12.
Ограниченность человека на фоне непрерывных научных открытий стала, по мнению политика, серьезной угрозой для цивилизации. «Наука дала нам в руки огромную новую власть и одновременно создала условия, недоступные нашему пониманию и еще более недоступные нашему контролю». Хотя человек и продолжает «питать иллюзию», что остается господином сделанных им открытий, на самом деле он не более чем «жертва стремительного течения и водоворота событий, торнадо, в эпицентре которого он оказался, являясь более беззащитным, чем был ранее». В одной из своих последних речей на посту премьер-министра, в марте 1955 года, Черчилль оставил молодым депутатам и членам правительства предупреждение, что человечество столкнулось с новыми вызовами, которые угрожают не отдельно взятой стране, не отдельному классу, а всему миру. Наука, которая раньше «служила человеку, сейчас становится его господином». Отныне человечество оказалось в непростых условиях «великой деморализации, вызванной учеными»13.
Рассмотрев отношение Черчилля к науке с ее неудержимым движением вперед и слабо контролируемыми последствиями, а также к человеку с его ограниченностью и моральной ненадежностью, становятся понятными опасения пожилого политика относительно изобретений, особенно в военной сфере. За полвека общественно-политической деятельности он приложил руку к созданию самых разных технических новинок, нашедших повсеместное применение на полях сражений. Но в 1945 году в арсенале человечества появилось новое оружие с небывалой разрушительной мощью. Черчилль давно предсказывал, что нечто подобное может произойти. Но когда атомная бомба перешла из сферы научных разработок в плоскость практического применения, даже его передернуло от глубины той бездны, которая разверзлась перед цивилизацией. Он не стал скупиться в выражениях, называя водородную бомбу «чертовым изобретением, которое может принести много вреда обществу и человечеству»14.
Однако, несмотря на новые вызовы, ситуация, по мнению Черчилля, была небезнадежна. История еще не закончилась, и у человечества сохранился шанс на спасение. Мощь ядерного оружия, одна мысль о применении которого приводит в трепет, способна не только нанести непоправимый урон, но и выступить надежным гарантом мира. Черчилль ухватился за «странную идею» – «способность новых видов вооружений уничтожить все и вся может самым неожиданным образом оказаться залогом безопасности». «Если технологии позволят всем убивать всех, тогда никто не захочет убивать никого», – предположил британский премьер. В дальнейшем он разовьет эту мысль, заявив, что «безопасность стала незаконным сыном террора», а само «выживание превратилось в близнеца всеобщего истребления».
В идейном плане Черчилль не предлагал ничего нового, возвращаясь к своей позиции двадцатилетней давности. Еще в начале 1930-х годов он активно отстаивал тезис, что лучшей гарантией мира является наличие сильного вооружения, одно применение которого наводило бы страх и препятствовало бы его использованию. Но в 1930-е годы глас политика не был услышан. Зато в начале 1950-х у его диалектического вывода о том, что угроза всеобщего истребления является залогом всеобщего мира, стало появляться все больше сторонников. Слова подкрепляли действия. В середине июня 1954 года Черчилль созвал закрытое заседание Комитета обороны, на котором было принято решение о начале работ по созданию в Британии собственной водородной бомбы. «Нам следует вооружаться не для сражения, а для ведения переговоров», – объяснил он свою политику в одном из радиообращений15.
В однотомной публикации «Второй мировой войны», в специально написанном для этого издания эпилоге, Черчилль упомянул о водородной бомбе, назвав ее «ребенком-монстром». К тому времени водородная бомба уже появилась в арсенале британцев, что полностью соответствовало концепции автора о необходимости оставаться сильным. Но в обретении силы была и своя скрытая угроза. «Если стать достаточно сильным, можно себя уничтожить», – предупредил Черчилль в январе 1953 года более активных коллег16. Он знал и видел, как рушатся империи. Теперь настал момент, когда могло рухнуть все человечество. Отныне и впредь в руках и на совести государственных деятелей было право направлять усилия либо для сохранения мира, либо для развязывания войны, способной подвести черту под проектом «Человек».
Принцип № 25Суд истории
В своей любви к истории Черчилль не ограничивался лишь анализом прошлых событий с целью поиска закономерностей, которые помогают в понимании современной ситуации и решении системных проблем. На его отношение помимо исторических штудий и написания больше десятка объемных исторических сочинений влияла политическая деятельность. Столь редкое сочетание человека мысли и действия сформировало у него особый взгляд на действительность, которую он рассматривал в контексте общего развития исторических процессов. Черчилль не просто изучал исторические эпизоды, он воспринимал себя действующим лицом на сцене истории, наследником прошлого и творцом будущего:
«Боже мой! Это же живая История! – восклицал он в январе 1915 года в разгар Первой мировой войны. – Все, что мы говорим и делаем, – волнующе. Это будет прочитано тысячью поколениями, только подумайте об этом!» В 1933 году, когда кризис был еще далек, но ощущение чего-то вневременного, выходящего за рамки эпохи, уже не покидало британского политика, он говорил: «Вполне вероятно, что самые славные страницы нашей истории еще не написаны. Может статься, что грядущие испытания еще заставят всех англичан и англичанок нынешнего поколения радоваться тому, что судьба удостоила их чести жить в столь удивительное время. Мы все должны гордиться тем, что нам доверено решение столь важных и сложных задач, ведь нет и не может быть подвига достойнее, чем защита родины от нависшей над ней страшной угрозы».
После же того, как набат пробьет, Черчилль будет постоянно возвращаться к героической интонации, пытаясь убедить окружение и британский народ благодарить судьбу за то, что им посчастливилось жить в решающий период истории, когда у каждого есть возможность внести свой вклад в процветание своей страны и будущих поколений. «Понимаете ли вы, что мы творим историю?!» – спрашивал он своих подчиненных в конце 1941 года. «Давайте не будем говорить о темных днях, – передавал он в массы свое восприятие суровых событий Второй мировой. – Это не темные, это великие дни, в которых наша страна когда-либо жила. И мы должны благодарить Господа за то, что нам позволили сделать эти дни памятными в истории нашей нации». «Почему люди воспринимают этот период времени как „потерянные годы“, когда на самом деле это самые интересные годы? – сокрушался он в марте 1941 года в беседе с премьер-министром Австралии Робертом Мензисом. – Почему мы воспринимаем историю исключительно как события прошлого, забывая при этом, что мы являемся ее творцами». По словам секретаря нашего героя в годы войны Джона Мартина: «Одним из секретов вдохновляющего лидерства мистера Черчилля было умение смотреть и оценивать события с позиции истории. Он заставил своих соотечественников поверить, что они играют важную роль в исторической драме, и какие бы бедствия и несчастия ни происходили, это и в самом деле их звездный час». На последнем заседании коалиционного правительства 28 мая 1945 года Черчилль попрощался с коллегами следующими словами: «Свет истории будет падать на каждый ваш шлем»1.
В приведенных выше высказываниях Черчилль использовал свое восприятие истории для мотивации окружающих. Акцентируя внимание на этой роли, он одновременно отдавал себе отчет в том, что осознание себя действующим лицом на сцене истории не только вдохновляет, но и налагает серьезную ответственность. Анализируя, размышляя и оценивая поступки исторических личностей, Черчилль прекрасно понимал, что пройдет время и будущие поколения так же будут через лупу беспристрастного, а иногда и пристрастного отношения исследовать и формировать мнение о его собственных действиях. «Скоро, очень скоро наши короткие жизни подойдут к концу, – замечал он по этому поводу. – Скоро, очень скоро мы и наши деяния канут в Лету. Несчетные поколения будут небрежно топтать наши могилы. В чем польза от нашей жизни, если не в борьбе за благородные цели, за улучшение этого беспорядочного мира для тех, кто будет жить после нас? Каким еще образом мы сможем познать истину и утешение, а также достигнуть гармонии с бесконечностью и бессмертием?»2
Осознание, что ты находишься под дамокловым мечом суда будущих поколений, оказывало серьезное влияние на поведение британского политика, который, по его собственным словам, стремился «спасти себя в глазах истории». Соратник в военное время и оппонент в мирные годы, Клемент Эттли точно подметил, что одной из характерных черт его коллеги была постоянная оглядка на историю. Принимая те или иные решения, Черчилль словно отстранялся от ситуации и задавался вопросом: «Как я буду выглядеть, если поступлю так или иначе?» Подобный подход с вниманием на ответственности и суде истории Черчилль использовал также в своей риторике. Причем не только в годы Второй мировой войны, но и в период, предшествовавший ей. Например, во время выступления в палате общин 24 марта 1938 года, коснувшись поражений Британии на внешнеполитическом фронте со времен победы в Первой мировой войне, он скажет:
«Обратившись к истории Рима и Карфагена, мы легко поймем, почему так произошло. Но если с тремя Пуническими войнами уже давно все более-менее ясно, то, анализируя причины падения Британской империи, угроза которого сейчас нависла над нами, историки будущего и через тысячу лет вряд ли смогут разобраться в перипетиях нашей внешней политики. Грядущие поколения никогда не поймут, как столь великая нация, располагающая всеми необходимыми ресурсами, позволила унизить себя, добровольно отказавшись от всех преимуществ абсолютной победы в предыдущем мировом противостоянии, доставшейся ей дорогой ценой!»