— А, это ты, Баблс? — Омар сделал повелительный жест рукой, как если бы он был бедуином и пригласил к огню усталого путника. — А где твоя псина?
«Псина» — белоснежная болонка с глазами-бусинками — визгливо гавкнула и прижалась к плечу хозяина. Он носил ее на плечах. Пока я рассматривал новоприбывшего, Адам затянулся второй раз и уже начал рассказывать о нашем путешествии, о бедуинах. Чернокожие слушали с открытыми ртами. Со стороны казалось, что ничего увлекательнее они в жизни не слышали. Да что там, я и сам внимал живописаниям о приключениях в Сахаре, как будто не со мной это было.
— Ну вы даете, блин, — изрек Баблс по окончании рассказа. — Вам что, делать нечего?
— Почему сразу «нечего»? Это мечта моя — кругосветку сделать, без перелетов, — пояснил я. — А у тебя есть мечта?
Омар, Эйвон, Марло и Баблс и даже болонка — вся укуренная компания загоготала. Как будто я был Алисой, а это — чаепитие у Безумного Шляпника.
— Какая мечта, блин? Мы уже живем в Новом Орлеане, камон, — и продолжили ржать. Поддавшись всеобщей истерии, я тоже рассмеялся.
— А подождите-ка, подождите! — вдруг заорал Баблс. — У меня есть мечта!
Все глаза сошлись на нем. На мгновение наступила такая тишина, как перед ураганом.
— Я хочу открыть гидроэлектростанцию! А знаешь, на каком месте, Омар?
— На каком?
— На месте твоего сраного клоповника! — заявил Баблс, указывая пальцем на дом. Все снова заржали.
Дальше пошли какие-то внутренние шуточки. Мне было смешно, Адаму было смешно, мы что-то рассказывали про Украину, Амстердам, Турцию.
— Ас-саляму алейкум! — нестройно заголосили наши новые знакомые.
— Будьмо! — зачем-то ответил я вместо оператора.
В тот момент понял, что пора отчаливать. После встречи с местным Шляпником и его компанией мы вообще забыли, что собирались поехать в отель, и просто продолжили идти по полуразрушенной улице. То тут, то там попадались жилые дома, нас приветствовали, мы махали руками в ответ. К концу квартала я насобирал приличную коллекцию «мечт» орлеанцев: переселиться в отремонтированный дом, отправить детей в колледж, купить огромного розового фламинго во двор, увидеть снежного барса, побывать в Рио-де-Жанейро.
Молодой паренек, с виду похожий на студента, вышел из своего дома и подошел к нам. У него были длинные пепельно-русые волосы и серебристые перстни на пальцах.
— Привет! — голос звонкий, как ручеек. — Вы к нам надолго?
— К нам? — эхом повторил Адам. Казалось, он уже потерял нить мысли, куда мы направлялись и зачем.
— К нам в Новый Орлеан, — пояснил паренек. — Я Тревис, кстати. Слышал, вы делаете кругосветку?
Очевидно, слухи в этом квартале разносятся быстрее, чем ты успеваешь дойти до следующего поворота.
— Да, мы в кругосветке. У вас крутой город!
— Это последний очаг Старого Света в Америке, — со значением ответил Тревис и указал на дом, возле которого в куче лежали штук пять или шесть разноцветных велосипедов. — А заходите к нам!
Ну мы и зашли. Обстановка внутри дома мало чем отличалась от хибары Юрчика — почти без мебели, все предельно просто. В гостиной прямо на полу разложены полосатые матрасы, на которых развалились трое других парней. А в углу — старинный белый рояль! Мои брови поползли вверх, как театральные портьеры перед началом спектакля. Тревис достал откуда-то еще один матрас и плюхнул на пол перед нами. Сам уселся с друзьями и достал пиво.
Парни сильно напоминали молодых «Ред Хот Чили Пеперс», как будто даже специально скопировали их образы. Я мысленно назвал их именами членов группы — всех, кроме Тревиса, имя которого мне было уже известно. Самый худой, с костистым носом и растрепанными обесцвеченными волосами — Словак. Коротко стриженный с татуировками на предплечьях — Фли. С отросшей щетиной и в бейсболке козырьком назад — Айронс.
В комнате кроме рояля было еще две гитары, одну из которых явно надели кому-то на голову, поскольку струны были порваны, а в корпусе зияла здоровенная дыра. В углу валялись цветастые маракасы и скрюченная пластиковая бутылка с надетой на горлышко фольгой.
Словак и Айронс чокнулись с нами пивом и продолжили спорить о акустическом спектре и динамическом диапазоне, из чего я сделал вывод, что они действительно музыканты. Звучала дискуссия очень профессионально.
— Пишем музыку, — подтвердил мои догадки Тревис, кивая на спорщиков. — Это может затянуться надолго.
— По маленькой? — кивнул Фли на бутылку в углу.
Мы с Адамом одновременно покачали головой. Если так пойдет и дальше, из этого квартала мы так и не выйдем.
— Этот квартал как Бермудский треугольник, — зачем-то сказал я вслух. — Мы заехали сюда часа два назад поснимать последствия «Катрины» и до сих пор не можем выехать.
— Это точно! Новый Орлеан весь как чертов Бермудский треугольник, — согласился Тревис.
— Вы делаете кругосветку, парни, но поверьте: такого города, как Новый Орлеан, нет больше нигде в мире, — с воодушевлением подхватил Фли.
— У меня есть идея! — вдруг подскочил Тревис. — А чего мы сидим в четырех стенах, если вы только приехали и еще толком город не видели? Единственное место, где стоит побывать в Новом Орлеане вечером, — это Бурбон-стрит!
Мы вшестером высыпались из дома на улицу, как разноцветные скиттлз из пачки. Словак и Айронс вытащили велосипеды из общей кучи и пообещали встретиться с нами около заведения с многообещающим названием «Бурбон-стрит Дринкери».
— Забудьте, — прокомментировал это обещание Тревис. — Мы их сегодня не найдем, вот увидите.
Неторопливо вернулись в начало улицы, по второму кругу здороваясь со всеми жителями. Тревис и Фли, конечно, знали всех тут лично, поэтому наше шествие слегка напоминало парадное.
— Йо, чуваки! — окликнул нас Омар. Обстановка на его крыльце ничуть не изменилась, разве что посетителей прибавилось. Теперь там сидело человек десять здоровенных чернокожих ребят. В вечернем сумраке были видны только их глаза и зубы, так что я не взялся бы определить, кто есть кто, даже без травы.
— Вы уже нашли друзей! — по голосу я понял, что это Баблс.
— Да, едем на Бурбон-стрит, — сев в «Камаро», ответил я и нажал на клаксон.
Чернокожая компания засвистела и заулюлюкала.
— Это Новый Орлеан, детка! — крикнул напоследок Омар. Можно сказать, дал нам свое благословение.
Мы сели в тачку и рванули в центр. По пути Адам показывал Тревису и Фли свои игрушки. Раскладывал перед ними камеры и объективы, как гордый мальчишка — солдатики и машинки. Жемчужиной коллекции стал дрон. «Чили Пеперс» уважительно поцокали языком, хоть явно ничего в этом не поняли. Думаю, Адам сделал бы то же самое, вздумай они устроить оператору экскурс о звукозаписывающем оборудовании.
Бурбон-стрит — это параллельный мир. Мы как будто попали в живой поток, в пульсирующую струю, насыщенную хаотичными ритмами джаза, блюза, смешанных с черной музыкой и приправленных энергичными танцами. Вокруг мигали неоновые вывески баров, светили яркие лампочки, кричали зазывалы, цвета и звуки отовсюду навалились на меня и ударили в голову, как пузырьки шампанского в коктейле «Северное сияние». Но это было сияние Нового Орлеана — непередаваемое сочетание шика, богемного образа жизни, похоти и нищеты. И все это — в ритме роскошного уличного блюза.
Большинство праздно шатающихся были чернокожими, одетыми в пестрые вырвиглазные наряды, оттого опрятные белые полицейские на лошадях выглядели гротескно и усиливали впечатление, будто мы попали в дурдом. Атмосферный, невероятный, фантастический, не похожий ни на что дурдом.
— Дичь и странь, — коротко прокомментировал я, озираясь по сторонам. Мне помахал чернокожий парень, одетый как колумбийский наркобарон, увешанный золотыми цепями и перстнями. Я кивнул ему в ответ.
— У меня есть все, что тебе нужно! — крикнул наркобарон, уловив мой ответ. Он во мгновение ока подобрался ко мне, демонстрируя недюжинную сноровку просачиваться сквозь толпу, словно кисель.
С другой стороны меня обхватила за плечи бритая наголо барышня, белая, с заостренными скулами и тонкими губами, окрашенными в темно-фиолетовый. Я вздрогнул от прикосновения. Несмотря на теплую погоду, у нее были ледяные руки.
— Красавчик, не проходи мимо, — голос у нее был скрипучий, как ржавые петли. Меня передернуло, и я осторожно вывернулся из ее полуобъятий.
Хотел заговорить с ними, но все вопросы сводились к одному.
— Моя мечта? — развеселился наркобарон. — Моя мечта, чтобы кто-то купил у меня это дерьмо!
И заржал, растворяясь в толпе.
— Обалдеть, вот это задницы, — невпопад выпалил Адам. Его шепот обжег мне ухо. Не пойму, почему никто на этой улице не соблюдал дистанцию.
Я бросил взгляд туда, куда не отрываясь пялился оператор, чуть не свернув себе шею. На балконе одного из домов, прямо над баром, извивались в ритме джаза три чернокожие девицы в просвечивающихся майках, коротких рваных шортах и ботфортах.
— Адам, нужно подождать ребят, — я оттащил оператора к стене, где недавно видел колумбийского наркобарона, и стал искать глазами Тревиса и Фли.
На противоположной стороне улицы, нерушимые посреди всей этой вакханалии, возвышались двое конных полицейских, как нерушимые скалы. Их лица, словно высеченные из белого мрамора, напоминали лица статуй древнеримских богов. Они грозно смотрели на выпивающих и танцующих, и старались сохранять видимость порядка. Иногда к ним подходили пьяные и обкуренные люди, хлопали лошадей по покатым крупам (чего делать явно не стоило), спрашивали дорогу или просто несли какую-то чушь. Полицейские нейтрально отвечали и продолжали нести вахту с непробиваемыми лицами. Тогда я подумал, что дежурство на Бурбон-стрит для них, наверное, что-то вроде наказания, как в армии «посадить на губу».
Буланый конь под одним из всадников вдруг вздрогнул и резко рванул в сторону. Полицейский натягивал поводья как мог, но коню явно не нравилась окружающая обстановка. Цок-цок-цок, он быстро переступал с ноги на ногу, задирал голову, как будто приплясывал под джаз, но по выражению лица копа я понял, что лучше посторониться. Второй полицейский истово замахал дубинкой и крикнул людям разойтись, что не поспособствовало ни спокойствию оголтелой чернокожей толпы, ни спокойствию самого коня.