— Артемий, вы такой молодец — как мой Арман. Даже имена у вас похожи, — в голосе слышались нотки женского коварства, при этом пальцы продолжали волшебно превращать виноградные листья в долму. — Скажите, ну как ему жену хорошую найти? Может, есть где-то в мире такие места, раз у нас в Ереване не находится?
Арман засмущался, опередив меня с ответом:
— Мама, а ты у нас изобретательная — уже придумала тему для следующей кругосветки. Давай дадим Теме сначала эту поездку закончить, а потом отправим его по второму кругу — на поиски твоей будущей невестки.
Мы все дружно засмеялись, приправив долму шутками и верой в обязательное счастливое семейное будущее. От пребывания здесь меня быстро стало накрывать неподдельное чувство домашнего уюта, которое живет только на маминой кухне, где всегда тепло, вкусно и ты окутан заботой. От этого желание поскорее оказаться на родине резко усилилось. Чтобы развеять эту приятную грусть, вечером мы с моим ереванским другом отправились гулять по столице.
Ереван — город, где все гуляют, вернее, выгуливают свой культурный интеллект. Многие ходят на балет, в оперу, в театр; практически все здесь слушают джаз, опрятно одеты, старики очаровательно играют в парке в шахматы, и даже голуби ходят вокруг них с осанкой потомственных аристократов.
— Арман, сегодня вроде ж не воскресенье. Почему все так выглядят? — не мог не поделиться своим восторгом.
— Как — «так»? — удивился он.
— Ну так, вроде бы все сегодня собираются в театр.
— Ха, так у нас всегда все так выглядят — вдруг захочется в театр, а ты уже готов, — пошутил он. — Если честно, не знаю, о чем ты. Люди как люди. Просто они такие тут.
Наверное, истинное счастье приходит в тот момент, когда ты его не замечаешь. Армяне — счастливые люди, но хлебосольное время в их кругу подходило к концу. Меня уже ждал солнечный Батуми. Добираться туда предстояло на ночном поезде. Благодаря радушию моих друзей и в Азербайджане, и в Армении мне не довелось заглядывать в обменники, поэтому не подержал в руках и копейки местных денег — даже билеты на поезд мне купил брат Армана, не поддаваясь ни на какие уговоры с моей стороны. Единственная благодарность, которую они от меня принимали, — уплетать за обе щеки вкуснейшую еду во время прощального обеда.
Пока мама, как обычно, раздосадованно вздыхала и спешила накрыть на стол, я вдруг вспомнил, что сегодня ровно 10 дней счастливому завершению моих иранских приключений. В памяти снова всплыл образ Мустафы — он стал какой-то отправной точкой, но к чему именно, я еще не понимал. Я низко кланяюсь до сих пор каждому, кто помог выпутаться из этой передряги, и всегда буду благодарен за это. Но если бы не Мустафа…
Ясно было одно — все плохие расклады, которые происходят с нами, зачастую приводят к лучшему, к развитию, к важному человеку, к состоянию души, которого по-другому никак не достичь. До армянского тамады мне еще как пешком на вершину Арарата, но за прощальным бокалом вина я попытался донести эту мысль до своих добродушных друзей, поблагодарил от души Армана за его искренность и готовность помогать, успокоил его маму в ее переживаниях за сына — мол, длительное ожидание стоит того, кого ждешь.
За душевными разговорами мы в прямом смысле не заметили, как пролетело время. На всех парах несясь на оклеенном «Хюндае» к вокзалу, мы с Арманом поняли, что поезд пару минут назад отправился с вокзала Еревана без меня. «Гугл убеждал» — не все потеряно, ребята, догоняйте состав на следующей станции. Так мы и бросились в погоню за поездом.
Как настоящий преданный друг, Арман не мог проиграть в своей стране эту битву со временем. Я прямо чувствовал, как с каждым километром он все увереннее давит на газ. Не знаю, как ему это удалось, но мы обогнали поезд минут на пятнадцать, ворвавшись в изрядно разбитое здание старого вокзала в отдаленном от столицы городке Ванадзор.
Выигранное время одарило роскошью в виде посещения туалета. Вход к нему охраняли милейшие армянские бабули. При виде их я забыл, зачем пришел, и пустился в разговоры по душам. Их ответ на мой главный вопрос: «О чем мечтаете?» — не удивил, но по-настоящему тронул.
— Сынок, хотим и мечтаем об одном — чтобы не было войны, — сказали они в унисон.
За разговорами я забыл, что денег-то у меня с собой нет, чтобы воспользоваться удобствами. Видя, как я пытаюсь окликнуть пропавшего из вида друга, бабули в один голос закричали: «Да все в порядке, иди так, сынок!» Наверное, нигде меня так много раз и так искренне не называли «сынок», как здесь… Не мог уйти от бабушек, не оставив ничего на память, а поскольку ничего с собой не было, подарил моим вдохновительницам охапку крепких объятий благодарного то ли сына, то ли внука.
Прощаясь с Арманом на платформе, хотелось через него обнять всю Армению, пребывание в которой коснулось ранее не задействованных струн моей души. Гостеприимство, прекрасная мама, искрометные тосты, доводящие до слез, интеллигентность вне времени и футуризм среди остатков совка и повсеместной бедности простых людей — такого набора я не встречал нигде. Грусть расставания и свежесть наступающей ночи создавали лучший момент, чтобы оставить здесь книгу отца. Шестую, последнюю. Мы крепко обнялись. Поезд уже отчалил от перрона, оставив позади здание вокзала, а в прямоугольнике окна еще долго белела футболка моего армянского друга.
В купе, куда я ввалился со своими вещами, сидел лысый и довольно крепкий мужчина, который, судя по всему, не очень обрадовался нежданному гостю. Он уже явно расслабился, надеясь, что будет ехать в СВ один, а тут как бы «Здравствуйте, я ваша тетя». Будто предчувствуя такой неловкий момент, Арман снабдил меня коньячком в дорогу.
— Позвольте вас угостить? — я водрузил на стол пластиковую полуторалитровую бутылку с жидкостью цвета крепкого черного чая.
— Ой, нет, спасибо. Я не пью, — выдал мой попутчик, а через секунду добавил: — Практически.
Подумалось: «Странно, а выглядит, наоборот, как любитель костра и танцев». Ну, если «практически», то можно налить по чуть-чуть, так сказать. Неожиданно товарищ берет рюмку и прикладывает к губам:
— А это не заводской напиток.
«Ты смотри, эксперт!» — думаю про себя и начинаю разговоры о погоде, о природе. Через пару часов он стал разговорчивее, все больше участвуя в диалоге.
— А почему вы не пьете? — я почувствовал, что для этого вопроса момент настал.
— Да болезнь у меня… Ну я уже вроде бы вылечился, — и смотрит в окно, будто ожидая следующего вопроса.
— А что такое? — я прочитал его мысли.
Он глубоко вздохнул и выпалил:
— Ну, я вообще не должен был жить, по идее… Год назад у меня в брюхе было сто метастазов. — И, не дав мне переварить, уходит в подробности: — Да, все, как обычно бывает, — болезни никто не ждал, внезапно обнаружили, начал угасать на глазах, пытался бороться, лечиться, тратить на это деньги. Операции делали — одну, вторую, третью. Пришлось из бизнеса бабки тянуть, а сам понимаешь, к чему это все ведет. Друзья все видели, выпытали, что случилось, и стали брать все расходы на себя. Я не хотел брать, но они настояли, пришлось согласиться и лечиться.
— У вас хорошие друзья.
— Да, но я никогда ни у кого ничего не брал. Я не могу просто так брать, даже у друзей, понимаешь? Когда они без моего ведома оплатили операции, я просто не мог их подвести и не отдать эти деньги. Я обязан был бороться, чтобы быть до конца мужчиной. И именно это принципиальное желание — вернуть долг — заставило бороться с болезнью, чтобы выжить.
После услышанного я не знал, что сказать. Набравшись сил, рискнул спросить:
— Вас вера спасла?
— Нет, не вера, меня спасли и друзья, и мой долг. Я не хотел подвести их и нарушить свое слово. Выхода не было — я просто не мог не вылечиться. Не имел права.
Темнеющие картинки за окном давно угасли, превратившись в черный экран, прежде чем я смог оправиться от потрясения и продолжить, насколько это было возможно, непринужденный разговор с попутчиком. Оказалось, что Грач (так его звали) едет в Батуми поддержать свою дочь на конкурсе танцев. Он специально ехал не на одном поезде с дочерью, чтобы не смущать ни ее, ни ее друзей своим присутствием.
Наутро он стал собираться — выходил на станции в пригороде Батуми. Я поблагодарил его за знакомство и вдохновляющую откровенную историю.
Наедине с этими мыслями внезапно меня застал новый пейзаж за окном — железнодорожные пути вплетались в простенькие советские дачи прямо вдоль рельсов, а сразу за ними просматривалось Черное море, пронизанное солнечными лучами. С приближением поезда море заполняло собой весь обозримый простор, а затем снова скрылось из виду, уступая путь остановке на центральном вокзале Батуми.
День 277Батуми, Грузия
Разлука с морем длилась недолго. Не дожидаясь чекина в отеле, я бросил вещи на ресепшене и уже через 10 минут оказался на морском берегу. С полной уверенностью, что прямо сейчас на этом каменном батумском пляже запишу стендап «До дома осталось одно только море», я прихватил с собой свою чудом выжившую GoPro. Но эта галька, знакомый запах именно родного Черного моря накрыли меня с ходу и по полной. Тело окаменело, а воспоминания детства вытеснили из головы все другие мысли.
Черное море — оно же не похоже ни на какое другое. Это первое море, которое научило меня, еще маленького мальчика, любить невесомость соленой воды, оставив самые сильные эмоциональные воспоминания. Да, это, возможно, не самое красивое, не самое чистое и прозрачное море на свете, но в нем есть то, что затрагивает струны души. Я разулся, вошел в воду, волны начали заигрывать с пальцами ног, заманивая глубже. Точно так же, как тогда, в Крыму, полжизни тому назад. Я на автомате включил камеру. Стою, хочу что-то в нее сказать. И не могу. Ком так сильно сжал горло, что глаза стали мокрыми, а слова спрятались так глубоко, что их невозможно достать.