Рассматривая жизни других через призму конструкции «если бы…», Черчилль не забывает и о себе. В автобиографии «Мои ранние годы» он использует альтернативную историю для обоснования собственной избранности. Для этого он вспоминает ключевые эпизоды своего прошлого и предлагает читателям пофантазировать, насколько изменился бы дальнейший жизненный путь автора, если бы эти эпизоды сложились по-иному. Например, сдача школьных экзаменов. «Практический вывод таков: не спроси меня престарелый, уставший член Комиссии по делам гражданской службы про эти квадратные или даже кубические косинусы и тангенсы, которые я вызубрил всего неделю назад, ни одна из последующих глав этой книги так никогда и не была бы написана». Он мог бы посвятить себя Церкви, стать колониальным администратором или заняться финансами в Сити. «В общем, моя жизнь пошла бы совершенно иной колеей, что изменило бы жизни многих других людей, которые, в свою очередь, и так далее, и так далее…»12
Как уже упоминалось выше, это произведение создавалось в тяжелые для нашего героя годы, когда, вступив в конфликт с верхушкой тори и подвергнутый остракизму, он нуждался в стимуле для продолжения борьбы. Он его нашел в альтернативной личной истории, придя к выводу, что даже мрачный путь сегодня может завтра вывести на сияющую вершину. Он вновь возвращался к ключевым событиям своей молодости и убеждал себя в том, что те эпизоды, которые первоначально воспринимались им как неудача или провал, уже через несколько месяцев обретали новые краски, выводя к свершениям и принося популярность. Одним из таких эпизодов стало пленение во время Англо-бурской войны. Этому военному конфликту вообще уделено много внимания: из 29 глав – 10, из них пленению и побегу – четыре. В представлении автора, его пленение бурами произошло случайно, и если он кого и мог винить в досадном происшествии, то только себя. Не покинь он уцелевший после противостояния с бурами бронепоезд и не устремись на помощь своим, он, скорее всего, целым и невредимым присоединился бы к регулярным войскам. Но все произошло иначе. Он наткнулся на неприятеля, а попав в плен, оказался «отрезан от войны, которая сулила бесчисленные приключения и неограниченные карьерные перспективы», и теперь был вынужден размышлять над тем, какие «горькие плоды способна приносить добродетель».
Прошло тридцать лет, и то, что сначала казалось трагедией, теперь воспринималось не иначе как благословение судьбы: «Умей я предвидеть будущее, я бы понял, что этому горестному происшествию было суждено заложить основу всей моей жизни в будущем». Своим дерзким побегом Черчилль «завоевал известность на родине» и «обеспечил голоса многих избирателей». Одновременно с популярностью выросли и доходы от опубликованных книг, «позволившие ни от кого не зависеть и баллотироваться в парламент». Сложись все иначе, вернись он на бронепоезде к своим, его «возможно, вознесли бы до небес и всячески обласкали», но не прошло бы и месяца, и он «мог пасть при Коленсо», как это случилось с несколькими его знакомыми13. Следуя этой логике, начавшаяся в 1930-х годах политическая изоляция Черчилля была еще не так страшна. Кто знает, к чему его готовит судьба, в очередной раз закаляя в новых испытаниях?
Пройдет несколько лет, и Черчилль узнает ответ на этот вопрос. Началась мировая война, и его призвали для спасения королевства. В своих выступлениях ему предстояло убедить сомневающихся в необходимости продолжения борьбы. Он использует разные риторические приемы, в том числе построенные на конструкции «если бы…». В знаменитом выступлении 18 июня 1940 года Черчилль предупреждает, что «если мы проиграем, тогда весь мир <…> и все, что нам мило и дорого, погрузится во тьму нового Средневековья, только на этот раз оно будет куда более мрачным и продолжительным, благодаря извращенной нацистской науке»14.
В предыдущих главах было показано, какое влияние на биографию нашего героя оказала его вера в свою судьбу. Основу этой философии составлял детерминизм, предполагающий предопределенность будущих событий. Любовь к альтернативной истории, напротив, акцентировала внимание на многовариантности мира и предпочтении случайного перед детерминированным. Последняя мысль была близка Черчиллю, в чем мы уже могли убедиться выше при рассмотрении его отношения к установлению причинно-следственных связей. Просто удивительно, что две столь противоположные концепции одновременно уживались в одном человеке. Это говорит о сложности и неоднозначности мировоззрения британского политика, который, веря в свое предназначение, не был фаталистом в отношении судьбы человечества. Он считал, что будущее не предопределено. Именно поэтому он увлекался альтернативной историей. Именно поэтому он не верил в неизбежность ближайшего конца человечества, полагая, что наше будущее в наших руках. Именно поэтому он призывал задуматься над будущим и не забывать уроки Первой мировой войны с ее «непропорциональностью между причинами споров отдельных наций и страданиями, которые вызываются этими спорами; ничтожным и жалким вознаграждением, ожидающим тех, кто приносит великие жертвы на полях сражений; мимолетными успехами войны; медленным, занимающим долгие годы восстановлением»15.
Принцип № 24Возможности и опасности науки и технологий
Первым и единственным художественным произведением Черчилля стал роман «Саврола: рассказ о революции в Лаурании», вышедший в свет в 1899 году. Работая в непривычном для себя жанре, молодой автор попытался обобщить свои взгляды. «В уста героя вложена вся моя философия», – признавался он своей матери леди Рандольф. Одной из тем, поднятых им на страницах этой небольшой книги, стали размышления о возможном падении империи. Саврола предсказывает, что наступит день, когда начнется «деградация», когда «будет утрачено присущее нам превосходство», когда «согласно закону природы, другие расы будут двигаться вперед, чтобы вытеснить нас». Черчилль продолжит свои рассуждения о падении империи в отчетах для Morning Post во время Суданской кампании. Он признает, что «все великие империи прошлого были разрушены успехом и триумфом». Поэтому даже в расцвет Викторианской эпохи нельзя не «оглядываться назад со страхом, почти ожидая обнаружить признаки дегенерации и упадка». Какой же выход предлагает молодой автор? По его мнению, сохранение империи невозможно без превосходства, а последнее в современном мире может быть достигнуто только за счет технологического развития1.
Пройдет всего несколько лет после написания этих строк, и Черчиллю представится возможность самому сказать слово в развитии британских технологий. Правда, в основном они касались военной сферы. Так, молодой политик продолжил модернизацию ВМФ, начатую адмиралом флота Джоном Фишером, и активно продвигал переход судов с угля на нефть, а также стоял у истоков строительства нового класса линкоров – супердредноутов. Находясь под влиянием научно-технических фантазий Герберта Уэллса, Черчилль решил найти применение авиации в военно-морской сфере, а также активно подключился к созданию нового вида сухопутных бронированных машин на гусеничном ходу, ставших впоследствии известными как танки.
Затем начался военный пожар, разгоревшийся в Первую мировую войну, в огне которого исчезли миллионы людей. Размышляя над причинами произошедших ужасов и потерь, Черчилль – недавний инноватор – выделил в качестве виновников технологии и науку, которые «раскрыли свои сокровища и свои тайны в ответ на отчаянные требования людей и дали им в руки орудия и аппараты, имевшие почти решающее действие», они «создали орудия, грозящие безопасности и даже жизни целых городов и населению целых стран, орудия, действию которых не могли помешать никакие границы, никакие флоты и армии». Эти строки из «Мирового кризиса» знаменуют собой переломный момент в биографии нашего героя. Они были написаны в период крушения надежд на послевоенное устройство; в период, когда стало понятно, что прежний мир с его устоями и традициями, с его правилами и условностями, с его проблемами и недостатками, с его близостью и понятностью – рухнул. Катаклизмы, потрясшие человечество за последние пятнадцать лет, заставили Черчилля пересмотреть веру в прогресс. Из викторианского апологета прогресса и радикального реформатора он превратился в умеренного консерватора как в политической, так и социальной сферах. Он не стесняется, а, наоборот, открыто говорит об этом в своих статьях: «Разумеется, мой взгляд стал более консервативен. Когда я был молод, то полагал, что изменения – это хорошо. И чем их больше, тем лучше. Сейчас я придерживаюсь иного мнения»2.
В определенной степени на подобную переоценку ценностей повлиял возраст. Но дело было не только в личных факторах. Внимательно наблюдая за происходящими в мире изменениями, Черчилль пришел к выводу, что от прогресса ни его стране, ни гражданским свободам не стоит ждать ничего хорошего3. Поэтому, в то время как мир устремился вперед к новым технологическим и социальным прорывам, Черчилль начал ностальгировать о канувшей в Лету эпохе. Причем эпохе даже не Эдвардианской, на которую пришлось начало его политической карьеры и достижение первых громких успехов, – но эпохе Викторианской, в которой формировалось его миропонимание. Начало 1930-х годов стало как раз тем периодом, когда, не теряя интереса к будущему, Черчилль начал все больше осознавать свою близость с прошлым. Отсюда его защита немого кино перед звуковыми фильмами, отсюда его предпочтение карманных часов наручным аналогам, отсюда его любовь к старым, а порой и архаичным словам и названиям. Отсюда появление новой темы в его сочинениях – а так ли необходим человечеству стремительный, необузданный, всепоглощающий и во все проникающий научно-технический прогресс?
В марте 1935 года режиссер Александр Корда предложил Черчиллю принять участие в работе над сценарием документального фильма на актуальную тему – покорение воздуха. Соглашаясь на участие в проекте, Черчилль сразу дал понять, что ему удобнее работать с готовым материалом и что его предложения будут касаться в основном закадрового текста, а не драматического наполнения снимаемых эпизодов. Наиболее серьезные возражения вызвала у него концовка фильма. Он не увидел в ней ни «надежды», ни «морального урока», причем второму отвел более важное место. Человек одержал победу над природой, обрел новые знания и овладел новыми навыками. Но достоин ли он их? – спрашивал Черчилль. Если нет, тогда эти открытия могут привести к «разрушению цивилизации», «лишению всего того, за что человечество боролось на протяжении стольких веков: свободы, верховенства закона и мира». По словам Черчилля, «до тех пор пока мы не станем достойными использовать орудия науки, они угрожают нам уничтож