В таком жизнерадостном настроении, подхватив рюкзаки, мы выдвинулись в сторону близлежащего буддистского монастыря. Мессинг, чтобы хоть немного реабилитироваться перед нами за свои долгие размышления по части дорог, которые мы выбираем, прочел нам вслух замечательное стихотворение своего любимого русского поэта XIX века Василия Дмитриевича Лебелянского о трудной дороге вверх. Прежде чем прочесть его, Мишель рассказал нам следующее:
— Вы, коллеги, конечно, знаете, что в поэтическом наследии Василия Дмитриевича Лебелянского довольно много стихотворений, оказывающих специфическое воздействие на человека и даже на мир. Лебелянский создавал эти стихотворения, чтобы сделать свою весьма трудную жизнь хотя бы чуточку легче. Поэт с самой юности страдал целым букетом фобий, в числе которых была и очень своеобразная — боязнь дальних дорог. Стихотворение, которое я сейчас прочту вам, как раз и написано на тот случай, чтобы всякий его прочитавший или прослушавший легче перенес путешествие.
И Мессинг прочел:
«Нелегко разрываться на старые искры в причудах чужого минувшего.
Проще видеть за этим закатом какие-то новые в памяти странности.
Упиваться волнением, стирая в сознании надежду на самое лучшее.
Сохранять тишину в этой все повидавшей умеренной данности
Всех времен. Пораженье укрылось за склоном холма. Одинокие
Предлагались решенья, которым давалось довольное прошлое.
Оставались шаги по стеклу в неприличности очень уж легкие.
Сохранялось на сферах тяжелых лишь только серьезно хорошее.
Продолжение жалело себя. И за этими серыми мутными сферами
Что-то радостно пело по нотам. Полночными сонными искрами
Кто-то мир укрощал. И давалось здесь каждому истина верою.
И рождались слова. И на свечи здесь ладаном вяло так брызгали,
Понимая, что много кажется в вечности сладостно прожитым.
Тишина воцарилась над миром. Чужими в эпоху стремленьями
Растворяется то, для чего по дорогам никем никогда здесь нехоженым
В эту ночь уползают следы тишины. И направленным в прошлое веяньем
Растворяется мир в пустоте. По законам великой и славной прозрачности
День минувший собой остается до этого мира от трудного года уставшего.
Сферы века окажутся слишком уж в свете традиции выжженной мрачными.
Перейдут в тишину повседневности вечность сурово кому-то отдавшие».
И действительно, как только Мессинг продекламировал это стихотворение, я заметил, что на душе, на сердце стало как-то сразу легче, спокойнее. С годами я научился ценить спокойствие, хотя прекрасно помню, как в молодости не соглашался с Пушкиным, утверждавшим, что главное в жизни — это покой и воля. Точнее сказать, про волю, про свободу я соглашался, а вот про покой никак согласиться не мог. Однако это было в молодости, теперь же я стал понимать гения русской поэзии, для которого именно спокойствие было на первом месте. Думаю, что похожее ощущение от стихов Лебелянского испытали и мои товарищи — мы подхватили рюкзаки и бодро зашагали вверх по горной тропе, наслаждаясь полуденным теплом и пением южных птиц.
Часть 3В чужой монастырь со своими дыхательными практиками не лезь!
Буддийский монастырь
Через четыре часа, как мы и планировали, на лесистом склоне Кайласа показались стены и крыши того самого монастыря, который мы выбрали на карте как самый ближний из буддийских монастырей. Ворота нам отворил молодой послушник. Он улыбнулся и на хорошем английском объяснил, что сейчас почти все монахи на обязательных работах, но скоро они освободятся и смогут пообщаться с нами.
— Пока вы можете здесь отдохнуть с дороги, — сказал послушник.
Эксперимент с дыханием по Белоусову
Мы так и сделали. Разложив багаж и приведя себя в порядок, мы решили, что теперь уж точно настало то самое время, когда мы с полным правом можем воспользоваться рекомендациями Александра Федоровича Белоусова; то есть испытать на себе то, что зафиксировал древний лечебник: попытаться дышать регламентированно — так, чтобы выдох был длиннее вдоха, а вдох поверхностным. И только Петрович, Леонид и я расположились возле пагоды, желая приступить к испытаниям этой дыхательной техники, как показавшийся в дверях Мессинг остановил нас:
— Дорогие коллеги, прекрасно понимаю ваше нетерпение и желание поскорей опробовать методики дыхания, рекомендованные Белоусовым, но очень прошу вас прежде выслушать меня. Подумайте сами, други мои, вот сейчас вы втроем начнете дышать, делая выдох длиннее вдоха, а вдох поверхностным. А если эта техника в здешних условия окажется для ваших организмов не самой подходящей?
— Что может случиться? — спросил Петрович.
— Петрович, ну откуда, голубчик, я знаю? Я только предполагаю и предлагаю. Предлагаю начать дышать по белоусовской технике не всем сразу, а для начала кому-нибудь одному.
— Давайте попробую я, — вызвался Петрович. Нам с Леонидом ничего не оставалось, как согласиться, впрочем, немного завидуя нашему товарищу, которому предстоит пережить то, о чем писал Александр Федорович. Но и правоту Мессинга мы признали безоговорочно.
Петрович приступил. Он делал вдох несколько короче, нежели мы предпочитаем делать обычно, но зато компенсировал поверхностность вдоха нарочитой долготой выдоха. Так продолжалось несколько минут. Когда Петрович завершил дыхательный эксперимент, стало заметно невооруженным глазом, чувствовал он себя лучше, чем прежде. И только уже мы с Леонидом собрались продолжить дело, так удачно начатое Петровичем, как нас вновь остановил Мессинг.
— Прошу вас, дорогие коллеги, — сказал Мишель, — немного повременить с реализацией этой техники. Очевидно, что у Петровича все прошло хорошо, но ради всеобщей безопасности нижайше прошу вас выдержать, ну, скажем, пару часов, в течение которых мы еще понаблюдаем за Петровичем. Ведь, согласитесь, мы не ведаем, каковы последствия применения этих техник дыхания в каждом конкретном случае.
Мы согласились понаблюдать, как в дальнейшем подействует на нашего Петровича методика неравномерного дыхания, обнаруженная Белоусовым в старинном лечебнике. Тем времени из пагоды монастыря вышла Настя. Она как-то необычно посмотрела на Петровича — тоже, видимо, заметила, что с нашим другом произошли позитивные изменения. Леонид рассказал Насте, как Петрович дышал по старым техникам, но тут же предупредил, что повторять эксперимент пока что не стоит.
Белоусовская методика может и навредить!
К нам стали подходить возвращающиеся с работы монахи. Все они говорили по-английски, а некоторые даже и по-русски, что не могло нас не радовать. Монахи, узнав цель нашего путешествия, обрадовались и рассказали нам, что в их монастыре разным способам дыхания и влиянию их на человека вот уже много веков уделяется повышенное внимание. Знания эти передаются из поколения в поколение.
Длительные наблюдения позволили выявить одну закономерность: продолжительность жизни напрямую зависит от способа дыхания. То есть, считают монахи, каждый из нас вправе выбрать приемлемую для себя стратегию дыхания из тех, что выработаны за многие века человечеством. Вот только очень важно, чтобы выбранный способ дыхания не вступал в конфликт со спецификой консистенции воздуха того места, где этот способ дыхания используется.
— Только что один из нас испытал на себе воздействие старинного способа корректировки дыхания, — заметил Мессинг.
— А что это за способ? — поинтересовались монахи.
Мессинг рассказал. Как только Мишель закончил свой рассказ, сидящие с нами монахи взволнованно переглянулись, и один из них сказал:
— Господа, эта техника дыхания знакома нам очень хорошо, однако считаем нужным довести до вашего сведения, что применение данной методики в климатических условиях нашего монастыря, как это ни прискорбно, не просто непродуктивно, но, более того, вредно для здоровья…
Мы с ужасом посмотрели на Петровича. Монах же продолжил:
— Объясняется все довольно-таки просто: короткий вдох и долгий выдох способствуют тому, что в организм дышащего таким образом поступает в большом количестве кислород. Причем, господа, в гораздо большем количестве, нежели при обычном дыхании. Конечно, вы скажете, что это хорошо, но…
— Что — «но»? — я знал, что перебивать собеседника недопустимо, однако когда монах после этого «но» замолчал, я не выдержал.
Монах не обиделся, только улыбнулся. Надо сказать, что эта улыбка в какой-то степени успокоила меня. Монах продолжил:
— Расположение нашего монастыря, да и горы Кайлас таково, что в здешнем воздухе наблюдается обилие кислорода. В какой-то степени это хорошо. Но только, господа, в какой-то степени. Когда концентрация кислорода в организме превышается, кислород из газа животворящего превращается в газ вредоносный. Проще говоря, кислородом можно отравиться. Боюсь, что ваш друг превысил допустимую концентрацию кислорода, прибегнув к технике медленного выдоха…
Петровичу худо
И действительно, к нашему ужасу Петрович в один миг побледнел и стал заваливаться набок, теряя сознание. Можно бы было списать это на самовнушение — дескать, наслушался Петрович про отравляющие свойства кислорода и внушил себе, что они на него подействовали. Но вся долгая жизнь Петровича, его прежняя профессия и нынешний статус опровергали мысль о повышенной внушаемости нашего друга. Означало это только то, что Петрович, испытавший на себе технологию дыхания с медленным выдохом, в действительности получил отравление избытком кислорода. Что делать? Признаться, в первую минуту мы растерялись.
Спасение Петровича
На наше счастье, монахи отнюдь не растерялись. Тот монах, что рассказал нам про возможность отравления кислородом, что-то шепнул юному послушнику, который в мгновение ока сорвался с места и стремглав бросился к главной пагоде. Мы все сгрудились возле Петровича. Мессинг брызнул на нашего друга водой из фляжки; Петрович пришел в себя, но было очевидно, что отравление гораздо серьезнее, чем мы думали.
Не прошло и пяти минут, как вернулся запыхавшийся послушник. В руке он держал несколько странный на первый взгляд предмет — блестевший золотом на вечернем солнце стакан, из которого выглядывала золотая трубка. Послушник передал предмет беседовавшему с нами монаху, а тот налил в стакан воды из фляжки Мишеля. После этого монах плотно закрыл крышку и поднес трубку ко рту Петровича. Петрович понял, чего хотят от него, и, вставив трубку в рот, принялся усердно дышать. Через несколько минут цвет лица и блеск глаз нашего друга получили свои изначальные визуальные характеристики, что могло означать только одно: последствия отравления избытком кислорода успешно ликвидированы.
Чудо-стакан, спасший Петровича
На наши вопросы о приборе, вернувшем нашего Петровича к нормальной жизни, монах ответил:
— Как вы заметили, стакан сделан из чистого золота. Но с точки зрения функциональных его особенностей это не принципиально. Важнее другое: жидкость, находящаяся в стакане, не должна прямо соприкасаться с трубкой; трубка забирает лишь газообразные структуры, формирующиеся на поверхности жидкости в силу специального устройства камеры стакана. Заметьте, господа, не требуется ни нагревать, ни остужать камеру; все дело только в ее устройстве. Так вот, сформированные на основе самой обыкновенной воды газообразные структуры оказываются способными восстановить баланс в нашем организме, нарушенный любого рода дыхательным отравлением. Именно такого рода процесс мы и могли сейчас наблюдать на примере вашего товарища, который неосторожно использовал малознакомую технику в неподходящих для этого условиях.
— Кажется, такого рода техническое приспособление используется при профилактике астматических заболеваний и при никотиновых отравлениях, — заметил Мессинг.
— Да-да, — подтвердил я. — Этот тренажер используется сейчас в целом ряде медицинских методик, делающих упор на целительные способности дыхания как такового. Однако, к стыду своему, я бы и не вспомнил об этом приборе.
— Я тоже, — признался Мишель. — Но все хорошо, что хорошо кончается! Думаю, что сегодня мы заночуем в монастыре, воспользовавшись здешним гостеприимством, а наутро нам нужно будет продолжить восхождение, потому что одним этим прибором, коллеги, нам, конечно, ограничиваться не стоит. Ведь он способен ликвидировать сравнительно острые патологии, тогда как нам важнее профилактика хронических отклонений.
Восхождение продолжается
Ранним утром следующего дня мы покидали столь любезно приютивший нас монастырь. Покидали с чувством, что мы на правильном пути, ведь чуть ли не в первый день пребывания на Кайласе мы получили два важных факта из прошлого — сказку от Алексии и рецепт дыхания из старого лечебника от Белоусова. Кроме того, вспомнили о приборе, позволяющем редуцировать дыхательные отравления; и, самое главное, при помощи этого прибора спасли Петровича.
О дыхании и… любви
Погода стояла чудесная, пели птицы, распускались на первых солнечных лучах цветы. Видимо, под влиянием тибетских красот Настя стала вслух размышлять:
— Знаете, друзья, я так часто думаю о любви…
— Что же, сударыня, молодости свойственно думать о любви, — философски заметил Мессинг.
Настя словно не слышала Мишеля:
— А после того, как мы вчера едва не потеряли нашего дорогого Петровича…
— Ну, Настя, не сгущай краски, пожалуйста, — попытался реабилитироваться Петрович.
— Да, конечно. Но я всю ночь думала о том, что любовь и дыхание как-то связаны. Возможно, я ошибаюсь, однако народная мудрость учит нас прямой связи того, что мы называем любовью, и нашего дыхания.
— Что это за народная мудрость? — спросил Петрович.
— Наша родная, русская, — ответила Настя. — Судите сами: недаром говорится, если человек в кого-то влюбляется, то он неровно дышит к тому, в кого влюблен. Так ведь?
— Отсюда, — поддержал Настю Леонид, — пошло, кстати говоря, немного странное слово «неравнодушен». Если вдуматься, то оно бессмысленно. Получается, человек обладает по отношению к кому-то или чему-то неравной душой. Казалось бы, чепуха. Но с точки зрения этимологии получается, что неравнодушен — значит «неровно дышит». Если человек испытывает любовь к другому человеку, то дыхание его становится более частым.
Еще раз о любви
Тему этимологии решил продолжить Мессинг:
— Полностью соглашусь с вами, коллега, но позволю себе внести одно дополнение, касающееся соотнесения этих двух чудесных выражений: «неровно дышит» и «неравнодушен». Не кажется ли вам, коллега, что их диахронная корреляция указывает на концептуальное единство корней?
— Простите, — ответил Леонид, — но не совсем понимаю ваш тезис о диахронном характере корреляции двух этих выражений. В той же степени можно настаивать и на характере синхронном. Если брать за основу диахронию, то необходимо установить, какое из выражений хронологически более раннее, а какое — позднее. Что скажете на это?
Мессинг задумался, поскольку, как кажется, не ожидал от Леонида такой грамотной и, прямо скажем, ученой отповеди. Мы не без гордости посмотрели на Леонида: не все одному Мессингу умничать! Однако в споре Мессинг сдавался только после того, как сдавался его последний оппонент. Потому соглашение Мишеля с позицией противника больше напоминало акт великодушия заведомого победителя к побежденному. Мессинг считал, что побежденные равны в своем величии победителям. Как только Мессинг собрался дать очередной бой своему оппоненту, как слово взяла Настя:
— Леонид и Мишель, я не думаю, что вам надо ссориться из-за различия в этимологии этих выражений. Не так уж и принципиально, диахрония здесь в основе или синхрония. Интереснее другое: явная этимологическая связь между дыханием и душой. Вот вы, Леонид, какие смыслы видите в этой связи?
— Смею полагать, — отвечал Леонид на Настин вопрос, — что смыслы, увиденные здесь мною, отнюдь не оригинальны: человек любит сердцем. Сердце же традиционно представлялось не то чтобы даже хранилищем, а средоточием души. Таким образом, ответ мой прост: душа и дыхание — слова одного корня; следовательно, любовь каким-то образом связана с дыханием. Но с каким?
— Позвольте, я отвечу на данный вопрос, — сказал уже примирившийся, как кажется, с концепцией своего оппонента Мессинг. — Знаем ли мы, что такое любовь? Знания наши о любви субъективны и бездоказательны. А между тем не могу не отметить, что в некоторых аспектах понимания процесса любви наука за последние годы преуспела. Подчеркиваю: именно наука, а не софистика и, уж конечно, не риторика. Так вот, наконец-то научными средствами сведена на нет доминировавшая более ста лет в определенных кругах концепция Эмиля Золя, согласно которой любовь — не более, чем влечение плоти!..
Тут уж Мессинг подчеркнул паузу совсем уж античным жестом — поднятым вверх указательным пальцем:
— Смею полагать, для вас, коллеги, такого рода подход не может быть приемлем уже по самой сути своей…
— Ну отчего же? — Петрович явно эпатировал тестя. Однако к чести Мессинга надо сказать, что тот не поддался на эту провокацию, а без запинки продолжал излагать свою мысль:
— Недавние открытия, основанные, коллеги, на многолетних экспериментах, на анализе их результатов по новейшим методикам, показали, что в основе любви лежит соматика! Получается, что любовь — отнюдь не выдумка поэтов. Нет! То, что мы с вами традиционно называем любовью, есть, по сути, психосоматический комплекс, обусловленный устройством нашего организма — от нервной до сердечно-сосудистой систем! Организм наш в определенный момент вдруг попадает в такие условия, согласно которым сердце «болит и любит оттого, что не любить оно не может». А что же дыхание? — спросите вы… Дыхание, коллеги, имеет ко всему этому самое непосредственное отношение. Только…
Тут Мессинг замялся — для нас было очевидно, что в дальнейших изложениях концепции нашего друга существуют какие-то противоречивые моменты:
— …только вот наука пока затрудняется сказать, в каких причинно-следственных отношениях находятся процессы дыхания и любви. Основных версий две: согласно первой, любовь является следствием сбоев ритма дыхания; по второй версии, любовь — причина сбоев в ритмах дыхания, того самого неровного дыхания, о котором мы говорили.
— Мишель, а вы к какой из этих версий склоняетесь? — спросила Настя.
Мессинг, прежде чем ответить, хитро, но по-доброму улыбнулся; немного помолчал и сказал:
— Видите ли, Настенька, по большому, так сказать, по гамбургскому счету для меня совершенно не принципиально, что в данном случае первично — сбой в дыхание или любовь. В равной степени обе гипотезы справедливы и одновременно бездоказательны. Важно, что любовь и дыхание связаны не только метафорически, но и физиологически.
— Я где-то читал, — заметил Петрович, — что в основе любви лежат химические процессы.
— Вот это я и пытался только что доказать, — оживился Мессинг. — Уверяю вас, что процесс корреляции дыхания и любви в основе своей зиждется на…