Если все то, чего мы не сделаем просто потому, что подхватили инфекцию (легкую, конечно), обходится обществу так дорого, получается, что каждый раз, случись нам приболеть, следует сопоставлять эти расходы с выгодой, которую мы получим, если останемся дома. А если здесь играет роль личный анализ баланса выгоды и издержек, тогда, возможно, Нэнси совершенно права, когда говорит, что у нее есть веские причины ехать в автобусе.
Чье это тело, в конце концов?
Если предположить, что эмбрион имеет право на жизнь, перевешивает ли оно право беременной женщины распоряжаться собственным телом?
Вариант такого сценария впервые приведен в статье Джудит Джарвис Томсон «В защиту аборта» (Judith Jarvis Thomson, «A Defence of Abortion», 1971). Этот сюжет должен был заставить нас по-иному взглянуть на вопрос об искусственном прерывании беременности. Дебаты вокруг абортов зачастую сосредоточены на вопросе, можно ли считать эмбрион человеком со всеми полагающимися правами, в том числе правом на жизнь. Мысленный эксперимент Джудит Томсон ставит под сомнение мысль, что аборт – это плохо, даже если считать, что плод – человек. Он заставляет представить себя в ситуации, когда твое тело должно обеспечивать жизнеспособность другого человека. Можно ли считать, что обеспечивать ее до конца – твой моральный долг?
По мнению Джудит Томсон, большинство возмутится при одной мысли, что кто-то может решить, будто это их моральный долг: продолжать обеспечивать чужую жизнедеятельность – это разве что добрый поступок, такого нельзя потребовать. Но тогда, получается, можно считать, что у человека есть право на жизнь, и при этом отрицать, что это право предполагает также право жить за счет чужого тела. Если это так, то наши представления об аборте следует пересмотреть.
По мысли Джудит Томсон, у беременной нет никакого морального долга вынашивать ребенка, поскольку с моральной точки зрения никто не вправе требовать, чтобы она позволила эмбриону жить за счет ее тела. Если она решит сделать аборт, то тем самым не нарушит право плода на жизнь, а просто лишит его жизнеобеспечения, которое давало ее тело, на которое у плода нет прав. Таким образом, с морально-этической точки зрения аборт допустим, по крайней мере в ряде случаев.
Неудивительно, что вокруг этой темы ведутся жаркие споры. Возможно, главный контраргумент состоит в том, что сценарий Джудит Томсон не аналогичен большинству беременностей: обычно люди решают заняться сексом, зная, что это может привести к беременности, однако беднягу, который вынужден спасать футболиста, просто взяли и похитили. Можно возразить, что, если женщина уже забеременела, у плода есть права на ее тело, которых в сюжете с футболистом нет в принципе.
Однако и это не позволяет вынести окончательный вердикт. Томсон просит нас представить себе ситуацию, в которой «семена людей» развеяны повсюду в воздухе, будто пыльца. Если не хочешь, чтобы они пустили корни в твоем доме (поскольку не хочешь детей), ставишь на окна сетки. Однако случается, что семена проникают и сквозь сетку, попадают в дом и пускают корни. Томсон утверждает, что если такое случается, человек-росток не имеет права жить в твоем доме, даже если ты по своей воле открыл окно. Подобным же образом и плод не имеет права жить за счет тела женщины, даже если она по своей воле занималась сексом.
Разумеется, против сценария Джудит Томсон есть и другие возражения. Например, одни утверждают, что есть разница между тем, чтобы дать человеку умереть, как в истории с футболистом, и тем, чтобы принять решение убить его; другие говорят, что женщина, занимаясь сексом, по умолчанию соглашается, чтобы плод жил за счет ее тела; третьи – что в ситуации, которую описала Джудит Томсон, у футболиста все же есть право жить за счет чужого тела.
Достичь всеобщего согласия по этим вопросам и по другим возражениям, которые вызывает мысленный эксперимент Джудит Томпсон, так и не удалось. Однако исследовательница все же показала нам, что право на аборт можно отстаивать, даже если согласиться, что плод имеет право на жизнь.
Допустимо ли совершать самоубийство?
Распространяются ли права распоряжаться собственным телом на право прервать собственную жизнь?
Доводов против самоубийства очень много, однако однозначного вердикта ни один из них не дает, по крайней мере в данном случае.
Самая прямолинейная аргументация против самоубийства – утилитаристская: Дороти не должна сводить счеты с жизнью, поскольку от этого общая сумма счастья на планете не повысится, а понизится. Весомость этого аргумента применительно к самоубийству очевидна: если человек кончает с собой, это выбивает почву из-под ног у всех его родных и близких. То, что покойник больше не испытывает неприятных чувств, отнюдь не компенсирует того, сколько горя он причинит окружающим и миру в целом.
Однако у этого довода есть слабые места. Это не тот случай, когда огорчать окружающих всегда плохо с морально-этической точки зрения. Ведь, например, если Дороти всегда покупает продукты в «Теско», а ее сестру это ужасно огорчает, мы не сочтем на этом основании, будто Дороти поступает дурно, что ходит в «Теско». Конкретнее, в случае Дороти вполне может оказаться, что если она перестанет быть несчастной, это все же компенсирует то горе, которое она причинит близким, если покончит с собой. Она же сама говорит, что ее смерть едва ли заставит кого-то сильно страдать.
Кроме того, часто считают, что самоубийство – это дурно, поскольку несчастья, которые толкают на него человека, – явление временное. Идея в том, что если человек, задумавший самоубийство, наберется терпения и подождет, рано или поздно положение дел улучшится и он обнаружит, что жизнь снова приобрела для него смысл и ценность. То есть самоубийство – это плохо, поскольку оно лишает человека всего хорошего, что ждет его в будущем.
Этот довод тоже не безупречен. В случае Дороти, как и во многих случаях из реальной жизни, особенно если у человека хроническая депрессия или неизлечимая болезнь и это сыграло роль в его решении, нет никаких гарантий, окажется ли она когда-нибудь в ситуации, когда в ее жизни больше хорошего, чем плохого. Иначе говоря, неизвестно, станет ли когда-нибудь жизнь ценной для Дороти.
Но даже если бы у Дороти были надежные основания предполагать, что она снова научится ценить жизнь, все равно непонятно, как это можно превратить в довод против самоубийства. Совершенно не очевидно, кому будет плохо, если Дороти не насладится всеми благами, какие сулит ей будущее. Это ни в коем случае не будущая Дороти, поскольку ее попросту не будет и оттого, что она окажется лишена всех этих благ, она не понесет никакого ущерба; но это и не нынешняя Дороти, поскольку она не ценит собственную жизнь и ее вовсе не утешает, что будущую Дороти, возможно, ждет что-то хорошее.
Разумеется, против самоубийства есть и другие доводы, однако все они не слишком убедительны. Интересно, что даже религиозный довод, гласящий, что самоубийство – это грех, поскольку только Бог имеет право решать, кому жить и кому умирать, не выдерживает критики. Скажем, философ Дэвид Юм указывал, что если самоубийство – это нарушение прав Бога, то точно так же надо относиться и к спасению жизни человека, обреченного на гибель.
Вероятно, все, что мы можем сделать, чтобы отговорить Дороти, – это убедить ее, что жизнь когда-нибудь обязательно обретет для нее ценность и что это может стать для нее сейчас источником утешения. Если это и в самом деле имеет для Дороти моральный вес, у нее появится причина воздержаться от самоубийства. Если же нет (а мы уже обсуждали несостоятельность этого довода), совершенно непонятно, почему свести счеты с жизнью – это плохо.
Предопределены ли преступления?
Влияет ли отсутствие свободы выбора на морально-этическую оценку виновности и невиновности?
Брюс и его адвокат обсуждают вечный вопрос – вопрос свободы воли и детерминизма. Адвокат утверждает, что, поскольку все поступки Брюса определяются исключительно его устройством и программным обеспечением, он лишен свободы воли. Это очень важно, поскольку, если у Брюса нет свободы воли, то как минимум можно заявить, что он не несет моральной ответственности за свои поступки. На это Брюс отвечает, что, хотя его действия, возможно, и в самом деле определяются механистическими процессами, тем не менее решение убить актеров совершенно очевидно вытекало из его намерений и желаний – оно не было вызвано ни сбоем системы, ни какой-то внешней силой – а следовательно, налицо свободный выбор. Разница между подходом Брюса и подходом адвоката – это разница между так называемым компатибилизмом и инкомпатибилизмом в вопросе свободы воли.
Философы-инкомпатибилисты, например Иммануил Кант, определяют свободу воли так, что она логически несовместима с детерминизмом, отсюда и название этого течения – от латинского incompatibilis, «несовместимый». Детерминизм утверждает, что любой поступок – это всего лишь следствие какой-то предшествующей причины (которая тоже представляет собой следствие какой-то предшествующей причины и так далее). Согласно инкомпатибилистам, свободное действие – это такое действие, которое не представляет собой следствие, то есть оно «первоначально», но при этом находится под контролем деятеля. Если верить детерминизму, таких свободных действий не бывает.
Философы-компатибилисты, в том числе Дэвид Юм, смотрят на это иначе. Они определяют свободу воли так, что она логически совместима с детерминизмом (от латинского compatibilis, «совместимый»). С их точки зр