Единственное, с чем здесь строго, – это с животным белком, но здесь его никому и не хочется. Я была в разных похуденческих институциях, и побег в город за картошкой фри у затерроризированных диетой страдальцев – нормальное дело. Но только не в “Ананде”, где влиться в ряды вегетарианцев становится проще простого – бургер тут мистическим образом даже и в голову прийти не может. Понятное дело, с “ Мишленом” я дружна давно и близко, а вот с индийской кухней знакома была поверхностно. И уже за первым завтраком вдруг обнаружила, насколько взрывным и объемным бывает вкус, – а ведь речь всего лишь об овощах и бобовых! Да, и тут никто и не думает отговаривать вас от десерта – тем более моей натерпевшейся дошеньке было рекомендовано всё теплое и сладкое. Надо ли пояснять, что воду со вкусом овощей я решила попить как-нибудь в другой раз.
Кстати, о напитках. Моим любимым утренним ритуалом, привезенным из Гималаев, стал имбирный чай с каплей меда. Бодрит лучше кофе, только в тысячу раз вкуснее, и в миллион раз полезнее. Поэтому и wake-up call тут даже в шесть утра гораздо гуманнее, чем где бы то ни было, – в дверь стучит официант с обязательным подносом чая. Знаю, время подъема, особенно для отпуска, шокирующее, и никогда бы не подумала, что вставать с первыми павлинами (а именно они приходили ко мне на террасу по утрам) я буду по доброй воле. Но позже в Ananda просыпаются только люди очень больные или совсем дураки – а как иначе назвать человека, кто, будучи в добром здравии и пусть с остатками, но разума, откажется от перспективы трекинга в Гималаях, да еще на восходе солнца?
Вот тут будет лирическое отступление – такой дурой в первые дни была и я: то мне хотелось выспаться, то я не верила, что дойду до конца, то кроссовки были не те. А потом спортивно подкованные подружки вдруг заперли меня в центре строя, и мне уже некуда было деться – на пятки в буквальном смысле наступали другие страждущие просветления на вершине горы. Честно, я до сих пор не понимаю, как в первый раз смогла дойти до конца. И уж тем более не понимаю, как могла повторять этот трюк на протяжении всех оставшихся дней. Когда тебе кажется, что вот оно, счастье, и четырнадцатикилометровая дорога наконец закончилась, не верь глазам своим: впереди еще ждет несколько сотен ступенек в храм Кунджапури, прославляющий богиню Шакти и бога Шиву. Приз финалистам трехчасового восхождения – красная веревочка на запястье и горстка сладкого воздушного риса. И посвящение для начинающих, главный же аттракцион ждал на церемонии Ганга аарти. Быть в Гималаях и не поехать в Ришикеш непростительно. Столица йоги, любимый ашрам “Битлз”, который пару лет назад официально открыли для туристов, настоящая, не причесанная пятизвездочным сервисом Индия. Отправиться туда стоит хотя бы для того, чтобы, пересекая на лодке Ганг, пощекотать себе нервы, глядя на драматический дым от погребальных костров в Варанаси, – он поднимается так высоко, что не заметить его невозможно даже с другой стороны реки. Но нашей целью, к счастью, был костер другой – ритуал Ганга аарти на закате солнца у берегов священной реки. Сотни людей, распевающих бхаджаны, размахивают круговыми движениями лампадами из камфоры – и в этом уже таится двойной смысл. Огонь символизирует духовное знание и играет роль земного воплощения правды, но и камфора как топливо выбрана не случайно – в процессе горения она растворяется без остатка. Ритуалом Ганга аарти руководит местный духовный лидер, он же и очень кстати поясняет всё происходящее для англоговорящих гостей.
В какой-то момент мне вдруг показалось, что он обращается ровно ко мне: “Бросьте в огонь свои страхи, обиды, жадность и злость”. Я бросила. И мне наконец полегчало – я даже простила и себе, и жизни расхождение с моим идеальным сценарием. Да, и будете смеяться, смирилась и с тем, что даже лишние пять килограмм не сыграют решающей роли в моей судьбе.
К концу недели в Гималаях я начала легко вычислять новеньких в нашем аюрведическом раю – типичные невротики, они покрикивают на официантов и персонал отеля, возмущаясь, что всё происходит слишком медленно. И только спустя пару дней они поймут, что идеально отлаженный механизм курорта работает с точностью до минуты – просто без суетливых движений, истерических перебежек и прочих изображений сверхзанятости, к которым мы привыкли в городе. Тогда же я подумала, что в следующей жизни я, в отличие от Джаспера Гвина холлом бы не ограничивалась, я готова быть гостиницей целиком – и лучше бы это была Ananda in the Himalayas.
Елена РыковаОбслуживание в номерах
В четверг пришло уведомление. Светло-голубая бумага, фирменная желтая полоска поперек.
“Уважаемая Лилия Федоровна! Настоящим сообщаем, что во вторник, 25 марта 2452 года, Вы нарушили правило № 3002 Всеобщего порядка. Напоминаем, что, согласно вышеуказанному правилу, ездить в общественном транспорте с прической “конский хвост” категорически запрещено. Тем не менее именно Ваш конский хвост загораживал камеру скрытого наблюдения в монолейбусе № 624 в течение двадцати минут. В связи с тем, что правило № 3002 входит в Свод административных нарушений и регулируется сетью Карательных гостиниц, в качестве наказания Вам надлежит провести два месяца в отеле “Рангастус” (№ 178-ИГ в реестре). Согласно заключению психолога, Вы обладаете легкой формой социофобии из-за врожденных отклонений аутичного спектра. Исходя из этого, наказание будет состоять в принудительном общении на постоянной основе. Ваш персональный палач Инна будет ждать у входа в административное здание отеля 2 апреля в девять утра.
День был солнечным. Лиля мяла бумажку в руке и шла перекусить. Когда она открывала дверь в кафе, асфальт уже был в крапинку. Начался испуганный ливень. Менеджеры из бизнес-центра “Новомещанский”, отобедав ланчем комплектации “стандартная”, расселись по столикам, как по партам, – перед прозрачной стеной, по которой показывали дождь, как перед доской. И послушно ждали звонка. Совет всеобщего порядка уже наверняка прислал уведомление в отдел кадров, и Лиля думала, что положит в чемодан.
В общем и целом ей везло – наказание назначали всего третий раз. Первый раз следовало заниматься в спортзале каждый день в течение месяца. Унижаться групповыми занятиями. Это было терпимо. Во второй раз на два месяца ее лишили книг. Это было тяжелее. Раньше нарушителей отслеживали не так эффективно, но с тех пор, как Международная комиссия приняла закон о скрытых видеорегистраторах прошлой осенью, с этим стало строже. И ведь она действительно один раз случайно хлестнула хвостом по уху того господина в метро, в кепке и с носом, похожим на дерево с широким стволом. Она боялась, что он подаст жалобу, извинялась и плакала, но тот, видимо, смолчал.
Пятнадцать лет Лиля жила одна в белой “двушке”, ставшей ей второй кожей. Двадцать первый этаж, Третий центральный административный округ. Однажды решилась купить кота, их тогда выдавали на работе по квоте Министерства селекции. Лиля назвала его Роберт. Он прожил два года и умер за четыре часа от незарегистрированного вируса. Второй раз заводить животное она не стала – слишком много бумаг и волокиты.
Лиля вошла в квартиру, повернула ручку подачи электричества. Включила на подзарядку шкафы с электронной библиотекой: они засветились светло-зеленым светом, который она так любила. Книги достались ей от родителей, которые, согласно правилу № 398, по достижении шестидесятипятилетнего возраста переехали в резорт для престарелых “Благолепие” сети пенсионных гостиниц. А родителям – от бабушки отца, она была дальним и непрямым потомком великого писателя. Собиралась медленно и вдумчиво: вспоминала сухие и всегда холодные мамины руки, мужчину, которого любила (счастливо женат и правилопослушен), трогала занавески и кухонную столешницу из искусственного камня. Спала плохо: волновалась.
Она вышла из дома в шесть утра. Неявка каралась Уголовным сводом. В фарах такси резал дождь. В электричке не работала бегущая 3D-строка. Машинист по ошибке нажимал на две кнопки сразу и кричал на весь поезд: “Стартую?”, “Трогаться?”, “Что делать?”, “Давай по межкабу!”. “Значит, электричками всё еще управляют живые люди, – подумала Лиля, – удивительно. Наверное, какая-то программа Министерства занятости по борьбе с безработицей”. Она села вначале у прохода, потом пробралась к окну. Небоскребы спотыкались о раму. Затем запрыгали столбы. Один был сломан пополам. Лиля заснула.
Невысокая, широкоплечая, в пышной юбке а-ля рюс, Инна ждала у входа в административный корпус: на табличке Лилина фотография из Facebook 120S pro.
– О, это вы? – удивилась она. – И как я должна была вас узнать? У вас такая удачная фотография в профайле! Вы там такая красавица… Нельзя, знаете ли, людей в заблуждение-то вводить.
Голос у Инны был низкий, почти мужской. Фраза опалила Лилю, как внезапно пыхнувшее на лицо пламя, она беспомощно подумала: “обычная фотография, даже без косметики и фотошопа”, но решила промолчать.
– Вы по новому правилу, всего три месяца назад введено, поэтому будете на этаже общих нарушений. – Инна прикусила ее за локоть жилистыми пальцами. – Тут направо и после розария прямо. Не обращайте внимания, не наступайте, обходите – еще с утра не успели убрать. Одна особа из абортарного выкинулась сегодня с шестнадцатого.
Шеи у Инны почти не было: закрученный на затылке пучок сползал сразу по спине, когда она задирала голову, чтобы говорить с Лилей.
– А что там?
Инна забеспокоилась, так ей понравился вопрос.
– Вы же знаете, детей позволено иметь только менеджерам выше категории “З”, при этом аборты у них запрещены.
Лиля знала. В марте ей исполнилось тридцать пять. “И”-категория. Призрачный шанс получить “З” маячил года через два. Иногда, по вечерам, она лежала на кровати с котом на животе и думала, что разрешение иметь ребенка могло стать той единственной причиной, по которой она смогла бы пустить в свою “двушку” мужчину. Существовали еще Банки спермы и институт полигамных браков, но эти варианты ей не нравились.