— Платон дал определение человеку ваше преосвященство, как «существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями, восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях», но как вы правильно заметили в своей работе, на что Диоген Синопский принёс ему ощипанную курицу, так что я считаю, что прежде, чем начинать осмыслять всю работу Платона, надо определиться с первоначальной формулировкой, от которой он отталкивался. Что же всё такое — есть человек.
Взгляд кардинала сразу изменился, и он остро посмотрел на меня.
— Пожалуй ты прав сын мой, наш первый день занятий будет очень длинным, — заметил он, прежде чем он достал свитки на греческом и стал отвечать на мой вопрос.
Закончили мы и правда только следующим утром, настолько же уставшие, насколько довольные друг другом. Я потому, что голова впервые за время нахождения здесь гудела от впитываемых знаний, он оттого, что я как губка всё впитывал и не только мог повторить за ним всё, но и осмыслить это. Для него это было очень важно, и он не уставал об этом мне говорить. Поскольку ему и мне нужно было отдохнуть мы расстались с уговором продолжить на следующее утро, также в это время.
Выспаться я как следует не успел, поскольку едва успел помыться и поесть, а также прикоснуться головой к подушке, как Алонсо разбудил меня, сказав, что пришёл мой учитель. Пришлось наспех одеваться и явиться перед очами взрослого мужчины, который явно ждал меня больше, чем того требовали приличия.
— Сеньор Леон, — я решил начать с извинений, — сразу приношу свои самые глубочайшие извинения. Скажу вам откровенно, в ожидании вас я заснул, поскольку всю ночь занимался со своим первым учителем.
На хмуром лице итальянца появилась лёгкая улыбка.
— Могу я узнать имя того, кто так бессовестно нагружает ребёнка? — поинтересовался он.
— Кардинал Виссарион Никейский, сеньор Леон, — перекрестился я, — очень строгий преподаватель, тут вы правы.
Маска недовольства тут же спала с его лица и он показал своё настоящее, улыбчивое лицо добряка, которое сейчас целиком выражало удивление.
— Вы обучаетесь у его преосвященства? Насколько я знаю, он не берёт себе учеников.
— До вчерашнего дня сеньор Лион, — хмыкнул я, видя, что он больше не сердится на меня, — он не смог устоять перед моим обаянием.
Альберти расхохотался в голос и замахал руками, отгоняя Алонсо, который хотел взять меня на руки. Он сам поднял меня и понёс в наш учебный класс, а я подсказывал ему дорогу. Увидев то, как он был обустроен, итальянец удивился ещё раз.
— Начинаю догадываться сеньор Иньиго, чем вы покорили его преосвященство.
— Его преосвященство Торквемада сказал, что вы сеньор Леон будете обучать меня математике и словесности, — продолжил я за ним, — поскольку, к своему стыду, я не знаком с вашим творчеством, что вы можете мне посоветовать почитать из ваших творений?
— Ой, сеньор Иньиго, какие там творения, просто проба пера, — стал отмахиваться он, но я настоял и он нехотя перечислил.
— Если хотите познакомиться с моим ростом на этом поприще, сеньор Иньиго, то начните с самого раннего — комедии «Филодокс», затем перейдите к «О преимуществе и недостатках науки», ну и из последнего наверно почитайте «О спокойствии души».
— Сегодня же прикажу всё это найти, чтобы к следующему уроку с вами высказать всё, что я думаю о ваших трудах сеньор Леон, — в шутку ответил я и он это понял, снова заразительно рассмеявшись.
— Всё больше рад, что согласился на эту работу, — заявил он мне, отсмеявшись.
— Вы также сказали сеньор Леон — «на этом поприще», — уточнил я, — на что ещё я могу обратить внимание?
— Ну я неким образом поспособствовал постройке Палаццо Ручеллаи во Флоренции, — скромно заметил он, — сейчас работаю над ещё парой проектов дворцов и соборов.
— Вы архитектор? — напрямую решил спросить я.
— Пытаюсь им быть, сеньор Иньиго, — развёл он руками, а до меня дошло, что мои опасения были напрасными, этот смешливый и весёлый дяденька явно какой-то суперкрутой человек, если по его проектам строят дворцы, да ещё и во Флоренции.
— «Нужно будет кроме его работ, навести о нём самом справки, — пометил я себе задачку на будущее».
— Сколько языков вы знаете? — решил я кое-что узнать прямо сейчас, поскольку обычным показателем образованности у человека было знание языков, и он меня не разочаровал.
— Семь сеньор Иньиго, — весьма грустно ответил он, — но я бы хотел знать больше.
— Сеньор Леон, — обратился я к нему, — достаньте пожалуйста из вашего стола бумагу, которая там лежит.
Он с удивлением это сделал, увидев там вексель с моей подписью в банк Медичи. Он попробовал протянуть его мне, но я покачал головой.
— Он ваш сеньор Леон, я хочу заплатить вам вперёд, поскольку не хочу, чтобы кто-то другой перехватил вас у меня. Я хочу быть вашим учеником.
Итальянец сначала недоумённо посмотрел на меня, затем расхохотался и спрятал вексель.
— А я вашим учителем сеньор Иньиго, — кивнул он, — жду не дождусь, когда услышу от вас разбор моих скромных творений.
Глава 11
4 августа 1454 A. D., Рим, Италия
— Учитель, — обратился я к кардиналу, который работал над очередным своим трудом, и лишь отвечал на те сложности с переводом, которые у меня возникали.
— Да Иньиго? — он поднял голову.
— Вы три дня назад попросили меня проверить для вас два перевода речей Квинтилиана, подписанные Георгием Трапезундским, — напомнил я ему о его задании, и кардинал кивнул, поскольку и правда поручал мне это.
— Что в них? — заинтересовался он.
— Ну, тут либо потерянные страницы, — я показал на два документа, копию с оригинала, хранящегося в римской библиотеке и саму работу переводчика, — либо я не понимаю, почему он пропустил целые куски текста.
Кардинал поднялся, подошёл ко мне и взял оба листа, сравнил их и поднял на меня задумчивый взгляд.
— Похоже Лоренцо Валла не зря обвинял этого Трапезундского в мошенничестве, — ответил он на мой вопрос, — качественные переводы стоят дорого, так что некоторые люди, не дорожащие своей репутацией, позволяют себе вот такое.
Тут он потряс листами в воздухе.
— Думаете мне стоит лучше присмотреться к его переводам? — поинтересовался я.
— Давай я завтра принесу тебе его самые ранние работы, — решил кардинал, — проверишь их, прежде чем я вынесу этот вопрос на курии.
Я согласно кивнул и вернулся к работе, поскольку это было действительно интересно.
— Ваше преосвященство, вы слышите, что мы говорим? — обратился один из кардиналов к задумчивому греку, который словно отрешился от всего происходящего.
Тот перевёл задумчивый взгляд на своего давнего недруга.
— Более чем ваше преосвященство, — ответил он, возвращаясь в действительность, — поэтому поднимаю вопрос об изгнании Георгия Трапезундского из Италии с запретом ему навсегда появляться на этой территории.
В курии повисла тишина.
— Мы уже изгнали его из Рима кардинал, — тихо заметил папа Николай V, — на чём основано ваше предложение, поскольку Альфонсо Великодушный предлагает нам хорошие отступные за то, чтобы мы его простили и разрешили вернуться.
— Я попросил своего ученика найти и проверить все работы этого лжепереводчика, — сурово ответил папе кардинал Виссарион, — практически все свои первые переводы он заканчивал либо с ошибками, либо вообще второпях, явно желая как можно быстрее сдать работу.
— У вас есть ученик? — удивился папа.
— Кардиналы Борджиа и Торквемада рекомендовали мне его, и я не смог устоять, — спокойно ответил Виссарион, видя как склонили головы указанные люди, показывая, что оценили его жест, — мальчик оказался настолько способным, что уже самостоятельно может работать над переводами с греческого и истинной латыни, хотя со времени нашей учёбы прошло всего несколько месяцев. Мне достался неогранённый алмаз, который со временем может превратиться во что-то прекрасное.
— Это правда? — папа с интересом посмотрел на Борджиа.
— Его второй учитель, синьор Леон Баттиста Альберти также весьма высокого мнения о нашем подопечном, — спокойно ответил гордый Альфонсо.
— Готовим себе смену Ваше святейшество, — улыбнулся и кардинал Торквемада.
Николай V уважительно покачал головой.
— Весьма похвально синьоры, весьма, — сказал он, — это очень правильное и богоугодное дело, все мы смертны, и должны позаботиться о том, что следом за нами придут те, кто достойны нас.
— Истинно так Ваше святейшество, — подтвердил Борджиа слова папы.
— Пришлите мне эти работы кардинал Виссарион, — решил Николай V, — я попрошу своих помощников проверить заключения вашего ученика о качестве переводов Трапезундского.
— Сегодня же будет сделано Ваше святейшество, — склонил голову Виссарион.
— Тогда с этим вопросом всё, перейдём к следующему на повестке, — решил Святой отец.
— Сеньор Леон, что случилось? Почему вас покинуло ваше обычное хорошее настроение? — обратился я к своему учителю математики и словесности, видя что обычно жизнерадостный и весёлый человек сегодня очень грустен.
Альберти тяжело вздохнул, вытащил из-за пазухи бумагу и протянул её мне.
— Простите синьор Иньиго, но мне придётся отдать вам часть денег за обучение, поскольку мне нечему больше вас учить, вы сейчас знаете столько же, сколько и я, а просто так тянуть коня за хвост мне не хватает воспитания.
— Сеньор Леон, — я поднял на него взгляд, — давайте договоримся, эти деньги ваши в любом случае, поскольку вы мне дали очень много как учитель и как я льщу себя этой мыслью — старший друг.
Альберти тут же закивал головой, поскольку мы оба за время наших занятий почувствовали друг другу привязанность. Он был всегда весёлый и спокойный, даже несмотря на мой бесконечный поток вопросов, так что я был ему благодарен, что он воспринимал меня не только как своего ученика, но и как сына, так что сам часто делал то, что обычно делал для меня Алонсо: таскал меня, записывал мне то, что я не мог записать сам из-за трясущихся рук. В общем как человек, он был мне очень приятен и ссориться с ним из-за денег, вот уж увольте.