражению