4.
Черчилль и дальше будет касаться этой темы, полагая, что потребность порождает успех. «Бедность еще не пожизненный приговор. Это вызов. Для некоторых даже больше – это возможность» – с такого утверждения он начнет эссе о своем друге Чарльзе Чаплине. Обосновывая свою мысль, он поведает читателям о тяжелом детстве будущей звезды немого кино, рано осиротевшем. Обременительные годы, вместо того чтобы сломить ребенка, настолько закалили его характер, что теперь уже мало что могло остановить его на трудном пути к далеким вершинам. О важности поднятой темы для самого автора можно судить по тому факту, что в своей истории о жизни великого комика он не ограничивается анализом опыта лишь одного Чаплина. В качестве дополнительных примеров он приводит биографии Марка Твена и Чарльза Диккенса. «Он был так же беден, – сообщает Черчилль об авторе „Посмертных записок Пиквикского клуба“. – Он так же многого лишился в детстве. Но алхимия гения преобразовала горечь и страдания в золото великой литературы».
В основном Черчилль говорит о преодолении трудностей в начальном периоде жизни, чем невольно наводит на мысль, что, несмотря на его аристократическое происхождение и влиятельного отца, занимавшего пост министра финансов, он сам в какой-то степени относил себя к категории тех исполинов, которые наперекор превратностям судьбы в детские годы смогли состояться как личности. В пользу этого предположения говорит следующая фраза, которая может показаться не совсем уместной в эссе про Чарли Чаплина, но на самом деле важна для автора: «Я рад, что уже с молодости стал самостоятельно зарабатывать себе на жизнь». Похожее признание появляется в другом произведении Черчилля, создание которого приходится на тот же период, что и статья про Чаплина: «Все эти годы я сам кормил себя, а впоследствии и мою семью, при этом не жертвуя ни здоровьем, ни развлечениями. Я этим горжусь, ставлю себе в заслугу и хочу, чтобы моему примеру последовал как мой сын, так и прочие мои дети»5.
Одним преодолением в молодости борьба для Черчилля не ограничивается. Существовать и бороться, действовать и преодолевать, достигать и побеждать – были для него синонимами. «В гражданской жизни или в военной сфере жизнь Уинстона была полем сражения, и в большинстве битв он одерживал победу», – отмечал знавший его с детства журналист Джордж Смолли. «Уинстон любит борьбу больше цели, за которую сражается, больше своих амбиций или своей жизни, – соглашается со Смолли коллега по перу Альфред Гардинер. – Его главное стремление оказаться на линии огня, в гуще борьбы, как во время войны, так и мира. Запомните, он солдат в первую, в последнюю очередь и всегда». Приведенные строки Дж. Смолли и А. Гардинера приходятся на начальный период карьеры Черчилля. На эти же годы приходится и его известный афоризм, что «на войне могут убить только один раз, но в политике – неоднократно». Пройдут годы, а подход потомка Мальборо и оценки его личности останутся теми же. В своем эссе «Мистер Черчилль в 1940 году» британский философ сэр Исайя Берлин следующим образом передаст квинтэссенцию мировоззрения военного премьера: «Весь его мир построен на одной высшей ценности – действии; на борьбе добра со злом, жизни со смертью. Действие для него – это прежде всего борьба. Он всегда боролся с кем-то или с чем-то. Вот откуда его непоколебимая стойкость»6.
Выше, указывая, что первостепенным качеством лидера является умение влиять, убеждать и менять поведение других, мы приводили рассуждения Черчилля о Керзоне. Уместно еще раз вернуться к проведенному нашим героем анализу биографии этой известной персоны в контексте темы борьбы и порождаемой ею активности и действиям. На примере разбора поступков и решений Керзона, который «был более озабочен тем, что могло быть сказано о вещах, чем самими вещами», Черчилль приходит к выводу, что в плоскости практических дел, где требуется результат, а не рассуждения, человек мысли проигрывает человеку действия. А учитывая, что в жизни подобные ситуации встречаются гораздо чаще, то и победа, как правило, достается тому, кто делает ставку на поступки, а не на интеллект. Возможная причина этой закономерности состоит в том, что люди мысли «слишком озабочены изложением своей позиции, а не претворением ее в жизнь». «Когда Керзон писал внушительные телеграммы или вносил вопрос на рассмотрение Кабинета, он делал это полно и внимательно, прилагая все свои знания, но, закончив изложение, считал свою функцию выполненной; он сделал все что мог, и теперь события должны пойти своим чередом», – описывает Черчилль модель его поведения. Но жизнь не терпит незаконченности. Если кто-то не в состоянии сделать последний шаг, на его место быстро придет другой, кому и достанутся лавры первопроходца. В отношении поступка и готовности сражаться за свои взгляды нашему герою больше импонировал премьер-министр Франции Жорж Клемансо. Когда в статье Черчилля, посвященной французскому Тигру, читаешь следующие строки: «его жизнь бурная от начала до конца, и борьба, вечная борьба без остановок и передышек» или «его меч ковался и закалялся во льду и пламени в течение полувека», то с одинаковой уверенностью относишь их как к французскому политику, так и к самому британскому автору7.
На страницах своих многочисленных произведений Черчилль неоднократно возвращался к мысли о том, что в истории ответы на многие вопросы добываются не в результате отстраненного созерцания, а во время решительной и бескомпромиссной борьбы. По его мнению, борьба является постоянным спутником человечества. В своем последнем сочинении – «Истории англоязычных народов» – он непрестанно показывает, что будни каждого правителя были заполнены не отдыхом, покоем и наслаждениями, а конфронтацией, войной и столкновениями. Все время велось противоборство, латентное или открытое, с каким-нибудь зарубежным противником или коалицией. Постоянно заставляли кипеть котел агрессии религиозные споры, в том числе в пределах одной протестантской конфессии: пуритане, пресвитериане, квакеры, конгрегационалисты, анабаптисты – каждый претендовал на исключительность и стремился удержаться на пьедестале. Отличительной чертой перманентной борьбы являлось то, что врагом мог стать не только чужой, но и свой. «Зависть, амбиции, вкус к войне» заставляли бывших союзников обнажать мечи и вставать на марш. Нередко на полях сражений проливалась кровь представителей одного класса и даже сторонников одних взглядов. «Никакие фундаментальные принципы не разделяли» воюющих придворных, они бились за «обеспеченность, должности и влияние», – подчеркивает наш герой, прошедший две мировые войны и знавший, о чем говорит8.
Черчилль, который призывал «никогда не забывать, что жизнь – это постоянная борьба», сам превратился в символ лидера, сражающегося за свои идеалы, не принимающего поражения, не опускающего руки, не прекращающего борьбу. «Никогда не сдавайтесь, никогда не сдавайтесь, слышите, никогда, никогда, никогда; никогда – ни в чем, ни в большом, ни в малом, – никогда не сдавайтесь, за исключением дела чести или когда речь идет о здравом смысле. Никогда не уступайте силе, никогда не уступайте предположительно превосходящим силам противника», – заклинал он британцев в 1941 году. Его девизом было: «Никогда нельзя победить, идя по пути наименьшего сопротивления». Он утверждал, что «успех нельзя гарантировать, его можно только заслужить». Заслужить – в первую очередь борьбой; выцарапать, если потребуется, зубами у неблагоприятных, враждебных, сопротивляющихся обстоятельств. Когда его спросили в годы войны, что будет, если немцы высадятся на Остров, Черчилль ответил: «Бойня с обеих сторон будет беспощадной и продолжительной. Они постараются навести на нас ужас, нам же придется стоять до последнего. Это будет время, когда и жить, и умереть – одинаково хорошо». В отличие от Парижа, заявил он, Лондон не будет открытым городом. «Мы будем сражаться за каждый дюйм, – рычал британский премьер, – мы будем биться на каждой улице. Лондон поглотит в себя огромную армию противника». Если случится битва, от которой будут зависеть свобода и независимость государства, то, по мнению британского премьера, в ней должны принять участие все, включая женщин. «Если долгая история нашего Острова подошла к концу, пусть это произойдет, когда каждый из нас будет лежать на земле, захлебываясь собственной кровью», – скажет Черчилль младшим министрам. Приведенные высказывания и решения пришлись на решающий для истории Британии 1940 год. Но Черчилль сохранит свой настрой на протяжении всей войны. В январе 1942 года он потребует от военнослужащих полной отдачи, отправив командующим следующую телеграмму: «Призываю сражаться до последней капли крови. Командиры и старшие офицеры должны идти в бой и, если придется, гибнуть вместе с войсками. Никакой пощады к проявлению слабости, какую бы форму она ни принимала. Учитывая, с каким остервенением сражаются русские и американцы, на кону стоит репутация нашей страны и нашей нации»9.
Однако при всей его решительности и непоколебимости в момент битвы Черчилля отличало великодушие к противникам после окончания схватки. Уже в молодые годы он придерживался мнения, что «все люди становятся лучше после великодушного с ними обращения». На необходимость великосердия он будет указывать и в дальнейшем. «Достигнув триумфа, мы должны проявлять милосердие, став сильнее, мы можем позволить себе великодушие», – скажет он в 1906 году. «Нескончаемая каденция исторического процесса показывает, что скромность и милосердие в победе не менее важны, чем смелость и способности во время сражения», – скажет он в зрелые годы. На закате своей карьеры, когда его спросят, кого он считает самой великой личностью в истории, он назовет имя Юлия Цезаря и дальше пояснит: «Потому что он был самым великодушным среди завоевателей». «Великодушие – всегда мудрое поведение», – произнесет он незадолго до своего восьмидесятилетия10.
Разумеется, великодушие Черчилля не было повсеместным и распространялось не на всех. Скорее, оно больше объяснялось нелюбовью к мести. В коллекции его афоризмов сохранилось множество высказываний, не только осуждающих, но и демонстрирующих ущербность, бессмысленность и опасность подобного рода действий. Вот лишь некоторые из них: «Возможно, месть и сладка, но она также слишком дорога»; «Ничто не обходится так дорого и ничто так неэффективно, как месть»; «Месть самый дорогой и расточительный вид деятельности»