Англо-американцы плотно контролировали как минимум 31 голос: два собственных, пять – британских доминионов, шесть западноевропейских стран – Франция, Нидерланды, Бельгия, Люксембург, Дания, Норвегия. К этому надо было приплюсовать 18 латиноамериканских государств, вместе с США вступивших в войну с державами «Оси» в декабре 1941 года. В тот период было положено начало формальному военно-политическому союзу государств Латинской Америки с США, закрепленному созданием Межамериканского союза обороны со штаб-квартирой в Вашингтоне. СССР, если повезет, мог рассчитывать на голоса только Чехословакии и Югославии.
В полдесятого вечера к трем министрам присоединился четвертый – глава китайского МИДа Сун Цзывэнь.
Встал вопрос о том, кто будет председательствовать на конференции. Молотов настаивал на формуле четырех председателей от стран, приглашавших на конференцию. Коллеги предпочли бы одного – госсекретаря США. Не договорились, решили вынести вопрос на заседание глав делегаций, которые составят Руководящий комитет. Состав Исполнительного комитета – более узкий, строится по принципу географического представительства: США, Англия, СССР, Китай, Франция, Бразилия, Канада, Чехословакия, Иран, Мексика, Нидерланды. Молотов уверял, что у Югославии, героически противостоявшей Германии, больше оснований для включения в Исполком, чем у Голландии. После недолгих споров договариваются о добавлении еще трех стран – Югославии, Австралии и Чили.
Не вызвал больших споров вопрос об официальных языках конференции: русский, английский, испанский, французский, китайский. Возникли непредвиденные сложности. Стеттиниус заявил, что будут трудности с печатанием материалов на русском и китайском. Молотов, смеясь:
– Я и не знал, что мне надо было везти из Советского Союза бумагу и шрифт.
– Мы ищем в Сан-Франциско аппарат для печатания русских текстов, – оправдывался Стеттиниус.
– На том самолете, который доставил меня сюда, хватило бы места для русского шрифта.
Структура комиссий и комитетов ООН принята без споров. Закончили ближе к полуночи.
И в аэропорт, откуда Молотов и Громыко вылетели в Сан-Франциско.
Новости того вечера из Вашингтона оставили неприятный осадок у Черчилля, который еще не был информирован о разговоре Трумэна с Молотовым. Иден прислал премьеру послание о вечерних переговорах с Молотовым. Черчилль записал: «Стеттиниус и Иден в течение часа с четвертью беседовали с Молотовым по поводу Польши. Они не добились никакого успеха… Молотов заявил, что он сделает все, что в его силах, но любое новое правительство должно базироваться на уже существующем правительстве и должно относиться дружественно к СССР…
“У меня создалось очень плохое впечатление, – писал мне Иден, – от сегодняшней вечерней встречи с г-ном Молотовым. Я не заметил каких-либо признаков того, что вашему совместному с президентом заявлению было уделено сколько-нибудь серьезное внимание. Если русские не согласятся работать вместе с нами и американцами на основе ялтинских решений, то не будет единства трех держав, которое могло бы послужить основой для Сан-Франциско”».
Но, пожалуй, еще больше Черчилля разочаровал американский президент, который после некоторых размышлений дал ответ на высказанное Черчиллем 18 апреля творческое предложение не придерживаться ранее достигнутых ялтинских договоренностей по поводу зон оккупации Германии. Госдеп и военные явно опасались ответных шагов Москвы. Масштабы советского наступления на Берлин произвели должное впечатление в Вашингтоне: там не были уверены в том, где остановится Красная армия и не придется ли потом отодвигать ее из западных зон оккупации. Трумэн 23 апреля направил Черчиллю проект своего послания в Кремль, в котором предлагал придерживаться договоренностей об отводе всех союзных войск в свои зоны оккупации после завершения военных действий.
Мгновение 1324 апреля. Вторник
Клещи сомкнулись
В это время многое происходило для фюрера Третьего рейха в последний раз.
В ту ночь он в последний раз виделся с Риббентропом. 24 апреля министр иностранных дел уехал на автомобиле в Плён (земля Шлезвиг-Гольштейн) в ставку гросс-адмирала Дёница.
Последний письменный приказ фюрера, вышедший из бункера, был передан фельдмаршалу Фердинанду Шёрнеру 24 апреля в 4.50. В нем говорилось: «Я остаюсь в Берлине, чтобы с честью принять участие в решающем для Германии сражении и подать пример другим. В таком случае я послужу Германии наилучшим образом. Все должны приложить максимум усилий для того, чтобы выиграть сражение за Берлин. Вам надлежит прийти на помощь и пробиться к северу как можно скорее. С добрыми пожеланиями. Ваш Адольф Гитлер».
В тот день фюрер в последний раз встречался с генерал-фельдмаршалом Кейтелем (если можно верить его датировке событий), который поведал: «Я нашел фюрера, в противоположность прошлому вечеру, очень спокойным, и это вселило в меня новую надежду побудить его прислушаться к голосу разума и отказаться от своего злосчастного решения. Сначала генерал Кребс доложил обстановку на Востоке, которая несколько ухудшилась, а Йодль – на остальных фронтах».
Но что-то происходило и впервые. Генерал СС Монке, которому адъютант фюрера поручил сформировать и возглавить отряд для обороны правительственного квартала, впервые был вызван к фюреру, чтобы участвовать в совещании. Он впервые услышал то, с чем другие уже были знакомы: «После доклада начальника Генерального штаба фюрер приказал, чтобы 12-я армия под командованием генерала танковых войск Венка наступала из района между Магдебургом и Бранденбургом через Потсдам на Берлин, а 9-я армия под командованием генерала пехоты Буссе наступала бы на Берлин из района Луккенвальде. Одновременно из района севернее Ораниенбаума должна была наступать армия “Штейнер” под командованием генерала войск СС Штейнера». Перспектива наступления верных войск на Берлин воодушевила Гитлера.
После совещания Кейтель снова просил фюрера «о беседе тет-а-тет. Однако Гитлер пожелал, чтобы присутствовали Йодль и Кребс. Причина стала мне ясна сразу: он хотел укрепиться в своем решении перед свидетелями! Мою новую попытку побудить его оставить Берлин фюрер категорически отверг. Но обсуждение на сей раз шло совершенно спокойно…
– Лишь доверие ко мне – вот что дает вообще какой-то шанс на все еще возможный успех. А потому эту борьбу за Берлин я доведу до конца сам!»
Кейтель поинтересовался:
– Начались ли переговоры с вражескими державами и кто именно ведет или будет их вести?
– О капитуляции говорить еще рано, – ответил Гитлер. – Переговоры нужно вести только тогда, когда будет достигнут хоть какой-то успех, в данном случае – в Берлине. Я уже довольно давно разрешил вести переговоры с Англией в отношении Италии и немедленно дам Риббентропу указание насчет дальнейших шагов в этом вопросе.
Ставка командования вермахта 24 апреля обосновалась в Крамнице – севернее Потсдама. Именно оттуда в тот день пришли окончательно оформленные приказы. «12-я армия должна была наступать на восток в направлении Ютербога, соединиться там с пробивавшейся на запад 9-й армией, а затем вместе с ней перейти в наступление с целью освободить Берлин», – пишет фон Типпельскирх.
Многие берлинцы, у кого еще остались батарейки для радио и кто мог слушать новости, заволновались и обрадовались, услышав заявление Йозефа Геббельса о продвижении 12-й армии генерала Венка к Берлину. Другие, напротив, испугались – это могло только затянуть их мучения. «Забившись по подвалам, бомбоубежищам и огромным бетонным зенитным башням, берлинцы желали, чтобы это сражение скорее закончилось, – пишет Энтони Бивор. – В убежищах нечем было дышать, а давка была настолько большой, что никто не мог добраться до туалета или набрать хоть немного воды. В кранах воды уже давно не было. Вода была только в колонках на улицах, но там непрерывно рвались снаряды. Разрушенный город теперь называли Reichsscheiterhaufen – “погребальный костер рейха”».
И берлинцы еще не знали, что у них появился новый защитник. Борман скупо записал в дневнике: «Генерал Вейдлинг назначен комендантом г. Берлина». Тот самый, которого еще накануне Гитлер по доносу собирался расстрелять. Вейдлинг расскажет, как ночью его пригласили в Рейхсканцелярию: «Кребс сообщил мне следующее:
– В связи с впечатлением, которое вы вчера произвели на фюрера, он назначает вас командующим укрепрайоном Берлина. Поезжайте немедленно на командный пункт укрепрайона в Хоенцоллендам и сообщите мне о приеме командования.
Я мог только ответить:
– Лучше бы Гитлер оставил в силе приказ о моем расстреле, тогда, по крайней мере, меня миновала бы сия чаша…
Берлин оборонялся не сплоченными войсками, а наспех собранными штабами и соединениями. Откуда-то достали более или менее подходящих офицеров в качестве командиров.
Принимая командование оборонительным районом, я понял, что действительным командующим является комиссар укрепрайона Берлина доктор Геббельс со своей свитой».
День 24 апреля в битве за Берлин стал во многом решающим. Советские войска добились успеха по трем направлениям, обрекая все планы Гитлера на немедленный провал и делая положение защитников города безнадежным.
Во-первых, перешеек на юго-востоке Берлина, соединявший войска 9-й немецкой армии генерала Буссе (франкфуртско-губенской группировки) со столицей, был перерезан ударами войск 1-го Белорусского фронта с севера, а 1-го Украинского – с юга. Как это было, рассказал Василий Иванович Чуйков: «24 апреля войска армии продолжали наступление на всем фронте, отбрасывая противника к центру города. В этот день в районе аэропорта Шеневейде соединились войска 8-й гвардейской армии с войсками 1-го Украинского фронта. Тем самым берлинская группировка противника была рассечена на две части: берлинскую и франкфуртско-губенскую. Это дезорганизовало управление гитлеровскими войсками».
Коневу событие тоже запомнилось: «Еще в 10.30 пришло известие: 71-я бригада из армии Рыбалко вышла с запада к Басдорфу… восточная часть которого еще 23 апреля была занята частями 8-й гвардейской армии и 1-й танковой армией 1-го Белорусского фронта. Так произошло соединение войск 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов в тылу 9-й немецкой армии».