переправиться через Эльбу и убежать от советских войск. Но, надо отдать ему должное, Эйзенхауэр проявил безусловную твердость.
Генерал фон Типпельскирх не скрывал крайнего разочарования в американском командовании: «Что же касается примерно двух миллионов человек из состава трех групп армий в Чехии, Моравии, Австрии и Югославии, о них вопрос… оставался нерешенным. Все старания путем затяжки переговоров дать армиям, оборонявшимся на русском фронте, время для отступления окончились крахом из-за беспощадного ультиматума Эйзенхауэра, потребовавшего 6 мая в Реймсе безоговорочной капитуляции на всех фронтах…
Не помогли и настойчивые уверения Йодля в том, что ни один немец, не желающий быть навеки проклятым своим народом, не может подписать документ, передающий в руки русских сотни тысяч немцев».
Смит передал жесткий ответ Эйзенхауэра Йодлю, который телеграфировал Дёницу: «Генерал Эйзенхауэр настаивает на том, чтобы мы подписали сегодня. В противном случае союзные фронты будут закрыты для лиц, пытающихся капитулировать в индивидуальном порядке. Я не вижу никакой альтернативы; хаос или подписание. Прошу Вас подтвердить мне немедленно по радио, что я уполномочен подписать капитуляцию».
Дёниц был взбешен. Он назвал требования Эйзенхауэра «выкручиванием рук». Тем не менее он был вынужден принять их, утешая себя тем, что за 48 часов сможет еще отвести значительную часть войск на Запад.
Сразу после полуночи Дёниц послал Йодлю телеграмму: «Вам предоставляется полное право подписать капитуляцию на изложенных условиях».
Читали эти условия и в Москве, причем с ответом не спешили, дожидаясь мнения Сталина. Читал их и человек, который оказался в крайне затруднительном положении, – генерал Суслопаров. «Начальнику советской военной миссии оставалось весьма немного времени, чтобы получить инструкции своего правительства, – подчеркивал Штеменко. – Не мешкая, он передал телеграмму в Москву о предстоящем акте подписания капитуляции и текст протокола: просил указаний. Пока телеграмма И. А. Суслопарова была доложена по назначению, прошло несколько часов.
В Реймсе перевалило за полночь, наступило время подписывать капитуляцию. Инструкции же из Москвы не приходили. Положение начальника советской военной миссии было весьма сложным. Все теперь упиралось в него. Ставить свою подпись от имени Советского государства или отказаться?»
Мгновение 267 мая. Понедельник
Капитуляция в Реймсе
Подписывать или не подписывать? Выбор, стоявший перед генерал-майором Суслопаровым, был поистине вопросом жизни и смерти. Без его согласия капитуляция немецкой армии могла быть сорвана. Но как на это посмотрит Сталин, который мог и не простить самовольства.
«Суслопаров… читал и перечитывал текст капитуляции и не нашел в нем какого-либо скрытого злого умысла, – напишет заместитель начальника Генерального штаба Штеменко. – Вместе с тем перед глазами генерала вставали картины войны, где каждая минута уносила множество человеческих жизней. Начальник советской военной миссии принял решение подписать документ о капитуляции. В то же время он, обеспечивая возможность для Советского правительства повлиять в случае необходимости на последующий ход событий, сделал примечание к документу. В примечании говорилось, что данный протокол о военной капитуляции не исключает в дальнейшем подписания иного, более совершенного акта о капитуляции Германии, если о том заявит какое-либо союзное правительство».
В два часа утра 7 мая генералы Смит, Морган, Булл, Шпаатц, Теддер, французский представитель и генерал Суслопаров собрались на втором этаже в тесной комнате отдыха Политехнической мужской школы города Реймса. Стронг выступал переводчиком. Комната имела форму буквы «Г» и была вся завешана штабными картами, за исключением крошечного окошка.
Союзные офицеры протискивались один за другим, чтобы усесться за массивный дубовый стол. Когда все заняли места, в комнату ввели Йодля в сопровождении Фриденбурга и адъютанта. Высокий, прямой, в идеально отглаженном мундире и с неизменным моноклем, Йодль был живым воплощением прусского военного духа. Он сухо поклонился, ожидая увидеть генерала Эйзенхауэра. Но не увидел. Главнокомандующий союзными силами в Европе не счел нужным встречаться с Йодлем до момента подписания акта. Подписывал от имени союзников начальник штаба Эйзенхауэра бригадный генерал Уолтер Беделл Смит. После войны он два года будет работать американским послом в Москве, а потом станет директором Центрального разведывательного управления (ЦРУ).
Пока шла процедура подписания, Эйзенхауэр ждал в соседнем кабинете, расхаживая взад-вперед и выкуривая одну сигарету за другой. Процедура заняла полчаса.
Сам Эйзенхауэр напишет: «Наконец Дёниц понял неизбежность выполнения наших требований, и акт о капитуляции был подписан Йодлем в 2 часа 41 мин. утра 7 мая. Боевые действия должны были прекратиться в полночь 8 мая.
После того как необходимые бумаги были подписаны Йодлем и генералом Смитом в присутствии французского и русского представителей, подписавших документы в качестве свидетелей, Йодля привели в мой кабинет. Я спросил его через переводчика, полностью ли он понимает все статьи подписанного им документа.
Он ответил:
– Да.
Тогда я ему сказал:
– Вы официально и лично будете нести ответственность, если условия этой капитуляция будут нарушены, в том числе за прибытие немецких командующих в Берлин в такое время, какое будет установлено русским главным командованием для оформления официальной капитуляции перед тем правительством. Все.
Он отдал честь и вышел».
Эйзенхауэр появился в штабной комнате, собрал генералов и офицеров и вызвал фотографов, чтобы запечатлеть событие для вечности.
Эйзенхауэр подготовил короткое сообщение для печати и записал свое выступление для радио. Когда ушли журналисты, настало время проинформировать Вашингтон. «Задача, стоявшая перед союзными силами, выполнена в 02.41 местного времени 7 мая 1945 года», – рапортовал Эйзенхауэр.
Он успел еще поулыбаться перед камерами, поднять ручки в виде буквы «V», символизирующей победу.
– Насколько я понимаю, событие требует бутылки шампанского, – вздохнул он.
Кто-то принес шампанское. Под слабые возгласы его открыли. Сейчас их всех объединяла страшная усталость. И вскоре все отправились спать.
В Вашингтоне в момент подписания капитуляции в Реймсе был еще ранний вечер 6 мая. Гарри Трумэн, когда только весть дошла до него, испытал острое нетерпение. Он мог теперь сделать первым заявление о победе в войне и о капитуляции немцев, причем именно перед американцами. Пиаровский выигрыш, причем во всемирном масштабе, был очевиден. Но были и ранее достигнутые по инициативе самого американского президента договоренности со Сталиным и Черчиллем об одновременном объявлении Победы над гитлеровской Германией. Как быть?
Трумэн сразу же решил передоговориться, в чем встретит понимание Черчилля, которому тоже не терпелось выступить с заявлением о конце войны. Но не встретит понимания Сталина.
«Эйзенхауэр поздравил И. А. Суслопарова с подписанием акта, – писал Штеменко. – Последний направил свой доклад в Москву. А оттуда между тем уже шла встречная депеша, где указывалось: никаких документов не подписывать!»
Суслопаров, полагаю, ощутил близость трибунала.
Когда о капитуляции в Реймсе узнал Сталин, мне не известно. Подробности о том, что в тот день происходило в Москве – в Генштабе и в Кремле, – находим у Сергея Матвеевича Штеменко. «Когда извещение о событиях в Реймсе (капитуляция) было получено, А. И. Антонов пригласил меня к себе и приказал составить проект директивы Ставки по поводу капитуляции. Он пододвинул мне какой-то документ и сказал только: познакомьтесь. В руках моих было письмо, только что присланное Антонову Дином – главой военной миссии США:
“…Сегодня после полудня я получил от президента срочное послание, в котором он просит, чтобы Маршал Сталин дал свое согласие объявить о капитуляции Германии сегодня в 19.00 по московскому времени. Мы получили через Наркоминдел ответ, что это невозможно сделать, потому что Советское правительство все еще не получило от своих представителей при штабе Эйзенхауэра данных о капитуляции Германии. Я информировал об этом президента Трумэна и получил ответ, что он не сделает официального сообщения до 9 часов утра по вашингтонскому времени, или 16.00 по московскому, если Маршал Сталин не выразит свое согласие на более ранний час…”
Я вопросительно посмотрел на А. И. Антонова.
– Союзники нажимают на нас, – пояснил он. – Хотят, чтобы весь мир узнал о капитуляции немецко-фашистских войск перед ними, а не перед СССР…»
Понятно, что Сталин был совершенно не в восторге от реймской капитуляции и той роли, которая при ее подписании была отведена Советскому Союзу. Верховный резко выговорил Главному маршалу артиллерии Николаю Николаевичу Воронову за действия его подчиненного Суслопарова, который «осмелился без ведома и разрешения Советского правительства подписать документ столь огромного международного значения». Сталин также был недоволен, что капитуляцию подписали в заштатном Реймсе, а не в поверженной столице рейха – Берлине. И он не видел оснований для того, чтобы спешить с объявлением о Победе, тем более что советские войска продолжали боевые действия в Чехословакии, а сохранявшиеся германские части в Прибалтике и не думали капитулировать.
Подписание соглашения в Реймсе мало повлияло на поведение группы армий «Центр» Шёрнера. У маршала Конева читаем: «Сражение шло всю ночь и продолжалось утром… Темп продвижения достиг в тот день 45 км. Особенно успешно наступала армия Пухова, настолько успешно, что взаимодействовавшие с нею танкисты Лелюшенко, продвигаясь через горы и леса, так и не смогли оторваться от пехоты Пухова…
Погода теперь более благоприятствовала нам, чем накануне. Правда, земля еще не просохла, но небо было чистым, и авиация уже работала вовсю…