Жукова часто называют «Маршалом Победы». Четырежды Герой Советского Союза, кавалер двух орденов «Победа».
От двух браков четыре дочери – Маргарита, Эра, Элла, Мария.
Маршал Советского Союза и командующий 1-м Украинским фронтом Иван Степанович Конев, писал Жуков, прибыл в Генштаб 31 марта и сразу же включился в рассмотрение общего плана Берлинской операции.
В воспоминаниях Конева события, связанные с обсуждением в Ставке подготовки Берлинской операции, описываются немного по-другому. Согласно Коневу, он провел описанную выше встречу с Верховным вместе с Жуковым.
Конев писал: «1 апреля 1945 года в Москву в Ставку Верховного Главнокомандования были вызваны… Жуков и я. Сталин принял нас, как обычно, в Кремле, в своем большом кабинете с длинным столом и портретами Суворова и Кутузова на стене». Присутствовали начальник Генштаба генерал армии Алексей Иннокентьевич Антонов и его заместитель генерал-полковник Сергей Матвеевич Штеменко. Сталин повернулся к Штеменко и сказал ему:
– Прочтите им телеграмму.
Штеменко прочел телеграмму: «…англо-американское командование готовит операцию по захвату Берлина, ставя задачу захватить его раньше Советской армии. Основная группировка создается под командованием фельдмаршала Монтгомери. Направление главного удара планируется севернее Рура, по кратчайшему пути, который отделяет от Берлина основную группировку английских войск…»
Сталин обратился к Жукову и ко мне:
– Так кто же будет брать Берлин, мы или союзники?
Так вышло, первому на этот вопрос пришлось отвечать мне:
– Берлин будем брать мы, и возьмем его раньше союзников…
Вторым отвечал Жуков. Он доложил, что войска готовы взять Берлин.
Выслушав нас, Сталин сказал:
– Хорошо. Необходимо вам обоим здесь, прямо в Москве, в Генштабе, подготовить свои планы и по мере готовности, через сутки-двое, доложить о них Ставке…
Мы работали немногим более суток… Работали мы в Генштабе над своими планами каждый отдельно, но некоторые возникавшие и требовавшие согласования вопросы обсуждали вместе с руководящими работниками Генштаба».
Жуков и Штеменко пишут, что уже 1 апреля командующие 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами докладывали Сталину результаты своей работы над планом Берлинской операции. Штеменко вспоминал: «1 апреля 1945 года план Берлинской операции обсуждался в Ставке. Было подробно доложено об обстановке на фронтах, о действиях союзников, их замыслах. Сталин сделал отсюда вывод, что Берлин мы должны взять в кратчайший срок: начинать операцию нужно не позже 16 апреля и все закончить в течение 12–15 дней. Командующие фронтами с этим согласились». А вот Жуков: «1 апреля Верховный заслушал доклад Антонова об общем плане Берлинской операции, затем мой доклад о плане наступления войск 1-го Белорусского фронта и доклад И. С. Конева о плане наступления 1-го Украинского фронта». Конев относит то же событие к 2 апреля.
Как утверждает Штеменко, 1 апреля «Сталин подписал директиву командующему войсками 1-го Белорусского фронта об операции по овладению Берлином и выходе в конце месяца на Эльбу… Директива командующему войсками 1-го Украинского фронта была отдана 2 апреля. Ему предписывалось разгромить вражескую группировку в районе Коттбуса и южнее Берлина, не позднее десятого-двенадцатого дня операции выйти на рубеж Беелитц, Виттенберг и далее по Эльбе до Дрездена». Жуков подтверждал: «В ночь на 2 апреля в Ставке в моем присутствии Верховный подписал директиву 1-му Белорусскому фронту о подготовке и проведении операции с целью овладения Берлином и указание в течение 12–15 дней выйти на Эльбу. Главный удар было решено нанести с кюстринского плацдарма силами четырех общевойсковых и двух танковых армий».
То есть Берлин должен был брать Жуков, тогда как войска Конева планировалось направить южнее столицы Германии. Но при этом и Штеменко, и Конев свидетельствовали, что командующий 1-м Украинским фронтом просил не исключать его войска из участников штурма Берлина. Каждый советский полководец мечтал взять Берлин. И Генсек фактически пошел Коневу навстречу. «Сталин стал отмечать карандашом по карте разграничительную линию между 1-м Белорусским и 1-м Украинским фронтами, – вспоминал Конев. – В проекте директив эта линия шла через Люббен и далее, несколько южнее Берлина. Ведя эту линию карандашом, Сталин вдруг оборвал ее на городе Люббен, находившемся примерно в 60 км к юго-востоку от Берлина… Разграничительная линия была оборвана примерно там, куда мы должны были выйти к третьему дню операции. Далее (очевидно, смотря по обстановке) молчаливо предполагалась возможность проявления инициативы со стороны командования фронтов… Был ли в этом разрыве разграничительной линии на Люббене негласный призыв к соревнованию фронтов? Допускаю такую возможность».
Штеменко описывает ситуацию более определенно: «Сталин пошел на компромисс: он не отказался полностью от своей идеи, но и не отверг начисто соображений И. С. Конева, поддержанных Генштабом. На карте, отражавшей замысел операции, Верховный молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1-й Украинский фронт от Берлина, доведя ее до населенного пункта Люббен… и оборвал.
– Кто первым ворвется, тот пусть и берет Берлин, – заявил он нам потом».
На следующее же утро после утверждения директив Ставки Жуков и Конев поспешили вылететь из Москвы – каждый на свой фронт – с двухминутным интервалом. Причины для спешки были. «Продолжительность операции планировалась всего двенадцать-пятнадцать дней, чтобы не дать противнику возможности получить передышку, затянуть операцию или уйти из-под наших ударов… А на подготовку оставалось всего двенадцать суток… Нам приходилось считаться с тем, что, встав наконец перед необходимостью испить до дна горечь военного поражения, фашистские руководители предпочтут сдать Берлин американцам и англичанам, перед ними будут открывать путь, а с нами будут жестоко, до последнего солдата, сражаться. Планируя предстоящую операцию, мы трезво учитывали эту перспективу. Кстати говоря, потом она на наших глазах превратилась в реальную действительность», – замечал Конев.
Затем настала очередь определить задачи 2-го Белорусского фронта Маршала Советского Союза Константина Константиновича Рокоссовского, который еще продолжал бои в Восточной Померании. «В первых числах апреля меня вызвали в Ставку», – писал Рокоссовский. 6 апреля была издана директива 2-му Белорусскому фронту. В овладении Берлином непосредственно он не участвовал, наступая на запад севернее столицы Германии для разгрома сильной штеттинской группировки противника.
Перед Рокоссовским стояла непростая задача, которую он описывал так: «По решению Ставки нашему фронту следовало в кратчайшие сроки перегруппировать войска на запад, на штеттин-ростокское направление… Только вчера войска наступали на восток, сейчас им нужно было повернуть на запад и форсированным маршем преодолеть 300–350 км, пройти по местам, где только что закончились ожесточенные сражения… а работы по расчистке дорог и восстановлению переправ через многочисленные реки, речки и каналы только начинались. На железных дорогах не хватало подвижного состава, а полотно и мосты были в таком состоянии, что поезда тащились со скоростью пешехода. И вот в таких условиях надо было передислоцировать сотни тысяч людей, тысячи орудий, перевезти десятки тысяч тонн боеприпасов и уйму другого имущества».
Итак, общий замысел операции был определен: как можно быстрее разгромить немецкую группировку на берлинском направлении, овладеть германской столицей и выйти на реку Эльба. Выполнение этой задачи возлагалось на все три фронта. Удар в направлении на Берлин наносил 1-й Белорусский фронт Жукова, одновременно частью сил обходя город с севера. 1-й Украинский фронт Конева наступал южнее Берлина, обходя город с юга. 2-й Белорусский Рокоссовского наносил рассекающий удар севернее Берлина, предохраняя правый фланг 1-го Белорусского фронта от возможных контрударов противника с севера.
Начало операции устанавливалось Ставкой для войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов 16 апреля, для 2-го Белорусского – с учетом необходимой передислокации – 20 апреля.
Силы немецкой обороны были весьма внушительны. Жуков давал по просьбе Сталина такую оценку: «По нашим данным, немцы имели здесь четыре армии, в составе которых было не менее 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов.
Впоследствии было установлено, что на берлинском направлении находилось не менее миллиона человек, 10,4 тысячи орудий и минометов, 1500 танков и штурмовых орудий, 3300 боевых самолетов, а в самом Берлине, кроме того, еще формировался двухсоттысячный гарнизон… От Одера до Берлина создавалась сплошная система оборонительных сооружений, состоявшая из ряда непрерывных рубежей, по нескольку линий окопов».
Но, конечно, советская группировка войск была заметно сильнее. Причем не только немецких войск, но и союзных. Как справедливо заметили британские историки, численность двух любых советских фронтов «равнялась численности всех англо-американских войск на Западе».
Ставка сосредоточила на берлинском направлении 2500 тысяч человек (вместе с тылами), более 42 тысяч орудий и минометов, свыше 6,2 тысячи танков и самоходно-артиллерийских установок, 7500 боевых самолетов. На Берлин наступали сразу четыре танковые армии: две (1-я и 2-я) в составе 1-го Белорусского фронта и две (3-я и 4-я) в составе 1-го Украинского фронта.
И эти войска рвались в бой. Заместитель наркома внутренних дел комиссар госбезопасности 2-го ранга Иван Александрович Серов был уполномоченным НКВД на 1-м Белорусском фронте (институт таких уполномоченных был введен в январе 1945 года). Серов потом возглавит КГБ СССР и оставит дневники и мемуары, которые найдут через четверть века после его смерти. Записи были не для печати, и на них нет следов советской цензуры. Интересные воспоминания, которые я использую. Так вот Серов писал: «Ведь в эти дни достаточно было посмотреть на солдат и командиров, так сердце радовалось: подтянутые, выбритые, белые воротнички подшиты, в глазах радость, ни одного вялого, ну любо смотреть. И чувствовалось, какое единство мыслей, желание закончить войну и вернуться домой».