Шуба все понял, и уже через полчаса мы входили в храм, который в свое время стал одним из первых в стране, где начали централизованно проповедовать философию йоги. Если до этого телесными и дыхательными практиками занимались исключительно монахи, передавая знания немногочисленным ученикам, то при этом здании было впервые построено подобие шалаша с балками, где прямо на бетонном постаменте практиковали все желающие. Во время прогулки по храмам на нашем пути встречались древние бассейны, огромные баньяны, оплетающие фигуры различных божеств, каменные беседки и мосты, расположенные вдоль пруда, но при этом — ни единого туриста. Наиболее энергетические и впечатляющие места их почему-то не привлекали. Ну, оно и к лучшему.
Следующее место, «Храм слонов», просто сразил своей красотой: высеченный из камня комплекс строений, щедро украшенный фигурами различных индуистских божеств и слонов. Обилие деталей, фигур и фактура напомнили многострадальный Нотр-Дам-де-Пари. Каждый метр стен удивительной ручной работы можно было рассматривать часами, а с каждой сменой ракурса абсолютно менялось восприятие. Но самое интересное ждало внутри.
На фасадной части храма я увидел открытую дверь и, не зная, можно ли неиндуисту туда заходить, все же сделал шаг внутрь. Меня мгновенно обдало прохладой, обоняние ощутило запах сандала и религиозных специй, а глаза после яркого солнца словно погрузились в кромешную темноту. Спустя несколько шагов и секунд зрение начало возвращаться, а вместе с ним родилось ощущение, будто вхожу не в помещение, а в реку из воздуха и энергии, — очень сильно и быстро начало меняться состояние.
Впереди, в дальнем конце храма, светился небольшой «алтарь», внутри которого располагалась статуя Кришны, щедро украшенная яркими одеяниями и золотыми деталями. А под ним, сидя в позе лотоса, статую любовно натирал до блеска монах примерно моего возраста. Движения завораживали — он протирал статую Кришны с такой осторожностью и нежностью, будто гладил спящего младенца, стараясь его не разбудить. Шуба затерялся где-то позади, и я снова заволновался, что нарушил все правила, — раз уж индус не зашел в святилище следом за мной, значит, это место предназначалось точно только для Высших. Я стоял в сомнениях, стараясь не издать ни звука, и уже было думал начать пятиться назад, но вдруг…
— Hello! — услышал я перед собой. Как он услышал меня? И это ладно, но как он понял, что непрошеный гость — иностранец? Я поискал глазами какое-то зеркало или отражающую поверхность перед лицом монаха, но ничего подобного не нашел. А он тем временем медленно обернулся и посмотрел мне прямо в глаза.
Я ожидал чего угодно и в накрывшей меня благости был готов молить о прощении за нарушение его покоя, но монах лишь тепло улыбнулся, наклонил голову в приветствии (может, он все-таки младше меня?) и пригласил приблизиться к «алтарю». Все выглядело и ощущалось, как в ожившей книге о духовной Индии, о другом мире, который в детстве казался мне полусказкой-полубылью. За моей спиной послышались шаги.
— Это мой любимый храм, — прошептал Шуба мне прямо в ухо, — а это — его брахман, настоятель в двадцать втором поколении!
Слова Шубы произвели сильный эффект — я знал, кто такой брахман. Представитель высшей касты в современном и древнем индуизме, полубог на земле, мудрец. Знал, что с самого рождения брахманы в Индии окружены почетом и уважением, что в Древней Индии имущество брахмана было непозволительно отнять даже самым знатным вельможам, а убийство мудреца приравнивалось к самому страшному греху. Уже несколько веков представители этой касты занимаются государственным управлением, судейством, наставничеством и прочими благородными профессиями, недоступными другим кастам. И только они могут быть духовными наставниками своего народа, численность которого, на секундочку, почти полтора миллиарда людей.
Брахман не мог выбирать себе род деятельности и жить свободно, несмотря на все окружающее его почтение. Его прямыми обязанностями являлись благочестие и мудрость, которой он должен делиться с окружающими. Члены этой касты постоянно находились в центре внимания низших слоев и были обязаны их просвещать. А еще облагались огромным количеством запретов — заниматься любым ручным трудом в любом виде и под любым предлогом, употреблять мясо, вступать в брак с представителями других каст, жить на одной территории с представителями других каст, есть еду, приготовленную человеком из другой, низшей касты (в таком случае смерть от голода предполагается как более благополучный исход). В общем, очень необычная жизнь.
Я много читал и слышал о брахманах, но никогда не общался с ними вживую. Кешиш — так звали моего собеседника-брахмана — говорил на прекрасном английском, поддерживал глобализацию Индии, знал, где находится Украина, и в целом производил скорее впечатление западного интеллектуала, чем восточного духовника. Он почему-то решил не вставать, и я уселся рядом с ним на пол.
Мы мирно общались. Вдруг он внезапно соскочил с небольшого постамента на руки, взял палочку с ватой на кончике и быстро макнул ее в какую-то жидкость.
— Возьми, Артэми. Это органический парфюм священных молитв нашего храма, — и он продолжил передвигаться по полу вокруг меня на руках, не вставая на ноги. — Каждый день я провожу семь часов в молитвах об этом месте и его гостях, так что твой парфюм будет иметь долгое послевкусие и, возможно, охранять тебя в Индии. Держи — он твой.
Брахман мягко вложил благоухающий кусочек дерева в мою ладонь, снова приподнявшись на руках. Наклонив голову в знак благодарности, я вдруг заметил, что у него нет ног. Вместо полноценных конечностей свисали небольшие отростки, сжатые у основания золотыми кольцами. Я резко вдохнул, весь внутри сжался, чтобы не вскрикнуть от неожиданности и не выдать свой шок. Но этого делать вовсе не надо было — перемена энергий не осталась незамеченной монахом.
— Ты удивлен? — несколько секунд он смотрел мне в глаза, словно в чем-то сомневаясь, а потом спохватился и быстро продолжил: — Хочу задать тебе один вопрос. Почему ты считаешь, что добро — это хорошо?
— Ну, для меня это очевидная вещь. Меня так воспитали, это закон природы. Я это осознаю и ощущаю. Добро всегда побеждает зло, — я вспомнил главный посыл всех славянских сказок и тут же засомневался внутри, кто кого побеждает в этой фразе.
— Законы природы? — переспросил брахман. — А ты допускаешь, что может быть что-то еще? Готов увидеть что-то, что изменило бы твое представление о мире?
Я не совсем понимал, что именно он имел в виду, но нервно усмехнулся и ответил: «Готов». Он пригласил меня придвинуться ближе к «алтарю», выключил свет единственной лампочки и поставил по периметру вокруг нас две свечи внутри вырезанных из дерева колб. «Алтарь» мгновенно преобразился, все стало по-другому. Свет, а точнее его отсутствие, и мерцание огня все изменили. Я обернулся к двери, чтобы разглядеть Шубу, но его больше не было в храме, а сама входная дверь оказалась закрыта.
«Как? Почему он ушел? — пронеслось в моей голове, и виски начали пульсировать от странности происходящего. — Что я здесь делаю?»
— Приготовься… — оборвал мои мысли Кешиш. — Я расскажу и покажу тебе историю. Такую, которую не поймет твой мир. И тебе понадобится мужество и сила духа, чтобы в нее поверить. Закрой глаза.
То, что происходило дальше, описать непросто. Это словно смесь — тягучая и непрерывная, но при этом легкая, словно воздух и свет. Что-то внутри подсказало в определенный момент открыть глаза, и я увидел, как тело брахмана медленно, но заметно… приподнимается в воздух. Сначала я решил, что он так ловко отжимается на своих сильных натренированных руках, но после рассмотрел, что под его накидкой ничего не было, а тело уже парило сантиметрах в тридцати над землей. Я начал быстро моргать и шире открыл глаза, подумав, что не вижу чего-то в темноте: но там ничего и не было. Под ногами Кешиша, оторвавшегося от прохладного пола, я мог заметить свечи, которые до этого закрывало от меня его тело.
Чтобы в это поверить, кажется, нужно было отказаться от всего, что раньше знал в жизни. Все условности и ограничения, на совесть выученные в детстве, плотно сидят в сознании каждого человека. Меня всегда устраивала моя выработанная годами и отточенная система ценностей, и я вряд ли был готов когда-либо расшириться настолько, чтобы отказаться от своего мировосприятия и не посчитать подобное чушью, если бы кто-то рассказал. Для скептиков всегда оставался незыблемым один аргумент: я этого не вижу и не чувствую, а значит, этого нет. И вот этот аргумент разбился на тысячу осколков и рассыпался: я больше никогда не смогу так сказать, потому что я реально видел это своими глазами. Хоть и не мог им поверить.
Фокус? Мистификация? Труба, удерживающая его на весу? Но если так — для кого это шоу? Мы не на туристической площади, где любой зевака может кинуть монетку. Передо мной настоящий брахман. Почему меня избрали для этого?
Я мог не доверять людям вокруг, политике, зазывалам, тому же брахману — но только не самому себе. Иначе как жить, если не можешь верить своим же ощущениям и тому, что видишь? На что тогда вообще можно опереться в жизни?
— Левитация — это не дар свыше, — медленно заговорил Кешиш, когда все закончилось, — это дано каждому, кто готов выйти из обусловленности. Заложено в каждом из нас, нужно только отыскать это внутри и научиться пользоваться.
— Но зачем мне нужен такой навык?
— Я вовсе не призывал тебя учиться подниматься над землей, тебе это действительно ни к чему. Ты этого и не сможешь. Просто ты был уверен, что это невозможно, верно? А теперь придется еще немного подумать о жизни. Об этом как раз и есть наша религия.
Я был ошеломлен. Что мне теперь со всем этим делать? Живем всю жизнь, четко убежденные в том, что знаем правильные и очевидные вещи, четко уверены в том, что дышим легкими, едим ртом, притягиваемся силой притяжения к земле. Но что, если это только сумма опыта, который дала наша среда? И если мы все такие уж обусловленые, есть ли вообще шанс отыскать истину и узнать, как же все-таки устроен этот странный мир? Встреча с монахом поселила в моей голове гораздо больше вопросов, чем дала ответов. Я просто не знал, за что теперь держаться, как дальше с ним говорить. Был счастлив, поражен и напуган одновременно.