Ю.Б.) мне на объединённом Пленуме обкома и горкома КПСС пытались (не без участия бывшего секретаря обкома Андрианова) прекращение дел отнести как антипартийную работу на практике. Но из этого ничего не получилось. После вмешательства ЦК КПСС и лично Н.С. Хрущёва всё это было отметено, я полностью реабилитирован и избран членом бюро и Пленума Ленинградского обкома КПСС».
Беспардонно изгонявшийся из органов внутренних дел опытный руководитель напомнил и о других страницах своей службы Родине, которые ни в одном из обвинений не упоминались, поскольку в них не могли найти криминала. «Будучи назначенным начальником ГУШОСДОРа МВД СССР, я проработал с 1946 по 1948 год. После этого назначен начальником Московского областного Управления МВД и Заместителем министра. В течение четырёх лет являлся членом бюро и Пленума Московского обкома КПСС, членом Исполкома Моссовета, депутатом Верховного Совета СССР. После смены руководства Московского Обкома и Горкома КПСС, когда первым секретарём Обкома был избран Н.С. Хрущёв, я был оставлен в числе членов бюро обкома и находился в его составе до 1952 года, когда был назначен освобождённым заместителем министра внутренних дел СССР. С 1955 года, работая зам. министра внутренних дел РСФСР, принимаю активное участие в деятельности партийной организации Министерства».
Всё это не имело теперь никакого значения. Никита Сергеевич с лёгкостью расставался со своими бывшими соратниками. Сколько их было уже потоплено, осталось во тьме позади! Не учёл только первый секретарь партии, что такое могло сходить с рук лишь до поры, до времени. Кто начинал предавать и громить поддерживавших его людей, тот в конце концов сам оказывался удостоен такой же участи.
В заключение своей исповеди Богданов написал: «Никогда не подвергался взысканиям по партийной и административной линиям. За длительный срок 17–18 лет я всё время честно и добросовестно работал на порученных участках работы. Принимал активное участие в деятельности партийных и советских органов. Всё это даёт основание обратиться к Комитету Партийного Контроля ЦК КПСС с просьбой учесть эти обстоятельства при рассмотрении моего дела. Я понимаю, что должен быть наказан, и это будет правильно, но прошу сохранить меня в партии, я это доверие оправдаю, как оправдывал в течение многих лет» [А. 12].
С учётом действовавшей в нашей стране социалистической законностиостаётся только спросить: причём здесь все эти многолетние, трудовые заслуги, если поступило указание исключить Богданова из партии?
Сбор компромата продолжался. Особенно в этом отношении усердствовал прокурор Ленинградской области Андреевский, который просмотрел массу архивно-следственных дел за 1937–1938 годы, но отобрал из них только те, которые касались Лужского РО НКВД. Тенденциозность этого поиска подтверждается тем, что в сопроводительном письме к составленному им в итоге списку из 25 позиций сказано, что сюда «НЕ вошли те дела, по которым Богданов в аресте обвиняемых НЕ принимал участия, обвинительных заключений НЕ утверждал и НЕ принимал участия в следствии». Значит, работник Фемиды искал не все дела, в которых можно было усмотреть нарушение социалистической законности другими исполнителями, а только те, которые хоть как-то были связаны с деятельностью Богданова. В путанице собранных дел прокурор, видимо, и сам не знал, как поступить, чтобы получше насолитьфигуранту. За три года поисков было найдено всего 6 подписей Богданова на следственных делах, которые по существу ничего не решали. В общей сложности в КПК в различное время переслали ещё массу протестов прокурора, жалоб обвиняемых, протоколов допросов, заключений, объяснений, заявлений, писем и других материалов по архивно-следственных делам. В персональном деле Богданова, набравшем в общей сложности 229 листов, эти бумаги составляли как раз половину объёма. Часть из них повторялась, некоторые были представлены в рукописном и машинописном вариантах, иные были вообще не по существу вопроса. В этом не видели ничего страшного — зато толстая подшивка выглядела солидно. Естественно, что в разбухший том персонального дела вошли все описывавшиеся нами ранее справки, служебные записки и заключения, составлявшиеся в 1957 и 1959 годах сотрудниками инспекции по личному составу Управления кадров МВД и работниками Отделов административных органов ЦК КПСС [А. 13].
В деле имелась также неизвестно кем составленная «Справка на Богданова Н.К.», в которой указывалось, что трудовую деятельность он начал с 1924 года, с 1929 по июль 1959 года служил в органах МВД и МГБ (в последнем министерстве никогда не был) райуполномоченным, начальником райотдела, с 1940 по 1946 год являлся замнаркома и наркомом внутренних дел Казахской ССР. С 1946 по 1948-й работал начальником ГУШОСДОР; с 1949 по март 1952-го работал замминистра внутренних дел СССР и начальником Московского областного УМВД. С апреля 1953 по 1955 год работал начальником Ленинградского областного УМВД, с октября 1955 года по июль 1959 года являлся заместителем МВД РСФСР. Отмечалось также то, что Богданов награждён дважды орденами Ленина и Красного Знамени, орденом Трудового Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды и 3 медалями. Избирался членом бюро райкома КПСС, ЦК Компартии Казахстана, Московского и Ленинградского обкомов КПСС. Являлся депутатом Верховного Совета СССР. В «Справке» говорилось о том, что по работе в Московском и Ленинградском областных управлениях МВД и МВД РСФСР Богданов «характеризовался с положительной стороны». За участие в строительстве ряда павильонов Всесоюзной сельскохозяйственной выставки награждён в 1958 году Большой золотой медалью ВСХВ. Принимал активное участие в строительстве канала Волго-Дон [А. 13].
Партийный следователь Ганин добросовестно истребовал все возможные материалы на Богданова, включая анонимки, передопросы бывших свидетелей и потерпевших, но всё это ничего существенного не принесло. Сколько было перепроверено дел, сказать трудно, но дополнительные материалы (при массовых репрессиях) появились только на двух одиночек — В.А. Ефимова и И.С. Семёнова, о которых мы писали в главе 12. При этом по поводу Ефимова мы обещали рассказать о весьма любопытных результатах пересмотра дела в прокуратуре Ленинградской области.
После отбытия наказания Ефимов вернулся в свою родную деревню Красные Горы и стал работать в одноимённом колхозе. В 1957 году, то есть через 20 лет после того ареста и приговора, по его жалобе проводилась перепроверка дела. Оказалось, что согласно справке райисполкома, вопреки приводившимся нами прежним официальным данным, Ефимов происходил из крестьян-середняков, а не кулаков. Также указано было, что он являлся членом колхоза с момента организации и слыл одним из лучших колхозников. Прежняя свидетельница Андреева на допросе 8 октября 1957 года охарактеризовала Ефимова только с положительной стороны и заявила, что по происхождению он — крестьянин-середняк, при организации колхоза в числе первых вступил в его члены и являлся одним из передовых работников. «Свидетельница Андреева отказалась от своих показаний, которые были даны ею в 1941 году (а от собственных показаний 1937 года не отказалась? — Ю.Б.), заявив, что тогда она давала такие же показания, что и сейчас, а почему в протоколе записаны другие (и ею подписаны. — Ю.Б.), ей не известно». Ещё Андреева показала, что прежние свидетели (1937 и 1941 годов) «Дмитриев и Кузьмин находились во враждебных отношениях с Ефимовым и ей лично пришлось слышать, как Кузьмин угрожал Ефимову: “Ну, подожди у меня, я тебе устрою!”» Отвечая на вопросы, почему Ефимов ссорился с Дмитриевым, Кузьминым и Шуваловым, Андреева пояснила, что эти лица в колхозе работали плохо, пьянствовали, разваливали колхоз, а Ефимов, наоборот, в колхозе работал очень хорошо и критиковал указанных односельчан. Не подтвердила Андреева и показания свидетеля Дмитриева о том, что Ефимов якобы в её присутствии допускал антисоветские высказывания. Допрошенные при проверке новые свидетели Трофимов, Смирнов и Родионов охарактеризовали Ефимова только с положительной стороны, как одного из лучших колхозников, который неоднократно премировался правлением колхоза. Они также подтвердили, что Ефимов находился в неприязненных отношениях со свидетелями Дмитриевым, Шуваловым и др.
На допросе 10 октября 1957 года сам Ефимов показал, что до вступления в колхоз имел дом, корову, лошадь, одну овцу, раскулачиванию никогда не подвергался, в колхоз вступил в момент его организации в числе первых семей. Ефимов пояснил, что в 1937 году его «трое суток избивали, не давали спать», в результате чего он подписал показания, в которых признавал себя виновным в антисоветской агитации. Ефимов показал также, что с Дмитриевым, Кузьминым, Андреевым, Шуваловым, Семёновым, Григорьевым и Архиповым ему приходилось ссориться, поскольку он «критиковал их за плохую работу в колхозе». Передопросить этих свидетелей не предоставлялось возможным, так как почти все они умерли, а местонахождение Дмитриева было не известно.
Пересматривая это дело, прокурор Андреевский установил, что: «показания допрошенных на следствии свидетелей порочны» (а на нынешнем допросе гарантированно честны?); «другие доказательства не подтверждены»; «часть свидетелей (одна Андреева. — Ю.Б.) от своих показаний отказались, в силу чего они не могут быть признаны достаточными»; «обвиняемый Ефимов от своих показаний в своих жалобах и на последнем допросе отказался»; «в процессе проверки опровергнуты данные о социальном положении Ефимова»; «установлено наличие неприязненных взаимоотношений между Ефимовым и свидетелями» (умершими или отсутствовавшими на допросе, что не давало возможность установить достоверность показаний). На основании этого прокурор решил постановление особой тройки в отношении Ефимова «прекратить за недоказанностью состава преступления» [А. 13].
По заданию ответственного инспектора Ганина 22 авгус