Зато только ленивый не пошутил, что у меня скучное, унылое лицо, платье и прическа… настолько же унылые и скучные, как и моя биография. И что я не пара такому мужчине. И… еще много гадких абзацев, которые я даже не хочу читать.
Похоже, быть терпилой — моя карма. Иначе я не могу понять, какого дьявола это все происходит именно так.
— И сколько Рустам выручил за нашу женитьбу денег? — холодно интересуюсь я, листая новости.
— У меня нет доступа к его счетам, цып, но подозреваю, что невероятные бабки.
Еще одна новость — о перестрелке, автомобильной аварии и пострадавших. Только фотография в этой новости откровенно левая. Как выглядело то место, где мы едва не погибли — я запомню надолго. Врезалось в память.
Я закрываю браузер. Пожалуй, на сегодня интернета достаточно.
— Рустам откупил тебя от полиции, что ли? — спрашиваю я, вспоминая, что мы вчера уехали, оставив на месте одну машину охраны и целый труп. Минимум один труп.
Хирург скептически хмыкает, сложив руки на груди.
— Не знаю, цыпа. Мечтаешь, чтобы я сел снова? По твоим глазам вижу, что да. Не мечтай даже. Страдать, мотая срок, я не буду. Мне там нормально было. Связи уже есть. Приготовь лучше что-нибудь пожрать, а?
Начинается.
— Яйца кончились, — мстительно отвечаю я, а маньяк поводит плечом.
— Что-нибудь еще, кроме яиц. Не пытайся отмазаться, что не умеешь.
Боже мой. Закатив глаза, я ухожу на кухню, мимо этого ехидно ухмыляющегося убийцы. Вот она, дивная новая жизнь. Перестрелки, замужество по принуждению, съехавший с катушек отец и готовка. Всем почему-то надо от меня пожрать.
Я открываю холодильник и уныло перебираю запасы. Еды куча, но стоит мне достать пачку творога, и распаковать ее, как я понимаю, что продукт просто скис. Творог отправляю в мусорку, как и еще кучу другой просроченной еды, и холодильник резко пустеет. Рустам и маньяк рискуют оказаться однажды голодными. Или просто заставят меня готовить из воздуха. Этому я не удивлюсь.
В пакете с мукой на донышке болтается пара ложек белой пыли. Я сминаю бумагу и швыряю ее в ведро, зависнув окончательно. Стандртный набор продуктов для завтрака кончился. Порывшись еще раз на полках, я решаю сварить гречку с тушенкой, чем и занимаюсь в течении получаса в одиночестве, изредка помешивая ложкой коричневое нечто в сковородке.
Поняв, что маньяк не собирается меня тревожить, я достаю телефон и набираю Элю.
Несколько длинных гудков. Мелькает мысль — «она может быть на паре и телефон стоит на беззвучном, фиг ведь трубку возьмет», как в динамике раздается треск и тихий, немного удивленный голос:
— Диана?
Будто бы сто лет ее не слышала. Хотя прошло пара дней от силы. Даже где-то возле сердца тоскливо становится. Я закусываю губу, молчу, пытаюсь подобрать слова приветствия и думая, как бы ей объяснить, куда я пропала и почему мой телефон не отвечал…
— Привет. Это я, — просто говорю, так и не подобрав подходящие слова. Но на лице у меня против воли появляется глупая улыбка. Стоит только услышать голос подруги — и словно не было этих сложных дней. С Оксаной и Элей у меня связаны только приятные воспоминания…
В трубке внезапно раздается больно ехидная усмешка.
— Да я уже поняла. Удивилась, что ты набралась наглости позвонить. Забудь этот номер.
Меня словно через километры обжигает холодом в ее голосе. И ладонь, которой я сжимаю смартфон, немеет.
— Что? — вырывается у меня растерянно. Я не понимаю. Она приняла меня за другую Диану? Я не понимаю, почему она говорит со мной так. Это какая-то ошибка.
— То, — выплевывает Эля, заставляя меня вздрогнуть, — у тебя совесть есть звонить, а, Диан? И строить из себя мисс Невинность? Ты нас с Оксаной несколько лет за нос водила! Врунья! Мы тебя жалели и помогали, думая, что ты бедная девочка, у которой родители живут в селе, как ты нам рассказывала. Деньгами помогали, шмотки отдавали свои! Подарки дорогие и нужные дарили! А ты… дрянь! — подруга внезапно всхлипывает, — змея в овечьей шкуре! Из-за твоего отца посадили моего папу! А я тебе столько рассказывала… думала, что…
— Эля…
— Заткнись! Я не хочу слышать твой голос!
Я замолкаю и в шоке слушаю ее несвязную речь, пытаясь понять, что произошло. Эля не раз упоминала, что ее отец был в тюрьме и из-за этого потерял какой-то очень важный пост, а их семья оказалась за чертой бедности на долгие годы. После они выправились. Папа Эли нашел другую, денежную, но вредную работу, из-за чего умер довольно рано. Зато мама взяла себя в руки и пошла работать по специальности. Журналистом. Стала довольно известным человеком, успела взять интервью у многих известных людей. А Эля пошла по ее стопам.
Но Эля ни разу не упоминала… ни одним словом не обмолвилась, что моя семья как-то ей навредила. Моя фамилия ни разу не прозвучала в наших разговорах.
Она внезапно шумно выдыхает в трубку.
— Если моей маме что-то сделают, — быстро и твердо произносит она, — я тебя найду, Диана и зарежу. Реально. Попробуй только открыть рот и выболтать тайны, которые я сболтнула. Гори в аду, мерзость.
И отключается.
Телефон выпадает из моей ладони прямо в сковородку с гречкой с дурацким «чавк». Он, похоже, точно сдохнет. Или взорвется прямо на Садаевской новенькой кухне, украсив черным пятном из тушенки и кислоты белый потолок, но мне сейчас плевать. Это все часть сознания констатирует, а я просто сползаю на пол в полной прострации. Ноги перестают держать.
Я отстраненно замечаю, как на кухню заходит Хирург, но не реагирую. Я полностью опустошена. Словно какой-то злой рок ломает мою жизнь. Обычную жизнь, которую я выстроила собственными руками, не желая иметь никакого отношения к фамилии отца. Она разрушается так стремительно, словно желает или даже вынуждает, чтобы я вернулась назад… откуда сбежала.
Маньяк выключает варочную поверхность и двумя пальцами достает из сковородки мой телефон, быстро швырнув его в раковину.
— Китайский смартфон с гарниром из гречки? — слышу я хмык, — знаешь, цыпа, я не люблю экзотику. Мне бы что попроще.
Он садится передо мной на корточки и заглядывает в лицо.
— Чё случилось? — интересуется он, — рассказывай давай.
Тело начинает трясти, словно от озноба, когда он произносит эти слова. Я понимаю, что надвигается истерика. Огромная грозовая туча, которая прольется моими слезами. Поэтому я закрываю глаза руками, словно пытаясь эти слезы остановить. Но они все равно срываются. За что? Почему Эля так? Не выслушала даже, не спросила… я ведь просто пыталась начать новую жизнь. Я любила ее. Любила и своих подруг. И институт. И даже ту комнату, где жила, и даже Веру Трофимовну.
И я рассказываю. Сбивчиво, отрывисто, и, наверное, маньяк ничерта не понимает из моих слов, но я пересказываю, как мы дружили с Элей в институте, всю нашу историю и о том, что ничего не понимаю. Не понимаю, почему я должна отвечать за грехи своего отца, о которых ни сном ни духом.
К концу рассказа мое лицо и руки мокрые от слез. Мокрые до самых локтей из-за дорожек, стекающих из-под ладоней.
— Цыпа, — слышу я как сквозь вату голос Хирурга. Говорит на удивление спокойно и размеренно, — запомни — нельзя строить счастливую жизнь на обмане и фальшивых документах. Твое спокойствие будет тогда слишком хрупким. И легко разрушится, как сейчас. Ты не документы меняй, а себя в первую очередь.
— В смысле? — всхлипываю я, — всем плевать на то, какая я! Главное — грехи моего отца. Вот, Эля узнала. И что? Она теперь ненавидит меня!
— Потому что ты ее обманула, цып. Она тебе типа доверяла и теперь за что-то боится.
— А какая тогда разница, — я убираю руки от лица и развожу ими, — сказала бы я ей с самого начала — и она так же меня бы ненавидела. И не было бы у меня друзей.
— Ты же со мной нормально сейчас общаешься. Я о себе с самого начала правду рассказал, — усмехается внезапно маньяк и я поднимаю на него взгляд. Это дается мне с трудом из-за опухших и зареванных глаз, а он продолжает, — не стал гнать, что я какой-нибудь… не знаю. Интеллигент. Случайно попавший к Рустаму. Ты убегаешь не от своего отца, а от себя в первую очередь, цыпа. Признай свое прошлое и живи дальше так, как считаешь правильным. Ты уже не просто чья-то там дочка, а жена важного хрена. Воспользуйся шансом.
Он выпрямляется, закончив и я чувствую, как он хлопает меня по макушке, словно собаку. Которой очень доволен. Из-за этого жеста у меня вырывается глупый смешок и даже немного отступает душевная боль, которая грызла меня весь наш разговор.
— Спасибо, — внезапно благодарю я маньяка. Черт. Словно натянутая пружина в груди лопнула и разлилась теплом. И я чувствую благодарность к этому человеку. За поддержку, за важные слова, которые нашли внутри меня какой-то отклик… Немного гадко, потому что странно испытывать такие нежные чувства к тому, кто жестоко убил невинных людей, но… не могу ничего с собой поделать.
— Тебе спасибо за гречку с тушенкой с утра, — скептически произносит маньяк, забирая сковородку, — я будто снова за решетку попал. Спасибо за приступ внезапной ностальгии.
Эпизод 46
Пока маньяк ест, я смываюсь с кухни. Запираюсь в ванне, включаю воду и выплакиваю от души все, что долго копила в себе все эти годы. Хватит мучиться вопросами «почему?». Потому. Жизнь так распорядилась. Родителей не выбирают, а значит, я могу либо смириться с тем, что они такие, либо наплевать в ответ на них и строить свою жизнь, как хочу.
Да, это будет сложно. А кому сейчас легко? Кто-то вообще инвалидом родился. И сила духа у таких людей бывает покруче, чем у тебя, тряпка-Диана.
Из большого зеркала на меня смотрит девица с опухшим носом-картошкой и красными заплывшими глазами. Чудо-женщина прямо. Даже у меня вызывает желание прибить, чтобы не мучилась, а не пожалеть.
Я, еще раз промокнув лицо полотенцем, возвращаюсь на кухню к Хирургу, который пялится в телефон.