— На каком основании вы меня задерживаете? — обратился на английском. Он сколько угодно мог делать вид «моя твоя не понимать», но не дождется от меня подыгрывания. Практически ткнул ему под нос обратные билеты Ницца — Киев как доказательство, что территорию ЕС покинул вовремя и легально. Казалось бы, возразить на это нечего, но пограничник даже на них не посмотрел.
Говорить по-английски он по-прежнему отказывался, хотя язык определенно знал. Пялился на меня исподлобья, насупился и упер руки в боки, словно я тут балрог, а он Гэндальф: «Ты не пройдешь!»
— Нем мегенгедет, — как заевшая пластинка повторял венгр. Давил сытую чиновничью улыбку в предвкушении уговоров. «Кругосветка, говоришь, впереди? Ну-ка, пляши передо мной! Посмотрим, как ты намерен это разрулить».
Есть такие люди, которые любят конфликт, провоцируют его и смотрят на реакцию собеседника. В такой момент главное — не поддаться, переломить ситуацию внутренней силой. Как в деревне: едешь на велосипеде мимо дворов, и за тобой увязывается мелкая собачонка. Тявкает, надрывается изо всех сил, семенит своими тонкими лапками, чуть ли не под колеса бросается — лишь бы показать, кто здесь важный, кто здесь хозяин. А проезжаешь мимо следующего двора, и там лежит возле ворот большая овчарка. Только глаз лениво приоткроет, провожая взглядом, и дремлет спокойно дальше. Она знает, что в случае чего сила за ней.
Но стоит оторвать ногу от педали и «замахнуться» на мелкую собачонку, как тявканье превращается в пугливый визг. После очередного игнора моих аргументов я резко приблизился к начальнику погранзаставы. Приблизился — в буквальном смысле слова. Так, что даже рассмотрел черные волосики, торчащие из ноздрей его острого носа. От стража порядка мощно несло растворимым кофе и дешевым табаком.
— Если я решился на то, чтобы пройти весь мир, то твоя бюрократия меня не остановит! — громко отчеканил слова, так, что они будто отлетали от стен. — Ты меня понял?
Неожиданно стало очень тихо. Иммигранты в комнатушке прекратили шептаться и уставились на нас удивленными взглядами. Вот так шоу! Я не эксперт в английском, у меня не идеально чистое произношение. Но это была та ситуация, где сами слова не имеют веса. Есть только посыл, энергия, которую ты направляешь на собеседника, — нога, в замахе оторванная тобой от велосипедной педали. В нем весь смысл. И страх, мелькнувший в глазах собачонки.
Пауза. Тишина. Я все так же стоял некомфортно близко к пограничнику, возвышался над ним как скала. В глаза будто песка насыпали — то ли я их так грозно выпучил, то ли давно не моргал. Страшно хотелось почесать их рукой, но я сдержался — игра в гляделки еще не окончена.
— Переводчик! — после долгих секунд полного оцепенения рявкнул начальник погранзаставы, переводя злой взгляд c меня на дверь, где растерянно томился какой-то украинец. Не спросив разрешения, я развернулся и вышел из «депортационной» комнаты в коридор. Чуть не нос к носу столкнувшись с Адамом, который, очевидно, устал от общества нашего западноукраинского друга и решил выяснить обстановку из первых уст.
На его нежном лице отображалась комичная смесь страдания и стоического терпения. Если бы в Турции были херувимы, они бы выглядели как Адам. Он привычным жестом прочесал пятерней густую набриолиненную шевелюру, как заправский соблазнитель, и, завидев меня, накинулся с расспросами: «Почему? Сколько ждать? Когда пропустят?»… Ответить я даже не успел.
В коридор вышел «переводчик» и скользкими руками протянул мои паспорта:
— Начальник аннулировал штамп въезда в Венгрию и поставил штамп во второй ваш паспорт.
Я взял документы, просмотрел сначала свой «невезучий» паспорт с отсутствующим штампом о выезде из Ниццы, а теперь еще и с аннулированным штампом въезда. Проверил второй паспорт — там венгерский штамп.
— Это все? Мы можем ехать дальше? — раздраженно поинтересовался Адам у «переводчика», пока я рассматривал документы.
— Да-да, конечно.
Начальник погранзаставы так больше и не появился «попрощаться». Мы с Адамом прошли на выход, и только в самых дверях я остановился, не сдержавшись:
— Суки.
Путь был свободен. Теперь наконец на Будапешт.
Атмосфера в салоне нашего раскрашенного авто ненадолго изменилась: вместо того чтобы, по обыкновению, спорить друг с другом, Адам и Вова единодушно поносили погранцов. Шлагбаумы поднялись, и мы победоносно въехали на территорию Венгрии.
— Вова, ну ты там заснял немного этого треша? — спросил я у Вовы, чем, видимо, нарушил их хрупкое перемирие.
Херувимское лицо Адама тут же всплыло в проеме между передними сиденьями.
— Вообще-то Валадымыр был в машине, но я поймал все лучшие кадры, — вклинился он, бросая на своего коллегу быстрый взгляд. «Валадымыр» с турецким акцентом прозвучало очень пикантно, по-восточному. Боковым зрением я наблюдал, как между ними происходит короткая немая сцена.
Вова в словесную перепалку решил не вступать, но воспользоваться преимуществом сидящего впереди и первым продемонстрировал мне свои кадры. Он замер с протянутой камерой, словно отличник с дневником, ждущий одобрения. «Супер работа!» — чуть не сорвалось с языка. Опасливо покосился на недовольную физиономию Адама, нависшую над моим плечом, и просто непроизвольно крякнул.
Пытаясь избавиться от бдительных глаз турецкого ревизора, Вова передал назад какие-то бумаги из бардачка и попросил Адама сложить их во внешний отсек рюкзака.
— Что это? — полюбопытствовал тот, ни слова не понимавший по-украински.
— Ответ казаков османскому султану, — ляпнул я, не подумав. Вова взорвался хохотом. Адам, недовольный тем, что не понял шутку, пробормотал что-то на турецком и принялся небрежно запихивать бумаги в рюкзак.
Как бы хорошо ты ни ладил с людьми, а человеческий фактор — это то, что не поддается никакому прогнозированию. Пару месяцев назад мои мысли витали вокруг стремящихся к небу куполов Саграда Фамилия, простирались вдоль линии тихоокеанского побережья и стучались в окна эквадорских фавел. Я мечтал о чудесных местах, в которых нам посчастливится побывать, о ракурсах, о головокружительных панорамах, отснятых с высоты птичьего полета. Думал об общей цели, о профессионализме операторской работы, о выпусках «Большого Круга», которые должны получиться офигенными! Но все-таки не зря говорят, что путь важнее пункта назначения, а процесс важнее результата.
Захваченный высокими идеями, я совершенно забыл о том, что нам предстоит проводить вместе время 24/7 — и при этом работать. А Адам и Вова — это люди из разных миров. Они, как Рак и Щука, постоянно тянут повозку то назад, то в воду. И как ни горько признавать, но я в этой истории — Лебедь, рвущийся в облака.
Между тем Адам наклонился чуть ли не к самому экрану Вовиной камеры и приподнял очки, чтобы рассмотреть материал поближе.
— Мы не сможем пустить это в эфир, потому что половину происходящего скрывает твое худи, — критично отметил он.
— Съемка так и называется «скрытая камера», Адам, потому что она скрытая! — Вова едко озвучил очевидную сентенцию и посмотрел на меня в поисках поддержки.
Дискуссия потеряла всякий смысл, если он когда-то и был. Вместо того чтобы работать слаженной командой над общим проектом, эти двое с начала пути вели себя как пара львов в схватке за прайд. Дрим Тим, блин!
На секунду отвел глаза от дороги и бросил на обоих многозначительный взгляд. Тогда я слишком устал после препирательств с пограничниками, чтобы разруливать еще и внутренние терки. Должно быть, что-то такое в моих глазах читалось, поскольку и Адам, и Вова довольно быстро свернули свою творческую перепалку и продолжили путь в тишине.
Времени на погранзаставе мы потеряли непозволительно много, так что в Будапешт въехали поздним вечером.
День 3Будапешт, Венгрия
Вообще Венгрия и ее столица производили неоднозначное впечатление. С одной стороны — невероятной красоты архитектура! Будапешт трудно назвать цельным: здесь здания эпохи классицизма соседствуют с неоготикой и современными концептами. Много улочек, сквериков и просто уютных уединенных уголков, в которых тем не менее бурлит жизнь. Город — сумбурный и стремительный, такой живой, что сразу захватывает тебя в поток: здесь и вкусная национальная кухня, и развлечения на любой вкус, и всемирно известные руин-пабы. Веселись — не хочу.
Но веселиться мы как раз таки хотели! Поэтому, закинув сумки в апартаменты, сразу направили свои стопы в руин-паб Szimpla — самый первый и самый большой в стране. По пути Вову с Адамом обуревала жажда снять как можно больше кадров. Они, как школьники, которым родители дали в руки полароиды, снимали все, что видели вокруг, и спешили сразу показать мне отснятое. Я чувствовал себя внезапным рефери на этом состязании. И в итоге у них получилось лишь то, что вместо десяти минут пешком мы добирались к пабу все сорок.
Ожидая увидеть разруху, разброд и шатание, меньше всего я был подготовлен к тому, что на самом деле нас встретит многометровая очередь на входе в Szimpla. Разношерстный народ столпился возле дверей и начинал пить прямо здесь. Благо вечер был теплый, так что мы решили последовать всеобщему примеру. Я вызвался проникнуть внутрь и добыть пива себе и своим спутникам.
Если бы руин-паб можно было сравнить с музыкой, я бы сравнил его с быстрым джазом. Такой же сумбурный и невообразимо беспорядочный интерьер, в котором смешалось абсолютно все — старые виниловые пластинки, китайские фонарики, неоновые фламинго, дискошары, кубики Рубика, советские весы, конопля в горшках, чугунные ванны. Все это вырвиглазное добро висело повсюду. Куда ни глянь — глаз натыкался на какую-нибудь странную диковинку. Стены, потрескавшиеся и ободранные, были сплошь изрисованы граффити и росчерками посетителей. Взгляд сам выхватил знакомую надпись из трех букв, рядом с которой кто-то дорисовал огромное изображение написанного.
Я пробрался мимо всего этого к бару, чувствуя себя в буквальном смысле королем свалки. Трон — разукрашенная бочка — стоял тут же, как ни странно, никем не занятый. Словно меня ждал. В углу была свалена в кучу темно-серая парусина и какие-то канаты.