1.
Означает ли зависимость настоящего от прошлого, что следует опустить руки, оправдывая свое бездействие неразумностью и несправедливостью вчерашних решений? Нет! Она означает другое.
Во-первых, прошлое нужно изучать, анализировать, понимать. А вместо этого им пренебрегают, его забывают, от него отказываются. «Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после», – написано в Священном Писании[11]. Осмысливая уроки Первой мировой войны, Черчилль признавался в 1920-х годах своим друзьям: «Как странно, что прошлое так мало понимается и настолько быстро забывается. Мы живем в самый бездумный из веков. Каждый день новые заголовки и неглубокие взгляды». По его собственным словам, сам он «пытался ворошить прошлое, приблизить его к нам, чтобы оно смогло помочь нам в решении сегодняшних трудностей».
Во-вторых, проблемы могут уходить корнями в далекое прошлое, являясь следствием множества решений, принимаемых на протяжении длительного периода времени. Так появляются сюрпризы, когда изменение, казавшееся незначительным в недавнем прошлом, объединяется с другими, более старыми, и приводит к тектоническому сдвигу, потрясающему масштабом и неожиданностью. В своей «Истории англоязычных народов», описывая падение Древнего Рима, Черчилль показывает, что большинство рассматриваемых им явлений имеют долгие причины, а изменения происходят и накапливаются настолько медленно, что, когда количество переходит в качество, трудно что-либо изменить и практически невозможно понять, как метаморфоза вообще стала возможна. «Подобно многим приходящим в упадок государствам, Римская империя продолжала существовать на протяжении нескольких поколений после того, как ее жизненная сила уже истощилась», – констатирует автор. Добавляя, что «ослабление страны происходило постепенно и положение усугублялось почти незаметно», он предлагает искать причину кризисов в далеком прошлом, одновременно указывая на основную сложность их преодоления – трудно противостоять потопу, набиравшему силу многие десятилетия из разных источников. Именно поэтому, как говорил Черчилль, «ошибки, которые делались в течение нескольких лет, не могут быть исправлены за несколько часов»23.
В-третьих, не только текущие проблемы появились в результате вчерашних решений, но и сегодняшние решения определяют завтрашнюю действительность. Принимая решения, нужно понимать, во что превратится будущее, став прошлым, и к каким негативным последствиям эти решения приведут. В диалектике подобная преемственность, когда решение одной проблемы порождает новые, известна как закон отрицания отрицания. Черчилль не раз наблюдал, как одна система решений, воспринимавшаяся в качестве избавления в один период времени, становилась обузой в дальнейшем. В той же «Истории англоязычных народов» он писал: «Власть Тюдоров была принята как освобождение и успокоение после анархии Войны Алой и Белой розы, а потом она перестала соответствовать потребностям и характеру постоянно развивающегося общества». В «Мировом кризисе» в качестве эпиграфа к одной из глав он процитировал следующие строки из «Песни большой дороги» Уолта Уитмена: «Пойми меня до конца: такова уж суть вещей, что плодом каждой победы всегда становилось такое, что вызовет новую схватку»[12].
Порождаемые каждым решением проблемы имеют тенденцию ветвиться и приводить к появлению не одного, а сразу нескольких негативных последствий. Поэтому, оценивая и выбирая альтернативы, Черчилль старался уделять внимание не только достигаемым результатам, но и вновь создаваемому негативу, стремясь минимизировать последний и не разрушать то полезное, что было создано до начала вмешательства. При этом он отчетливо понимал, что с принятием решения процесс не заканчивается, а по сути – только начинается. Или, иначе говоря, мы имеем дело с непрерывным кибернетическим циклом с обратной связью, когда получаемая в ходе реализации принятого решения информация вынуждает пересматривать точку зрения и корректировать ранее принятое решение.
Существует несколько причин, почему информация о том, как выполняется принятое решение, вынуждает вносить в него изменения.
Во-первых, мир не стоит на месте, все развивается и меняется. То, что мы воспринимаем как одномоментные события, на самом деле является частью растянутых во времени процессов, которые одновременно пересекаются друг с другом и отличаются своей индивидуальной траекторией. «Генералы часто забывают, что война не останавливается, она полыхает ежедневно с постоянно меняющимися результатами, причем не на одном театре военных действий, а на всех одновременно», – подчеркивал Черчилль. После войны, размышляя над прошедшими событиями, он скажет профессору Линдеману: «В галопе войны идеи, верные в один год, опровергаются фактами следующего». Учитывая эти закономерности, Черчилль советовал «повседневно взвешивать события» и определять дальнейшие действия исходя из текущей обстановки.
Во-вторых, со временем становится известна дополнительная информация, которая позволяет иначе взглянуть на проблему и предлагаемые решения. Описывая особенности формирования военной стратегии, Черчилль отмечал, что «по мере поступления новых сведений о неприятеле нам приходилось менять наши планы и обновлять их». Новые сведения позволяют по-новому оценить ситуацию, иногда в корне меняя предыдущую точку зрения.
В-третьих, реализация принятых решений редко проходит бесследно, обычно позволяя развить навыки и получить новый опыт. Глупо не учитывать наработанную компетенцию, продолжая все делать с пониманием неофита. «Ни одна стадия не является такой трудной и опасной, как первая, – объяснял эту закономерность Черчилль. – Проблемы второго года войны нужно решать с помощью опыта первого года войны. Проблемы третьего военного года нужно разрешать путем исследования и понимания результатов второго года, и так далее». При этом учиться можно не только на собственном опыте. В ноябре 1940 года при планировании операции в Египте против армии Муссолини Черчилль писал генералу Исмею, что «уроки продвижения немецких бронетанковых сил во Франции и около Кале должны быть оценены и использованы соответственно»45.
Огромный вклад в развитие кибернетического цикла, когда сегодняшнее решение вчерашней проблемы порождает завтра новую проблему и приводит к необходимости нового решения, внес выдающийся философ Карл Поппер. И хотя рассуждения Поппера касались научных исследований и формирования научных теорий, его воззрения, на наш взгляд, имеют прямое отношение к процессу принятия решений. Поппер показал, что любое решение начинается с появления проблемы, за которой следуют попытки исправления ситуации. Именно попытки, представляющие, по мнению Поппера, не более чем догадки и гипотезы. В этой точке философ расходится с общепринятым подходом, согласно которому принятые решения являются достаточными и корректируются лишь в том случае, если анализ предварительных результатов или дополнительно полученная информация указывает на их ошибочность. Поппер изначально исходит из предпосылки, что все попытки решения являются ошибочными. И дальше он вводит новый этап – исключение неудачных попыток. На самом деле классическая модель принятия решения тоже предполагает оценку выбранной альтернативы и пересмотр неправильного варианта. Но Поппер смещает акценты, отдавая первенство не верификации, а фальсификации. Вместо поиска подтверждений правильности принятых решений он настаивает на их активной и сознательной критике и призывает к обязательной фальсификации сделанного выбора. Активное использование критического метода позволяет, по его мнению, не только выявить ошибочные тезисы, теории и взгляды, но и лучше понять, почему они ошибочны6.
Как соотносится концепция Поппера с практическим опытом Черчилля? Британский политик был сторонником планирования и взвешенного подхода в принятии решений. «Поймите, насколько глупо и наивно полагать, что правительство может позволить себе действовать импульсивно, поддавшись желанию провести сиюминутные ответные действия, – заявил он в ноябре 1942 года, выступая перед депутатами палаты общин. – Здесь, наоборот, должны превалировать планирование и разработка с последующим выжиданием, которое – и я это отлично понимаю – выглядит для стороннего наблюдателя как обычная апатия и инертность. Но на самом деле это и есть не что иное, как твердая, непоколебимая, не допускающая никаких исключений подготовка к решающему удару».
Одновременно с важностью планирования Черчилль признавал его ограниченность в условиях неопределенности. «Представьте, вначале вы предполагаете, что война началась; затем что ваша страна примет в ней участие; после этого – ваша страна объединена единым порывом и все подготовительные меры предприняты до того, как будет слишком поздно; далее все рассуждения являются не более чем спекуляцией, – объясняет он. – Каждое следующее предположение опускает еще одну вуаль перед темным покрывалом будущего. Это находится за пределами наших умственных способностей. Древо логических рассуждений начинает раздваиваться слишком быстро. Произойдет ли крупное морское сражение? А может, нет? Что случится потом? Кто победит в сражении на суше? Никто не может ответить на эти вопросы»7.
Как же поступать в подобной ситуации? Отлично понимая всю ограниченность человеческого аппарата прогнозирования, Черчилль считал, что «в один момент времени можно управляться только с одним звеном судьбы». Он убедился в этом еще в начале своей политической карьеры, заявив в 1904 году, что «неблагоразумно заглядывать слишком далеко вперед». Бурные события следующих пяти десятилетий не изменят его мнения. В своих мемуарах в конце 1940-х годов он заметит, что «завеса будущего приподнимается постепенно, и смертные должны жить сегодняшним днем». Выступая в июле 1952 года в палате общин, он повторит, что «мудро смотреть в будущее, но очень трудно видеть дальше своих возможностей»