Диана сопела от удовольствия, поджидая сухарей и прислушиваясь к приозерным звукам: а вдруг накатится уточка…
Костер потрескивал под тихий разговор.
— О чем ты думаешь, Чукка?
— Вот я глаза закрыла и вижу: отец на маленькой лодке рыбачить выехал, но в реке его мысли не тонут. Он беспокоен сердцем — Наоми перед собой он видит, будто с ним она и говорит слова ему, на цветы похожие.
— Быть может, на почте есть письмо от Наоми — надо завтра поехать.
— Надо.
— С утра я отправлюсь на почту и возьму ружье.
— Возьми.
— Если ты хочешь — я могу, не теряя времени, отправиться сегодня же вечером.
— Хочу.
— Прекрасно. Значит — ты знаешь, что письмо от Наоми есть, и оно очень нужно Хорту.
— Да.
— Знаешь ли ты содержание письма?
— Знаю.
— И ты будешь молчать, пока Хорт сам не прочтет письма?
— Буду…
— Ждала ли ты этого письма?
— Ждала…
— Теперь мне понятно — в чем дело… Мне жаль Хорта и жаль Наоми.
— Жаль…
— Еще так недавно казалось, что Хорт обвеян полным спокойствием и тишиной мира, и вместе с ним мы. А теперь шумит ветер, и на горизонте стая облачных птиц. Что несут они — эти белые птицы? Или так должно было случиться?
— Должно…
— Не говорил ли Хорт: если зверь почует гибель, он мудро уходит в самую отчаянную глушь и залезает в нору, как в могилу. Перед смертью уходит зверь. Так ушли многие мудрецы. Хорт понимал это и готовился. Но теперь — что будет теперь?..
— Отец весь в борьбе между двумя жизнями. Старый, прежний Хорт в рыбацкой лодке сидит и в глушь лесную смотрит, куда перед смертью зверь уходит. Прежний Хорт очень устал от прошлого и как отдохнуть не пожелать ему? Как, что не сделали мы, чтобы спокойствием его не обвеять, с природой космически не слить? Здесь ли в родных горах севера — не дома он? И мне казалось, что спокойствие ненарушимо его охраняет…
— Может быть мы совершили ошибку?..
— Да. Второй, новый Хорт в рыбацкой лодке сидит и в небесные глаза Наоми юношески смотрит и ароматные, как стебель Оа, слова слушает. Это Наоми ему о второй новой жизни говорит, потому что сама в гавани Хорта нашла, любит его и никакой его другой жизни не знает и знать не хочет, не умеет, не может. Юность связывает, юность в одно русло две реки сливает, юность свои утренние песни дням впереди посылает, — дорогам своим неуступчивым. Юность дней их ряды сомкнула. Хорт и Наоми крепче друг с другом связаны, чем предполагать мы могли…
— Хорт довольно успешно, — первый, прежний Хорт боролся с юным, новым Хортом. Однако, этот второй пересиливает. Наоми достаточно выросла, чтобы познать непростительность нашей ошибки, которую мы могли предвидеть. Но мы предпочли молчать об этом и что же? Выходит так, будто у Наоми насильственно мы отняли ею найденное счастье великой дружбы.
— Мне кажется об этой правде своей юности пишет она…
— О, еще бы! Мы — большие люди, в ее глазах, прекрасно воспользовались ее беспомощностью, неопытностью, юностью и кажущейся неразумностью и оставили покинули девочку, предварительно озарив ее своей дружбой — дружбой редких, значительных людей. Часто мы — исключительные люди — поступаем именно так с теми, чья трогательная преданность, как Наоми, беззаветно отдается нам… Впрочем, мы больше думали о Хорте, чтобы помочь интереснее дожить ему до конца, но теперь я боюсь, что Хорт не особенно благодарен нашему эгоизму, тройному эгоизму, чорт его дери!
Рэй-Шуа встал и снял вскипевший чайник.
Чукка приготовила чай и закуску.
Диана затрещала, захрумкала сухарями.
Солнце безмятежно сияло, отражаясь расплавленным серебром в озере.
Пахучая, зеленая тишина рассекалась стрекотанием кузнечиков.
Чукка и Рэй-Шуа молча пили чай, каждый думая про себя о предчувственной встрече с Хортом, от которого нельзя было скрыть этого разговора, — все равно — он сам бы немедленно догадался.
Через час охотники были на пути к дому.
Диана бодро бежала впереди, между прочим, забегая всюду в стороны, чтобы не пропустить случайных находок.
— Отец, наверно, твоего совета спросит. Готов ли ты, Рэй-Шуа, ему помочь?
— Более в трудном положении я еще не был, признаюсь.
— Подумай…
— Согласно своему испытанному обычаю я прежде всего обязан выслушать всяческие соображения Хорта; а в данном случае и его сердечные переживания, о которых он до сих пор умалчивал, находясь в стадии борьбы, когда преимущество было на стороне первого, прежнего Хорта. Это молчание было естественным. Теперь — иное дело. Очевидно радио-мысли Наоми волей сконцентрированных желаний стали работать активно и картина положения Хорта резко изменилась. Он потерял власть своего философского спокойствия и — мне думается — потерял добровольно. Если, по словам твоим, юность дней их ряды сомкнула, что неоспоримо, — то едва ли что помешает Хорту, второму, новому Хорту встретиться с Наоми. Когда? Это большой вопрос высокой важности. Различность времени даст различные результаты.
— На месте отца что сделал бы ты?
— То, что сделает Хорт. Что? Я не знаю, потому что не знаю силы магнетических обменов, связывающих звено выделения энергии между этими двумя радиостанциями. Поэтому постороннему наблюдателю трудно бывает учесть сумму радиоработы чужих сообщений. Тем более, что и сами-то они не в состоянии учесть этой суммы последствий, так как работа в данном случае ведется почти подсознательно, как у большинства. Неисследованность этой области мешает одинаково всем делать какие-либо точные заключения, но я не перестаю уважать свою литературную теорию о радио-мысли, так как ты, Чукка, явилась истинной ассистенткой профессора Хораза. Твоей работы реальные результаты не подлежат сомнению. Твоя интуиция — гениальна. Это плоды практики. В недалеком будущем центры радио-восприятия так от тренировки полного сознания будут развиты, и точно установлены, что великое множество всяких тайн и чудес будет вскрыто, учтено, как материализованная сущность, как психо-физическое явление. Дело за наукой и только за наукой. Хорт говорит верно, что идеалисты и мистики существуют за счет молодости нашей науки. Первоначальный расцвет науки — есть первоначальный расцвет человечества. Впереди будет легче. Даже нам будет легче, так шагает культура. Мир только начинается…
— Но отцу немного более года жить осталось… Ему как помочь?
Рэй-Шуа остановился, чтобы закурить трубку и поправить ремни своих набитых сумок, надавивших плечи.
Диана рыскала по кустам.
Чукка также поправила ремни.
— Ты устала, Чукка? Дай мне твою сумку — я понесу часть дороги, хоть часть дороги.
— Нет. Больше устала я об отце думать, потому что жаль сердце его, волнением зажженное. А он так был рад еще недавно, когда покоем, тишиной, отдаленностью жил, хоть и грустил о Наоми, но тихо грустил. И что так будет — не ждал, нет. Знаю я.
— Но Хорт мог думать, воображать на момент и снова откидывать близкие мысли о Наоми. И вероятно, Наоми снилась ему. Хорт умеет молчать — теперь это очевидно.
— Отец боролся, насколько сил хватало, боролся за прежнего, первого себя и потому еще, что приближение сроков ясно видел.
— Перед смертью уходит зверь…
— Тишины ищет, в покой уходит.
— Мудрость уводит.
— Это прекрасно.
— И вот…
— Вторая жизнь.
— Ничего общего не имеющая с первой.
— И эта вторая побеждает.
— Но не победит смерти?
— Нет…
— Однако, вторая жизнь победив первую, хоть временно взбудоражит безоблачный вечерний покой захода Хорта и — кто знает — какие будут последствия, в какую форму выльется план новой жизни при новых условиях. Ясно, одно, что мы накануне больших перемен.
— Если Наоми будет здесь?
— Разумеется.
— Будет ли?
— Возможно.
— Ах… — вскрикнула Чукка, схватившись за голову, будто от удара.
— Что случилось? Чукка? Что? А? — волновался Рэй-Шуа, смотря в закрытые глаза остановившейся вдруг Чукки.
Молчание длилось несколько минут, пока Чукка могла сказать:
— Знаю. Отца нет дома… Нет…
Почти бегом бросились Чукка и Рэй-Шуа к дому, без слов, молча, взволнованные.
Глаза их были остро устремлены вперед, где открывалась река и далеко можно было видеть на бирюзовой глади чернеющую рыбацкую лодку Хорта или же обычно чернелась она, причаленная у берега, около моторной лодки.
— Отца нет дома.
Рэй-Шуа убедился, что действительно лодки Хорта не было видно.
Через следующие пол-часа изумленные, бледные они читали в землянке письмо Хорта, оставленное на столе.
Хорт писал:
«Чукка и Рэй-Шуа. Я скрылся. Несколько часов вашего отсутствия мне было крайне недостаточно, чтобы в полном объеме обдумать создавшееся положение… Да — речь идет о Наоми, за письмом которой я отправился на почтовую станцию. Я глубоко почувствовал все содержание пришедшего письма, всю правду нашей любимой подруга и нашел силы, если потребуется (это будет видно из письма Наоми) уйти с ее письмом куда-нибудь в глушь леса, в горы, уйти на несколько дней, чтобы принять какое-либо решение.
Я взял ружье, чайник и сумку с сухарями. Я не забыл взять табак, спички и охотничий нож. Я ничего не забыл, знайте и будьте спокойны. Меня не ищите, не надо. Прошу.
Видно, судьба посылает мне еще одно великое испытание… Принимаю. Что делать: мне даны две жизни и надо ответить за каждую. Будьте же спокойны.
Хорт».
21. Ураган в лесу
Гррррррр…грррр…гррр…грр…гр…
Гремел гром, горем громко гремел, разрушая, раскатывая яро громадные горы.
Гррррр….
Лезвие, отточенное и раскаленное в боях, огненное лезвие молнии, будто гигантский кинжал взмахами наотмашь встречаясь в смертной схватке с другими кинжалами, — это лезвие резало, раскраивало, кололо и жгло синие, как ночь, тучи, насыщенные, вздутые, злобные тучи.
Грррррр…
Непрерывно гремел гром, потрясая мир.
Ветер гнул лесные вершины, мотал их высокие головы, таскал за зеленые волосы, беззубо хохотал.