Скорость повозки и нашего пешего отряда сопровождения была всё равно выше, чем шёл монах и через каждые полчаса нам приходилось останавливаться, чтобы его дождаться. До обеда мы проехали всего нечего, так что я понял, что если не сделаю что-нибудь, наше и без того непростое путешествие станет бесконечным. Для начала я решил попробовать договориться с ним. Попросив Алонсо закинуть меня за спину, я показал пойти ему рядом с монахом, который явно никуда не спешил и шёл ровно с той скоростью, к которой привык. Мы долго шли молча, я ждал, когда Алонсо выровняет шаг и приспособится к походке монаха, прежде чем начать разговор.
— Брат Иаков, — обратился я к старику, — ещё раз хочу воззвать к вашему разуму. Мы за полдня прошли всего несколько километров. Прошу вас, пересядьте в повозку, мы так будем двигаться быстрее.
— Что ты знаешь о францисканцах сын мой? — поинтересовался у меня монах.
— Думаю то же что и все, брат Иаков, — удивился я его вопросу, — начало ордену положил один из величайших святых католической церкви — Франциск Ассизский. Когда Франциск услышал Евангелие о том, как Господь Иисус отправил Апостолов проповедовать, об их жизни в бедности, то нашёл в этих словах собственное призвание и миссию. Он опоясал тунику верёвкой и начал проповедовать. В 1209 году, он и другие братья отправились к папе Иннокентию III за утверждением их образа жизни. Тот год считается началом Францисканского ордена. Получив устное подтверждение папы, а также его позволение свободно проповедовать покаяние, братья начали апостольское служение в странствиях.
— В общем-то и всё брат Иаков, — я посмотрел на него, — могу конечно дословно начать перечислять его деяния, но вы не об этом же меня спросили?
— Нет сын мой, я вижу, что ты хорошо знаком с нашим учением, — покивал он головой, и значит также знаешь, что значат эти три узла на моей верёвке?
Он показал на замызганную вещь своего крайне скудного гардероба.
— Бедность, послушание, целомудрие, — перечислил я, — три завета, что вы поклялись соблюдать перед богом.
— Тогда ты должен сам знать ответ на свой вопрос, — улыбнулся он мне.
— Евангелие от Матфея, глава 10, стих 10: «Ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха, ибо трудящийся достоин пропитания», — нахмурился я, по памяти процитировав Священное Писание и показал на его посох.
— Тогда это что, брат Иаков?
Монах остановился на дороге как вкопанный, задумался, явно вспоминая процитированное мной, затем отбросил посох в сторону, перекрестился и поклонился мне.
— Благодарю тебя сын мой за наставление.
И с этими словами пошёл дальше, без посоха ещё медленней чем с ним, всё же возраст был у него явно не рассчитанный на долгие путешествия. Я едва не взвыл, поскольку мои слова оказали прямо противоположный эффект оттого, что я хотел.
— Пойдите найдите посох, — кивнул я по пути к повозке паре наёмникам и те бросились назад, вскоре принеся злосчастную палку, упаковав её к остальному грузу.
— Не помогло? — встретил меня внутри капитан.
— Стало только хуже, — показал я рукой в сторону едва идущего монаха.
— Зачем же он тогда посох выкинул? — изумился он.
— Да я ему напомнил кое о чём, — скривился я, — похоже зря.
Пару часов мы снова ехали с большими остановками, ожидая его, так что злость внутри меня стала накапливаться.
— Сможете на привале подпалить его робу? — поинтересовался я у Бернарда, — может так хотя бы заставим его пересесть в повозку?
— Сеньор Иньиго, — твёрдо ответил Бернард, перекрестившись, — это без меня.
— И ты Брут, — вздохнул я и снова замолчал, смотря изредка в окно, как медленно мы плетёмся.
— У меня идея сеньор Иньиго, — к повозке подъехал Алонсо, — давайте с братом Иаковом договоримся, где будем ночевать и мы туда доедем раньше, просто ожидая его уже на месте.
— А если с ним что по пути случится? — ответил я, — отпадает.
— Можем оставлять охрану из четырёх человек и чередовать их, — предложил Бернард, — но я согласен с вами обоими сеньоры, что-то надо делать, это дорога убьёт мою жопу.
— Пойду с ним поговорю, — я показал Алонсо, чтобы снова меня перебросил к себе за спину.
— Брат Иаков, — обратился я к старику, который без посоха уже не так бодро шагал, как раньше, — где мы остановимся на ночлег?
Старик посмотрел на солнце, затем ответил.
— В Колонне есть монастырь францисканцев, думаю мы успеем туда до темна.
— Тогда вы не против, если мы поедем туда первыми, оставив вам охрану?
— Господь охраняет меня, — ответил он, перекрестившись, — а ты поступай как считаешь правильным.
Вернувшись в повозку, я передал Бернарду ответ монаха, на что тот хмыкнул и подозвал к повозке своих солдат. Все были не сильно рады оставаться с монахом, так что добровольцев не нашлось, пришлось капитану тянуть жребий для всех, чтобы поделить у кого какая смена будет. Найдя тому, кому не повезло на сегодня, остальные приободрились, и мы поехали вперёд уже без остановок.
Придуманный нами вариант стал нравиться всем, кроме тех бедолаг, что остались с монахом, особенно когда мы прибыли к монастырю и солнце уже начинало опускаться за горизонт, а это значило, что брат Иаков прибудет сюда точно затемно.
— Просите ночлега, но не говорите, что мы представители папы, — сказал я Бернарду, — пусть будем простыми путниками, чтобы не нарушать их покой.
Он отправился к воротам, стуча в них словно таран и спустя минут десять препирательств, нас наконец впустили внутрь.
— Не хотели пускать ироды, — возмущённый капитан вернулся ко мне в повозку, — пришло пригрозить, что тогда возьмём монастырь штурмом.
— Ты уверен, что мы одолели бы эти стены? — удивился я.
— Ворота бы подожгли, рва же нет, — показал он мне на ветхие деревянные ставни.
— Ну да, — хмыкнул я, — они решили, что их восстановление будет дороже, чем пустить нас.
Мы въехали внутрь, когда к нам подошёл упитанный глава монастыря, одетый в приличного вида коричневую робу, подпоясанной весьма такой красивой новой верёвкой.
— Синьоры, к сожалению, монастырь может предоставить вам только кров над головой, — сложив молитвенно руки заверил он нас, — еда у нас рассчитана только на братьев.
— «Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душою твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки», — процитировал я, — вы позабыли Священное Писание отче?
Лицо монаха превратилось в гневную гримасу, было видно, что он с трудом сдержался, чтобы не ответить мне гадость и то сдержался явно только потому, что вокруг были вооружённые наёмники.
— Мы дадим вам хлеб и воду, — бросил он и ушёл, а вскоре кто-то из монахов принёс какой-то замызганный мешок, в котором лежали два каменных куска хлеба и кожаный бурдюк с вонючим вином, больше похожим на уксус.
Постучав куском хлеба по стене бревенчатого сооружения, по виду хлева, где держат скот, а теперь поселили и нас, Бернард собрался выкинуть его, но я приказал положить хлеб обратно в мешок, с гаденькой улыбкой прокомментировав.
— Оставим для нашего брата Иакова.
На лицах моих со провожатых появились такие же улыбки.
— Будем есть, привезённое с собой, — распорядился я, — в следующей деревне купим продуктов. Когда прибудут наёмники, охраняющие монаха, покормим их нормальной едой. Ему же оставим то, чем нас угостили. Мы по его милости страдаем, путь и он наслаждается.
Так всё и произошло, вот только если я думал, что это хоть как-то на него повлияет, то ошибся. Брат Иаков, прибывший поздно ночью, занял отведённый ему угол, взял этот каменный хлеб. размочил его в том подобии вина, что нам дали и поел. Затем долго молился и наконец уснул.
Утром я проснувшись, отправился с Алонсо умываться к колодцу, увидев там женщин, которые стирали вещи священников, таких же францисканцев, как и мой спутник.
— М-м-м, — я показал ему на них, — я конечно не очень знаком с жизнью монастырей, но разве так можно?
— Видимо да, синьор Иньиго, — хмыкнул тот, — надо спросить у нашего монаха.
Я так и сделал, когда он проснулся. Старик, посмотрев на меня спокойным взглядом заметил.
— Они не видят, что творят сын мой, и бог их за это накажет.
— Вы не хотите им ничего сказать? — удивился я, — они же из вашего ордена.
— Они из ветви ордена братьев меньших конвентуальных, — ответил монах, — живут монашескими общинами, хоть и соблюдают правила нашего ордена.
— Женщины в монастыре тоже разрешены правилами? — ехидно поинтересовался я у него.
— Бог им судья, — перекрестился он, и вернулся к своим утренним молитвам.
Завтрак нам также не дали, пришлось есть своё и поблагодарив монахов за кров, мы выдвинулись в путь, заменив охрану у Иакова, чтобы страдала уже следующая четвёрка. Договорившись с монахом, где мы его будем ждать, мы двинулись вперёд и вскоре остановились в деревне, в доме старосты, чтобы пообедать и подождать священника, а заодно наметить, где мы будем ночевать.
Мой внешний вид очень смущал старосту, поэтому он старался не смотреть на меня, всё время опускал взгляд в пол.
— Поспрашивай людей в деревне, у нас есть серебро, — распорядился ему я, — купим яйца, колбасу и прочее, что может долго храниться. Кто захочет, пусть подходит к сеньору Алонсо.
— Слушаюсь синьор, — несколько раз кланялся он, — конечно люди захотят заработать, денег у нас давно не видели.
— Пусть твоя жена обед накроет на нас всех, — продолжит я, — в помощь позовёт кого, не переживай, я заплачу тебе.
Я показал Алонсо, тот достал десять сольдо и протянул их старосте, который быстро их убрал себе в кулак.
— Слушаюсь синьор, конечно всё будет сделано.
Неожиданно за стеной криком закричал ребёнок, а староста, извинившись сказал.
— Извините синьор, младшенький мой, второй день в лихорадке, травница говорит не выживет.