вался вдоль ковровой дорожки. Весь его вид выражал крайнее неудовольствие. То же мы заметили и на лицах присутствующих. Обсуждалась капитуляция в Реймсе. Верховный Главнокомандующий подводил итоги, размышлял вслух. Он заметил, что союзники организовали одностороннее соглашение с правительством Дёница. Такое соглашение больше похоже на нехороший сговор. Кроме генерала И. А. Суслопарова, никто из государственных лиц СССР в Реймсе не присутствовал. Выходит, что перед нашей страной капитуляции не происходило, и это тогда, когда именно мы больше всего потерпели от гитлеровского нашествия и вложили наибольший вклад в дело победы, сломав хребет фашистскому зверю. От такой “капитуляции” можно ожидать плохих последствий.
Теперь еще яснее стал смысл письма Дина: оказывается, и на таком деле, как безоговорочная капитуляция, можно попытаться нажить политический капитал!
– Договор, подписанный союзниками в Реймсе, – продолжал И. В. Сталин, – нельзя отменить, но его нельзя и признать. Капитуляция должна быть учинена как важнейший исторический факт и принята не на территории победителей, а там, откуда пришла фашистская агрессия – в Берлине, и не в одностороннем порядке, а обязательно Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции. Пусть ее подпишет кто-то из главарей бывшего фашистского государства или целая группа нацистов, ответственных за все их злодеяния перед человечеством.
Закончив говорить, И. В. Сталин обратился к нам и справился, может ли товарищ Жуков подыскать подходящее помещение для торжественного подписания акта о безоговорочной капитуляции фашистской Германии в Берлине.
Алексей Иннокентьевич заметил, что сам город очень разрушен, но ближайшие его пригороды достаточно хорошо сохранились и там без особого труда можно найти необходимое здание… По ходу разговора мы с Антоновым поняли, что И. В. Сталин и В. М. Молотов уже договорились с представителями союзников считать процедуру в Реймсе предварительной капитуляцией. Союзники согласились и с тем, что дело откладывать не следует, и назначили подписание акта по всей форме в Берлине на 8 мая.
Попутно было решено уполномочить Г. К. Жукова, как заместителя Верховного Главнокомандующего, подписать от имени СССР протокол безоговорочной капитуляции Германии и назначить его на последующее время главнокомандующим в советской зоне оккупации… После этого Верховный Главнокомандующий потребовал соединить его по телефону с Берлином».
Маршал Жуков, конечно же, хорошо запомнил этот звонок. «7 мая мне в Берлин позвонил И. В. Сталин и сообщил:
– Сегодня в городе Реймс немцы подписали акт безоговорочной капитуляции. Главную тяжесть войны на своих плечах вынес советский народ, а не союзники, поэтому капитуляция должна быть подписана перед Верховным командованием всех стран антигитлеровской коалиции, а не только перед Верховным командованием союзных войск.
Я не согласился и с тем, что акт капитуляции подписан не в Берлине, центре фашистской агрессии. Мы договорились с союзниками считать подписание акта в Реймсе предварительным протоколом капитуляции. Завтра в Берлин прибудут представители немецкого главного командования и представители Верховного командования союзных войск».
Перед полуночью в Генштаб пришло сообщение из штаба Эйзенхауэра, что из Фленсбурга, где располагалось германское Верховное командование, должен вылететь немецкий самолет в Курляндию с приказами о капитуляции блокированных там войск. «Другая связь не работала, – замечал Штеменко. – Нужно было пропустить самолет, чтобы его не сбили.
Вслед за этим из управления специальных заданий сообщили, что Эйзенхауэр направляет в Берлин для принятия капитуляции Германии маршала авиации Теддера – заместителя командующего экспедиционными войсками союзников – и 10 офицеров штаба. С ними летели 11 корреспондентов и фоторепортеров. На тех же самолетах следовали в Берлин для подписания акта о безоговорочной капитуляции Кейтель, Фридебург, Штумпф и еще три германских офицера.
Нужно было давать распоряжения о пропуске этих самолетов».
Ну а на другом конце планеты, в Сан-Франциско, завершался первый этап работы Учредительной конференции ООН.
Молотов 7 мая проводил заключительную пресс-конференцию, на которой весьма позитивно оценил достигнутые результаты:
– Между четырьмя председателями достигнуто важное для успеха конференции единодушие. Приступили к работе комиссии и подкомиссии, в которых представители всех Объединенных Наций примут участие в рассмотрении многочисленных старых и новых предложений. В главе «Цели» теперь специально сказано о соблюдении принципов справедливости и международного права. Здесь сказано также о необходимости уважения принципов равноправия и самоопределения народов, чему Советский Союз всегда придавал первостепенное значение, о поощрении уважения прав человека и основных свобод для всех, без различия расы, языка, религии и пола… Советская делегация не стала настаивать на своем предложении указать, что к важнейшим правам человека должно быть отнесено право на труд и право на образование.
Молотов оптимистически оценивал и перспективы успешного завершения конференции, выразив уверенность, что она «сумеет уже в ближайшие две-три недели рассмотреть все основные вопросы:
– Теперь, когда героизм Красной Армии и армии союзников обеспечил нашу победу в Европе, надо быстро двинуть вперед всю работу конференции и заложить основы послевоенной организации международной безопасности».
В тот вечер в честь Молотова был устроен прием в калифорнийском Американо-русском институте. На приеме присутствовало свыше ста виднейших деятелей штата Калифорния. В числе гостей были известный судостроитель Кайзер, один из руководителей Конгресса производственных профсоюзов Бриджес, выдающиеся представители интеллигенции, деловых кругов, художники и профсоюзные деятели. «Мы все должны помнить, что американо-советская дружба будет иметь величайшее значение для сохранения мира и международной безопасности», – процитировали газеты слова из его короткого приветствия.
Мгновение 278 мая. Вторник
Безоговорочная капитуляция Германии
Для Советского Союза война не закончилась. Размах операций, которые Красная армия продолжала 8 мая, передавал начальник штаба 2-го Украинского фронта Матвей Васильевич Захаров: «С утра 8 мая на огромном фронте от Дрездена до Дуная в наступление включились все армии трех фронтов. В течение дня продвигавшиеся с севера к Праге войска 1-го Украинского фронта сначала танковыми, а затем и общевойсковыми соединениями преодолели перевал через Рудные горы и начали форсированный марш к столице Чехословакии.
В свою очередь, войска 2-го и 4-го Украинских фронтов создали условия для подхода к Праге с южного и восточного направлений. Население чешских городов и сел встречало советские войска хлебом-солью. В окнах домов вывешивались национальные флаги Чехословакии и Советского Союза».
Командующий 4-м Украинским фронтом генерал армии Еременко рассказывал, как «рано утром 8 мая войска 60-й, 38-й и 1-й гвардейской армий в тесном взаимодействии штурмом овладели важным оперативно-стратегическим пунктом обороны противника г. Оломоуц, после чего немедленно повели стремительное наступление на Прагу, выдвинув свои подвижные группы…
Рано утром 8 мая специально подготовленные и проинструктированные офицеры от наших дивизий были направлены к командованию соответственно противостоящих немецких дивизий и вручили наш ультиматум. Некоторые командиры немецких дивизий даже не приняли наших офицеров, большинство же оставило наш ультиматум без ответа».
Похоже, уже и отвечать было некому. Генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер, судя по его показаниям, которые он даст в мае 1947 года, в тот день потерял управление войсками и не отдал им приказа о капитуляции, которая была уже подписана в Реймсе: «Утром 8 мая 1945 года я довел до сведения командующих 4-й танковой армией – генерала Глезера и 17-й пехотной армией – генерала фон Гассе о том, что поступил приказ о всеобщей капитуляции, и указал им, что приказ этот, как противоречащий предыдущим приказам главной ставки, не выполнять, а руководствоваться приказом об отводе войск к германской границе… С командующими 1-й танковой армией – генералом Нерингом и 7-й пехотной армией – генералом фон Обстфельдером к моменту получения приказа о капитуляции я связи уже не имел и после этого с ними больше не встречался…
В 9 часов утра 8 мая я выехал из своего командного пункта близ города Кениггрец (Чехословакия) в сопровождении нескольких офицеров моего штаба, в том числе начальника штаба армейской группировки “Центр” генерал-лейтенанта Нацмера, в расположение частей 4-й танковой армии». Однако добраться до места Шёрнеру не удалось.
«Абсолютно необъяснимый для меня прорыв русских танков на широком фронте через горы Эрцгебирге, распространившийся на западном берегу Эльбы, рассеял мою штабную колонну в районе города Зальц (Чехословакия), так что с этого момента я был лишен возможности управлять войсками. На аэродроме Зальц уже горели ангары и бараки. Большая часть сотрудников штаба, вероятно, погибла или попала в плен».
Шёрнеру сильно повезло, что он сам тогда не был убит и не попал в плен. И только из-за того, что танкистам Конева было не до немецких штабов. В мемуарах Ивана Степановича читаем: «На рассвете в полосе действий армии Лелюшенко произошло событие, в тот момент не обратившее на себя особого внимания… Стремительно продвигаясь вперед днем и ночью и громя все, что попадалось на пути, 5-й гвардейский мехкорпус под командованием генерал-майора И. П. Ермакова между Яромержем и Жатецем (северо-западнее Праги) с ходу разгромил и уничтожил большую штабную колонну немцев. Разгромил и пошел дальше. Было некогда останавливаться, задерживаться, разбирать документы.
Что это была за колонна, мы узнали уже потом, только после салюта Победы. Тогда выяснилось, что танкисты Ермакова уничтожили пытавшийся уйти к американцам штаб группы армий “Центр” генерал-фельдмаршала Шёрнера».