Таким образом, территории, находящиеся под контролем России, охватят балтийские провинции, всю Германию до оккупационной линии, всю Чехословакию, всю Югославию, Венгрию, Румынию и Болгарию и, наконец, дойдут до Греции, которая находится сейчас в ослабленном состоянии. Это будет включать все крупные столицы Средней Европы, в том числе Берлин, Вену, Будапешт, Белград, Бухарест и Софию. Несомненно, немедленно встанет вопрос и о положении Турции и Константинополя.
3. …У нашей стороны есть несколько крупных козырей, которые могут нам помочь добиться мирного урегулирования. Во-первых, союзники не должны отступать со своих нынешних позиций к оккупационным линиям до тех пор, пока мы не будем удовлетворены в отношении Польши, а также в отношении временного характера оккупации Россией Германии и условий, которые будут установлены в русифицированных или контролируемых русскими странах… Если они не будут урегулированы до отвода американских армий из Европы и до того, как западный мир свернет свои военные машины, нельзя будет рассчитывать на удовлетворительное разрешение проблем, и перспективы предотвращения третьей мировой войны окажутся весьма слабыми».
Черчилль особенно просил не упоминать Сталину об этом послании. Но Председатель Совнаркома был и так хорошо осведомлен о настроениях в Лондоне.
Для Британии война в Европе в тот день завершилась. Вечером Черчилль собрал военачальников в своей резиденции на Даунинг-стрит. Начальник британского Генштаба фельдмаршал Брук отметил, что Черчилль, «очевидно, находился под сильным впечатлением от того, что война на самом деле подошла к концу, по крайней мере с Германией. Со слезами на глазах он благодарил всех нас за то, что мы делали во время войны… Затем каждому пожал руку», – вспоминал Брук.
В телеграмме, направленной в тот вечер супруге в Москву, Черчилль рассказал, что накануне полмиллиона немецких солдат сдались Монтгомери и «их примеру сегодня последовало еще более миллиона. В Италии Александер тоже взял миллион военнопленных. Все немецкие войска на северо-западе Германии, в Голландии и Дании готовы сдаться завтра утром. Тем не менее за всеми этими триумфами кроется опасная политика и смертельные международные распри».
Мгновение 245 мая. Суббота
Пражское восстание
Пятого мая советский Генеральный штаб получил неожиданное сообщение. Читаем у Сергея Матвеевича Штеменко: бригадный генерал Гелиодор Пика, возглавлявший чехословацкую военную миссию в Советском Союзе, доложил, что «5 мая в 12 часов в Праге начато восстание против немецких оккупантов. Патриоты завладели радиостанциями и призвали чехословацких солдат, полицию и население города к вооруженному выступлению. В 12 часов 30 минут в Праге развевались чехословацкие, советские и союзные флаги. Немецкие надписи и вывески срывались и заклеивались. Патриоты захватили немецкое вооружение, пулеметы и несколько пушек. Выходы из Праги были перекрыты.
Пика сообщил далее, что восстанием руководит чешская Народная Рада. Она передала по радио воззвание к чешскому народу и вслед за ним ультиматум германским войскам с предложением сдаться… По сведениям Пики, немецкий гарнизон в Праге был изолирован в разных местах города и вел боевые действия против повстанцев».
Ряд стратегически важных объектов столицы Чехословакии 5–6 мая фактически оказался в руках восставших. Но в Праге стоял сорокатысячный германский гарнизон, который вовсе не сложил оружия. Вечером 5 мая командующий группой армий «Центр» Шёрнер отдал приказ: «Восстание в Праге должно быть подавлено любыми средствами».
В Москве приняли решение форсировать проведение Пражской операции. «5 мая Ставке стало известно о восстании чехов в Праге и боях с немецкими войсками, – писал маршал Жуков. – Ставка приказала 1, 2 и 4-му Украинским фронтам ускорить движение наших войск в район Праги».
Одновременно начальник Генштаба генерал армии Антонов поспешил заверить Эйзенхауэра, что Красная армия не нуждалась в американской помощи для освобождения Праги. Конев сформулировал это так: «Антонов от имени советского Верховного Главнокомандования направил… 5 мая генералу Эйзенхауэру ответ, в котором просил его во избежание возможного перемешивания войск не продвигать союзные войска в Чехословакии к востоку от первоначально намеченной линии. После обмена этими письмами американские войска приостановили наступление в глубь Чехословакии на той линии, которая была оговорена с самого начала».
Такую позицию советского командования подтвердил и сам маршал Конев американскому генералу Брэдли, когда они впервые встретились.
Это произошло на командном пункте Конева в 40 км северо-восточнее Торгау.
«Брэдли прибыл со свитой генералов и офицеров и огромным количеством корреспондентов и фоторепортеров, я бы даже сказал, с чрезмерным… В тот день, 5 мая 1945 года, встреча двух командующих – американского и советского – происходила в атмосфере прямодушия и откровенности…
Брэдли коротко пояснил, где и какие его части вышли на условленную линию соприкосновения с нами. Затем спросил меня, как мы намерены брать Прагу и не следует ли американцам помочь нам в этом деле… Я сказал Брэдли, что необходимости в такой помощи нет и что любое продвижение американских войск дальше к востоку от ранее обусловленной демаркационной линии может внести только путаницу, вызвав перемешивание войск, а это нежелательно, и просил этого не делать. Брэдли согласился со мной и сказал, что подчиненные ему войска будут и впредь соблюдать установленную линию соприкосновения».
Штеменко дополнял: «Кроме того, командующий фронтом знал, что немцы хитрят и, несомненно, используют продвижение американцев вперед, чтобы увести свои тылы и войска из-под ударов Красной Армии в расположение союзников. Поэтому И. С. Конев, поблагодарив американцев за предложение, сослался на разграничительную линию и заверил Брэдли, что группировка гитлеровских войск будет разгромлена силами советских войск».
«После первых официальных тостов за столом возникла дружеская беседа, прерываемая… локальными тостами в честь представителей наших и американских штабов, командующих армиями, представителей различных родов войск, – продолжал рассказ Конев. – …Кончился обед, и я предложил Брэдли и его спутникам послушать концерт ансамбля песни и пляски 1-го Украинского фронта… Брэдли поблагодарил за концерт и после окончания объявил о решении правительства Соединенных Штатов наградить меня… высшим американским орденом. Он тут же вручил мне этот орден…
Я знал, что Брэдли собирается подарить мне на память “виллис”, доставленный прямо из его ставки на самолете. Со своей стороны я тоже приготовил ему личный подарок: строевого коня, который следовал за мной всюду с лета 1943 года, когда я вступил в командование Степным фронтом. Это был красивый, хорошо выезженный донской жеребец. Я и подарил его со всей экипировкой генералу Брэдли».
На следующей встрече – в американском штабе – Конев вручит Брэдли орден Суворова. После чего долго будет объяснять американскому генералу, кто такой Суворов.
На Конева генерал Брэдли «как человек и как военный произвел… благоприятное впечатление. Уже немолодой – тогда, в мае сорок пятого, ему было около шестидесяти, – он был крепок, спокоен и выдержан; интересно и в основном верно анализировал ход событий… У меня сложилось впечатление: это воин в полном смысле слова, военачальник, достойно представлявший действовавшие в Европе американские войска. Импонировало и то, что в беседах со мной он не раз тепло отзывался о советском народе, армии».
Германское руководство во главе с президентом Дёницем продолжало свою тактическую линию: сдаться на Западе, стоять насмерть на Востоке. Генерал-фельдмаршал Шёрнер подтверждал, что в приказе немецкой ставки от 5 мая «было предложено подчиненные мне войска отвести с боем к германской границе и там занять активную оборону против советских войск. Одновременно Дёниц и Кейтель окончательно открыли англичанам и американцам Западный фронт, перебросив все силы на Восток. Оставшимся еще на Западе войскам предлагали без боя сдаться в плен англо-американцам и сдать им в сохранности вооружение и военные материалы». Все это Шёрнер вскоре расскажет следователям на допросе.
Дни 5 и 6 мая были использованы немцами на то, чтобы переправлять через Эльбу многочисленных раненых и больных, в том числе и небоеспособные остатки 9-й армии, а также вольнонаемный состав.
О подробностях переговоров о капитуляции, которые шли в тот день в Реймсе, рассказывал Дуайт Эйзенхауэр: «5 мая в наш штаб прибыл представитель от адмирала Дёница. За день до этого мы получили извещение о его прибытии. В это же время нам сообщили, что немецкое правительство отдало приказ всем своим подводным лодкам вернуться в порты. Я сразу же сообщил обо всем этом советскому Верховному главному командованию и просил назначить офицера в качестве русского представителя на возможных переговорах с Дёницем. Я информировал русских, что не приму никакую капитуляцию, если она не будет предусматривать одновременную капитуляцию повсюду. Советское Верховное главное командование назначило генерал-майора Суслопарова своим представителем».
Здесь нужно пояснение. Условия одновременной капитуляции Германии на обоих фронтах Эйзенхауэр действительно передал для согласования в Москву. Но вот только ответ от Антонова, который тот согласовывал со Сталиным, придет в ставку Эйзенхауэра уже после того, как капитуляция в Реймсе будет подписана. У генерала Суслопарова так и не окажется официальных полномочий.
«Фельдмаршал фон Кессельринг, командовавший немецкими войсками на Западном фронте, также прислал мне извещение с просьбой разрешить направить к нам своего уполномоченного, чтобы договориться о капитуляции, – продолжал Эйзенхауэр. – Поскольку права Кессельринга распространялись только на Запад, я ответил, что не буду вести никаких переговоров, если на них речь не пойдет обо всех немецких войсках на всех фронтах».