— И все… — задумчиво протянул я, но развивать тему не стал — и без того не по себе было.
Еще одна беда состояла в тоннелях, куда постоянно нужно было нырять из-за невозможности проехать между скалами и водой, — на них то и дело наползал почерневший лед с ледников, который с грохотом периодически обваливался на крышу машины. Казалось, еще чуть-чуть — и она проломится, высыпав нам на головы тяжеленные глыбы.
— На самом деле нам повезло, что лед сыплется небольшими кусками и мы едем без остановок, — после очередного толчка сказала Инна. — Недавно я читала, что такой завал остановил движение шоссе аж на три недели! Машины не могли подобраться к месту, чтобы очистить его. Вот уж весело было бы тут застрять!
Как бы я ни хотел поскорее выбраться из этого «края смерти», я не мог не оценить удивительного феномена Каракорумского шоссе — через высочайшие горы мира, где раньше могли бродить только косматые яки и куда с трудом могли добраться даже местные, человек построил огромную международную трассу, соединяющую Пакистан с Китаем. Те, кто был причастен к строительству этой гениальной дороги, на самом деле были настоящими героями.
Мы постоянно лавировали среди устрашающих насыпей из серых каменных валунов слева и нависающих с гор острых горных наростов справа. От этого машину нервно подкидывало, и все ее внутренности, включая нас с ребятами, десять часов подряд трясло.
Уже на закате мы въехали в место, олицетворявшее тот самый страшный Пакистан, который я себе представлял: отовсюду на нас сыпались злобные взгляды горных моджахедов. Они явно были совершенно не рады, что какие-то белые появились на их земле. Спасал только внешний вид Джафа рядом с нами в машине, хотя сам он впадал в стресс и постоянно ворчал: мол, предупреждал — не надо было сюда соваться.
— Не ной! — бросила Инна с заднего сиденья. — Они ребята сложные, но хорошие. Можно договориться.
— Ага, и потому это село занимает первое место по количеству убийств в Пакистане, — обиженно буркнул ей в ответ муж.
Я от таких новостей присвистнул, но в спор встревать не стал — лучше сосредоточусь на дороге, тем более что до закрытия следующего перевала всего два часа, а нам еще километров пятьдесят ехать. И ночевать в этом райончике как-то совсем не хотелось. То, что полиция на всю ночь перекрывала сегмент в шестьдесят километров, чтобы никто не смел там ездить в темное время суток, о чем-то говорило.
Выехав из села, я с удивлением уставился на дорогу: она вся была засыпана огромными валунами, и явно они появились там совсем недавно. Причем так много, что объехать все просто невозможно, поэтому начал пытаться пустить некоторые между колесами и не задеть ходовую невысокого «Седанчика».
Послышался глухой резкий стук снизу. Я вышел из машины — переднее левое колесо на диске, заднее тоже. Отличаются только размером дырки в шине. Это просто катастрофа! Об один камень пробить два колеса! Не знаю, что меня расстроило больше — неудобство, что так покорежил ребятам машину, или понимание своей невеселой участи в сумерках в этом максимально небезопасном районе.
«Будешь жить долго и счастливо!» — вспомнились слова брахмана. Что ж, если верить этому пророчеству, сегодня статистику нападений я не пополню. Но если вспомнить Парусину…
Ну что за мысли в моей голове! Нужно думать, как выйти из ситуации, а не перебирать романтические предсказания. Запаска, конечно же, есть одна, но на ней не было никаких шансов сдвинуться с места. Минут через двадцать возле нас притормозил бусик, из которого вышли человек двенадцать. «Опа, — сразу подумал я, — а вот и местная братия подъехала».
Но все оказалось гораздо веселее: ребята с энтузиазмом бросились нам помогать, ставить авто на домкрат и снимать второе поврежденное колесо. Потом посадили Джафа в свою машину и поехали на ближайший шиномонтаж — вулканизировать.
А мы с Инной остались в кромешной тьме в горах. Честно говоря, я ожидал, что она сейчас выскажет мне все, что приберегла для своего Джафа: и какой я слепой, и откуда у меня руки, и зачем я вообще сел за руль…
Но ничего подобного я не услышал — ни она, ни приехавший с отремонтированным колесом Джаф и слова мне не сказали. Даже больше — не позволили заплатить за ремонт, как я ни настаивал. Я понял, что они отличные ребята и их раздражение и слабости распространялись только на любовные междусобойчики.
Еле прицепив при свете телефонного фонарика колесо на место, мы двинулись на поиски удачи — вдруг на блокпосте кто-то сжалится и пропустит нас? И удача улыбнулась: там совсем не оказалось полиции, и мы успешно покинули Каракорум, а к рассвету, совсем обессиленные, уже докатились вниз, в Исламабад.
Там меня ожидало прощание с ребятами и последний рывок по Пакистану — через регион Белуджистан в Иран. Надо сказать, и Инна с Джафом, и друзья, и подписчики в соцсетях, и даже сотрудники вокзала, продававшие билет на автобус, настоятельно отговаривали меня заезжать в тот район — он реально считается самым террористически опасным во всей стране из-за сильных сепаратистских настроений. Формально жители региона около пустыни Белуджи находятся под властью правительства Пакистана, но по факту очень воинственно настроены против государства. Местные радикальные террористы часто устраивают массовые теракты даже в рейсовых автобусах. Особенно когда приезжают иностранцы — так можно получить больше паблисити в международных медиа. Но пакистанцам тоже там приходится несладко — случается, встречаются особые фанатики, и если видят при проверке ID кого-то из Пенджаба (столичного штата), могут вывести из автобуса и прямо тут же, на глазах у всех пассажиров, расстрелять.
С ребятами на вокзале прощались очень тепло — они подарили мне чудесное время, влюбили в Пакистан, помогли добраться в горы к хунза и реально переживали за меня как за друга.
— Я никогда в жизни туда не поеду, — использовал Джаф свой последний аргумент. — Ну а ты думай сам.
Но у меня уже не было других вариантов: если не через Белуджистан, то в Афганистан или Туркменистан, куда нужно открывать визы, а времени на них уже не было. Меня предупредили, что в регионе приставят отдельный конвой, который будет сопровождать чуть ли по пятам до туалета. Конечно же, я согласился и даже немного выдохнул — все же буду чувствовать себя защищеннее.
Спустя девять часов дороги на юг сразу бросилось в глаза, что это место — какая-то иллюстрация ада: вокруг раскинулась мелкая пустыня, пронизанная серой пылью, и завывает ветер, засыпающий глаза песком. По сторонам встречаются редкие бедные селения, и к дороге высыпают люди в рваных грязных одеждах. Это не та улыбчивая бедность, которую можно встретить в трущобах Индии, где могут петь песни и танцевать, даже если сегодня нечего есть. Нет, тут будто навис покров ненависти, обиды на мир и страданий — они считывались в каждом встречном взгляде. Невыносимо сложное место, где правят родовые кланы.
В этих районах твои глаза теряют контраст, резкость и яркие цвета — все пронизано мельчайшей песочной пылью пустыни. На зубах, в ушах и волосах скрежещет песок. Заметив, как сильно дерет в горле, и сплюнув, я увидел черно-бурую слизь — только бы не подхватить здесь еще чего-нибудь в легкие!
День 262Кветта, провинция Белуджистан, Пакистан
На вокзале в Кветте я вызвал ажиотаж своим видом и поиском таксиста, который привез бы к границе с Ираном. Все как-то странно качали головой в знак отрицания, и только один кивнул — мол, поехали со мной. Залез со всеми вещами в тук-тук и попробовал устроиться поудобнее на узком сиденье — по моим подсчетам, трястись мне до следующей пересадки еще часа два. А вообще, по устрашающим рассказам Инны, переход границы может занять от трех до семи дней из-за бесконечных блокпостов, проверок и задержаний. «Три дня — самый минимум, о котором я слышала», — вспомнил я ее последнюю фразу. Что ж, надеюсь, мне удастся побить этот рекорд.
Пока я размышлял, водитель неожиданно заглушил мотор буквально за вторым поворотом, остановился возле полицейской машины и пошел говорить с копами.
«Они ж его даже не останавливали. Чего это он? — подумал я, но тут водитель махнул рукой на меня, и полицейские начали приближаться к тук-туку. — А от меня-то им что нужно?»
Как оказалось, добраться до границы сам я не мог — только в сопровождении полиции и с официальным разрешением. И даже находиться здесь, в Белуджистане, самостоятельно я не мог, только под конвоем. Поэтому прямо на оживленном перекрестке посреди дороги меня со всеми вещами сгрузили с моторикши в полицейский пикап и повезли прямиком в райотдел, к начальнику. С этой минуты я больше не находился в Пакистане без военного сопровождения — минимум трех вооруженных человек. Это был интересный экспириенс — пока проехался по всем континентам, сформировалось мнение, что мир вроде бы открыт и безопасен, прост для путешествий. Но тут чувствовалось, что на самом деле кое-где жизнь идет по-другому.
Начальник оказался молодым парнем лет тридцати пяти, располагающим к себе и неожиданно хорошо говорящим на английском.
— Я не советую вам туда ехать, — сразу начал он, выслушав суть дела от подчиненных, — разворачивайтесь в Исламабад.
И снова по кругу пошли танцы с бубном: объяснения, что это важно, что не могу пробраться через другие страны и тем более лететь по небу. Как ни странно, он, кажется, понял меня и сдался. Легкой кровью, всего за три с небольшим часа в отделении, пермит, который здесь называется NOC, был у меня в руках. Теперь оставалось только ждать в отеле — единственном для иностранцев и очень дорогом. Пикап с тремя автоматчиками с «калашами», стационарным пулеметом на крыше и пулеметчиком, стоящим в боевой амуниции, бронежилете и каске, в полный рост в люке, привез меня именно туда. Наклеек «TripAdvisor» на стеклах дверей не было. Вместо этого — стикеры с часто встречающимися словами: «Moto» и «Extreme».
Жить в другом месте иностранцам нельзя. Выходить за территорию одному запрещено. Вода, еда, кровать — все есть в номере. Целый день не отходил от окна в ожидании. И вот на следующее утро на рассвете во двор отеля вкатился бело-черный пикап.