И тут Шарика осенило: раз оболочка мягкая, значит её можно прокусить. Приноровившись, он нашёл такое местечко, где дно ампулы, закругляясь, слегка выпирало, и начал грызть его. Но ампула не поддавалась, зубы скользили по её оболочке, оставляя лишь маленькие чёрточки, которые тут же зарастали и исчезали.
Шарик пришёл в бешенство – чистая, как слеза, влага переливалась перед его глазами, но в рот не попадала. Он заурчал и закрутил своим обрубком, как пропеллером, потом с тихим стоном приник к неподатливому материалу. И когда ему казалось, что уже никогда он не доберётся до воды, она вдруг тоненькой струйкой полилась прямо в рот.
Конечно, если бы он не так хотел пить, если бы не так был раздражён первыми неудачами, он мог бы сразу заметить, что вода, которая лилась ему в раскрытую пасть, была совсем не похожа на ту чистую, как слеза, земную воду, о которой он мечтал. Эта жидкость была солоновато-горьковато-противная, с довольно странным и неприятным запахом. Но Шарик поначалу ничего не замечал.
Жидкость была всё-таки жидкостью и утоляла жажду. А когда прошёл первый приступ жажды и он понял, что содержимое ампулы не такое уж вкусное, было поздно. Во-первых, он уже не очень хотел пить, а во‑вторых, жидкость перестала течь – стенки ампулы сами по себе затянулись плёнкой, и теперь нужно было снова их прокусывать.
Поняв, что сгоряча он наглотался совсем не того, чего ему хотелось, Шарик очень испугался и заскулил. Но потом вспомнил, что на протяжении своей собачьей жизни ему приходилось пить не только из рек или ручьёв, но и из луж, из грязных банок и мисок… Далеко не всегда в них бывала чистая и вкусная вода. Поэтому он легкомысленно решил: «А-а… Ерунда… Всё обойдётся!»
Именно в этот момент со всей очевидностью Шарик понял, что подумал он не по-собачьи. В его просветлённой голове метались непривычные мысли, громоздились странные понятия и неясные предчувствия. Это очень озадачило и смутило Шарика.
Стараясь не думать, он устало поплёлся по уже знакомым переходам к дивану-кровати и лёг. В животе урчала и переливалась странная жидкость. По телу расползалась удивительная, никогда раньше не испытываемая, очень приятная ломота и лень. Непреоборимо захотелось спать, но не клубком, скрючившись, как Шарик спал чаще всего, а свободно вытянувшись во весь рост.
И он, ещё не понимая, что с ним делается, повозился на диване-кровати, вытянулся, и тогда ему показалось, что тело у него начинает разбухать и приподниматься, а голова поэтому как бы проваливаться. Он поёрзал, носом наткнулся на брошенный прибор с мягкими наушниками и улёгся на него, как на подушку. Улёгся и почти сейчас же уснул.
Но всех этих приключений своего верного друга Юрий не видел, как не видел их и Квач, сладко посапывающий в своём выращенном из пола полумягком кресле.
Но проснулись они – и Юрий и Квач – одновременно. По кораблю перекатывался низкий, утробный не то рёв, не то гул.
Квач сейчас же бросился к доске и покрутил какую-то ручку. Не то гул, не то рёв исчез, и чей-то ровный, спокойный голос произнёс:
«Внимание! Считаю необходимым подать сигнал тревоги».
Голос говорил на совершенно неизвестном Юрию Бойцову языке – в этом не было никакого сомнения. Язык этот был певучим, с лёгкими переливами в конце слов. В нём или совсем не было, или было очень мало шипящих звуков, и потому, наверное, голос, казалось, не говорил, а пел.
В первые секунды Юрий не удивился. Он просто испугался: как-никак, а неизвестный голос предлагал объявить тревогу. Значит, кораблю угрожало что-то опасное и, главное, неожиданное. Юрий, как и подобает настоящему мужчине, подумал прежде всего о надвигающейся опасности и приготовился ко всяким неожиданностям.
Но уже в следующую секунду он недоуменно отметил, что неизвестный голос говорил, пожалуй, на том самом языке, на котором говорили между собой космонавты. Но ведь этого космического языка он не знал. А теперь он прекрасно понял, что сказал неизвестный голос на неизвестном языке.
На лбу у Юрки выступила испарина. С ним творилось что-то неладное.
Может быть, он наелся какой-нибудь вредной для здоровья ерунды и теперь бредит наяву? Но ведь если бы он бредил, он не смог бы понять, что языка, на котором предупреждали об опасности, он не знает. Не смог бы удивляться. У него даже испарина не выступила бы – ведь он бредит.
А может быть, всё это происходит во сне? Стоит только проснуться – и всё станет ясным? Вероятно, ему очень хотелось узнать язык космонавтов, чтобы потолковать с ними о всякой всячине, и вот теперь это хотение обернулось трудным сном. Почти кошмаром.
Но как ни старался Юрий проснуться, это ему не удавалось, потому что он не спал. Хотя голова была тяжёлой и шумела, но всё было совершенно правильным и реальным: он стоял возле своего дивана-кровати, смотрел на Квача, который напряжённо следил за показаниями приборов, видел безмятежно развалившегося на своём месте Шарика, видел спящих Зета и Миро, уже проснувшегося Тэна.
Тэн встретился взглядом с Юрием и спросил:
– …такое?
Если бы Юрий совсем не понял вопроса, он бы решил, что он действительно бредит наяву. Но он услышал последнюю половину вопроса, причём произнесённую невнятно. Но всё-таки услышал! Значит, он не бредил. Значит, либо Тэн сказал невнятно, либо сам Юрий плохо слышал. Но Тэн был, пожалуй, даже испуган и, наверное, говорил не шёпотом; значит… Значит, плохо слышал Юрий.
И тут только он догадался, что ему всё время что-то мешает! Он пощупал свою слегка тяжёлую шумящую голову и обнаружил на ней наушники. Он снял их, повертел и осторожно положил на диван-кровать. Как они попали ему на голову, понять или вспомнить он не мог.
В это время незнакомый, с металлическим отливом голос произнёс:
«Летательный аппарат Голубой Земли висит над кораблём. Принимайте решение. Принимайте решение. Программой предусмотрено либо уничтожение враждебно настроенных аппаратов местных обитателей, что делается лишь в крайних случаях, либо переход на нейтринный режим внешнего слоя оболочки».
– Включаю внешнюю связь! – крикнул Квач. – Даю нейтринный вариант!
Нет, теперь уже никаких сомнений не было: Юрий понимал язык голубых людей! Когда и как он выучился этому певучему языку, представить себе Юрий не мог. Но факт оставался фактом. Он понимал, что говорил неизвестный голос и что отвечал ему Квач. И что самое главное – он понимал смысл почти всех слов. Правда, «нейтринный вариант» был для Юрия понятен лишь наполовину.
Что такое вариант, в общем-то, понятно, ну, вроде… Как бы одно и то же, но несколько различное. Например, задача может быть в нескольких вариантах. В одном случае турист идёт и встречается с автомобилем, а в другом – автомобиль где-то встречается с туристом. А всё равно нужно узнать, сколько прошёл первый и сколько второй.
А вот что такое «нейтринный», Юрий не знал. Но он обрадовался как раз тому, что он не знал, что такое «нейтринный». Ведь если бы он понимал всё, что говорят голубые люди, это могло ему просто казаться. Но если он понимал не всё – значит всё остальное он понимал правильно. Исключение из правил подтверждало правило – выходило, что Юрий знал язык. Но когда и как он мог научиться неизвестному языку, да ещё за считаные часы, узнать он не успел.
Одна из стен затрепетала и, как всегда это происходило на корабле, не распахнулась, а словно вошла в себя. На месте образовавшейся пустоты выдвинулся большой экран, очень похожий на телевизорный. На его отсвечивающей поверхности забегали стремительные прочерки. Потом они исчезли, и Юрий увидел верхушки леса, дымку над деревьями и далеко-далеко смутные очертания своего городка.
У него забилось сердце, и вспомнился родной дом…
На экране возник вертолёт. Он, казалось, был совсем рядом, так близко, что Юрий видел даже лица приникшего к окнам экипажа.
Лица эти казались удивлёнными и растерянными, как у людей, которые что-то неожиданно потеряли или были внезапно одурачены.
Вертолёт двигался рывками. Он то зависал в воздухе, и тогда экипаж крутил головами, рассматривая окружающее, то летел дальше, и тогда лица в его окнах исчезали, – наверное, люди переходили к окнам на противоположном борту. Словом, экипаж вертолёта поступал так, как поступают что-либо разыскивающие люди.
И Юрий подумал, что разыскивать могут и его – ведь идут вторые сутки с тех пор, как он ушёл из дому. Отец мог обратиться в милицию, а милиция могла перекрыть все дороги, проверить все поезда и автомашины и, не обнаружив Юрия, обратиться за помощью к лётчикам:
– Поищите в лесу. Нам известно, что Юрий Бойцов частенько пропадал в лесу.
И лётчики могли выполнить эту просьбу – в городе уже был случай, когда они нашли заблудившихся в лесу грибников и вывезли их на вертолёте.
Словом, это было вполне возможным, и поэтому Юрий подался немного в сторону – мало ли какая техника может быть на вертолёте! Если так хорошо виден вертолёт, то вполне возможно, что и его экипаж видит всё, что делается в корабле. Сам-то корабль они, конечно, видят отлично. Такую громадину не увидеть невозможно. И если они всё-таки что-то разыскивают, то уж конечно не корабль, а, скорее всего, именно его, Юрку Бойцова.
Тут Юрка испугался по-настоящему. Он вспомнил, что шёл к кораблю по росной траве. Значит, на поляне обязательно остались две полоски следов.
И хотя вертолёт удалялся всё дальше и дальше, на душе у Юрки было всё тревожней. Он не сомневался, что лётчики увидели их следы на траве и поняли, что Юрий и Шарик находятся на корабле. Сейчас они вернутся, доложат о своей находке, заберут его и Шарика домой… Тогда Юрке наверняка не поздоровится.
– Юрий! – услышал он голос Квача. – Какой вред может принести этот летательный аппарат?
– Какой аппарат? – не понял Юрий.
– Ну вот этот… что улетел.
– При чём здесь вред? – удивился Юрий. – Это же самый обыкновенный вертолёт. Пассажиров возит, грузы. Разведку производит и всякое такое.
Квач помолчал, потом сурово спросил: