<…> кивком головы подозвав жандармов, вытянул вперед руки. <…> Быстрота, с какой огонь и лава вырвались из этого человеческого вулкана и снова ушли внутрь, изумила всех, и шепот восхищения пронесся по столовой[26].
Черчилль знал цену управления эмоциями. Он сам не раз демонстрировал, что умеет сдерживать себя, замечая с аллюзией на строки Бальзака, что «гнев приводит к растрате энергии, пар, который может сорвать защитный клапан, лучше использовать для ускорения двигателя».
Одним сдерживанием управление эмоциями, разумеется, не ограничивается. В каких-то случаях, наоборот, нужно дать им волю, в каких-то случаях нужно быть обаятельным и уметь расположить к себе окружающих, в каких-то – проявить сочувствие и оказать поддержку, в каких-то – вывести из зоны комфорта. Тема эмоций вообще занимала в понимании личности и поведения нашего героя особое место, о чем имеет смысл рассказать отдельно.
Принцип № 32Проявлять эмоции и чувство юмора
В своей жизни Черчилль встречался со многими известными людьми. Причем, учитывая его происхождение с принадлежностью к элите по праву рождения, эти встречи имели место уже в начале его жизненного пути. Весной 1899 года во время работы над «Речной войной» будущий премьер-министр посетил Каир. Помимо сбора материала он планировал встретиться с генеральным консулом в Египте лордом Кромером. Несмотря на относительно скромно звучащий пост, этот человек являлся фактическим правителем африканской страны и обладал огромной властью. Своим внешним видом и манерами он произвел огромное впечатление на молодого автора. «При виде лорда Кромера я всегда вспоминал одно из любимейших моих французских изречений: „Лишь спокойствие дает власть над душами“, – напишет Черчилль спустя тридцать лет после их первой встречи. – Он никогда не спешил, не горячился, не старался произвести впечатление, не гонялся за эффектами. Он просто сидел, и люди тянулись к нему. Он наблюдал события, пока они не складывались так, что возникала возможность вмешаться – мягко, но решительно. Его слово было законом. Он осуществлял скрупулезный и вдумчивый контроль над всеми ветвями администрации и над всеми аспектами ее деятельности. Он крепко держал в руках египетский кошелек и вожжи местной политики»81.
Приведенная французская пословица – «Лишь спокойствие дает власть над душами» – действительно относилась к любимым образцам народной мудрости, а сама личность лорда Кромера – спокойного, уверенного, малоподвижного, но при этом внушающего уважение – представлялась нашему герою прекрасной моделью, к которой должен стремиться каждый руководитель. Черчилль не раз говорил об этом. На страницах «Мирового кризиса» он воздавал должное французскому полководцу маршалу Фошу, который смог «возвысить свои мысли над самыми желанными и потаенными искушениями своего сердца», в результате чего союзники нашли «путь к спасению по путеводным огням истины». Одновременно он критикует другого военачальника французской армии – генерала Дюшена, «вспыльчивый нрав» которого «лишил уверенности в себе и отдалил его подчиненных». В мемуарах о следующем мировом конфликте Черчилль приводит в одном месте ту же французскую пословицу, а в другом многозначительно замечает, что «во время войны нет места обидам, злобе или горечи; главная цель должна отодвигать все основания для раздражения».
Сохранилось также много высказываний Черчилля с аналогичным посылом, особенно при упоминании и оценке различных исторических личностей. Например, в «Мальборо» он дает следующую характеристику королю Вильгельму III: «То, что он смог встать во главе эмоций, является оценкой качества его личности». Богата ими и «История англоязычных народов». Ограничимся лишь двумя высказываниями. Одно представлено в главе про Альфреда Великого и содержит явные аллюзии на любимое нашим героем стихотворение Редьярда Киплинга «Если»: «Надо иметь большую силу духа, чтобы подняться над тягостными обстоятельствами, остаться невозмутимым и не дать себя увлечь ни крайностями победы, ни крайностями поражения; проявлять упорство перед лицом несчастья, хладнокровно встречать превратности судьбы, продолжать верить в людей даже после неоднократных предательств». Вторая сентенция навеяна мыслями о президенте Линкольне: «Зачастую те, кто находится на вершине власти, вынуждены сталкиваться с интригами ненадежных коллег, оставаться спокойными, когда все вокруг паникуют, и выдерживать несправедливую критику введенной в заблуждение общественности»2.
Признавая важность сохранения спокойствия и управления эмоциями, сам Черчилль не был образцом хладнокровия. Его мышление носило выраженный эмоциональный характер. Он сам однажды признался, что «всегда действовал так, как подсказывали мне чувства, не беспокоя себя согласованием моего поведения с доводами разума». Современники называли его «дитя природы» и описывали как человека, который «думал сердцем». По словам Вайолет Бонэм Картер, «чувства часто влияли на его мыслительный процесс». Порой они могли затуманить его рассудок, но гораздо чаще «его сердце служило для разума проводником и кормчим». Она на собственном опыте убедилась, что с Черчиллем часами можно было спорить безуспешно на какую-то тему, пока одно слово или фраза не завладевали его воображением, не возбуждали в нем эмоции, и тогда «все барьеры падали». «Его разум был часто недоступен, – признавалась Бонэм Картер, – но сердце всегда было открыто»3.
Эмоции не только влияли на принимаемые решения. Черчилль также не стеснялся демонстрировать их на публике. «Я плакал слишком много», – признается он в конце жизни своему секретарю Энтони Монтагю Брауну. Он плакал, узнав, что жители Лондона в разгар Битвы за Британию выстраивались в очередь за птичьим кормом для своих канареек. Он плакал после своей знаменитой речи, в которой обещал нации «кровь, труд, слезы и пот». Он плакал, услышав гул одобрения в палате общин, когда сообщил собравшимся о своем приказе открыть огонь по французскому флоту в Оране. Он плакал во время поездок по пострадавшим от авианалетов городам. Он плакал, провожая Гарри Гопкинса во время первого посещения американцем Туманного Альбиона в годы Второй мировой войны. Он неизменно плакал во время просмотра фильма «Леди Гамильтон». Он плакал на богослужении, проходившем на шканцах линкора «Принц Уэльский», на котором присутствовал Рузвельт. Он плакал во время торжественного парада в свою честь в Тегеране – в дни работы конференции ему исполнилось 69 лет. Он плакал, когда получил известие о потоплении линкора «Королевский дуб». Он плакал на похоронах Невилла Чемберлена… В 1952 году герцог Виндзорский писал супруге, отправляясь на похороны своего младшего брата – короля Георга VI: «Я надеюсь увидеть плачущего мальчика. Никто не плакал в моем присутствии. Только Уинстон, как обычно». Слезы – проявление слабости, и для любого другого политика это могло закончиться катастрофическим падением рейтинга. Но не для Черчилля. «Это была часть его характера, и он никогда не боялся проявлять искренние эмоции», – отмечал Джон Колвилл. Искренние слезы показали британцам еще одну сторону лидера нации. Черчилль – не только энергичный, решительный, уверенный в победе политик, но и не чуждый обычным слабостям, небезучастный к горю других людей человек4.
Эмоциональность Черчилля проявлялась также в его чувстве юмора, которое не изменяло ему никогда. Будущий премьер-министр Гарольд Макмиллан вспоминал о своем предшественнике: «Возможно, одной из притягательных черт в нем был его озорной юмор, проявлявшийся везде – в приватных беседах, на совещаниях кабинета, заседаниях палаты общин. Он обладал потрясающим чувством веселья, он мог быстро сменять серьезность на шутки».
Черчилль мог шутить в разных обстоятельствах. Например, в беседах тет-а-тет. Когда во время Англо-бурской войны, пытаясь неудачно носить усы, он услышав от одной леди: «Мистер Черчилль, мне не нравятся ни ваши усы, ни ваши политические взгляды», он не растерялся и тут же парировал: «Мадам, вам не суждено познакомиться близко ни с тем, ни с другим». Другой эпизод из другой эпохи и другого уровня общения. В начале декабря 1951 года, занимая пост премьер-министра, Черчилль принимал в Лондоне Конрада Аденауэра. После официальных заседаний, наслаждаясь коньяком и кофе, они решили порассуждать о том, какие бы изменения Господь внес на Земле, если бы создавал этот мир заново.
– Возможно, он поместил бы каждую страну на отдельный остров, окруженный своим проливом, – сказал Черчилль.
– Явно британская точка зрения, – произнес канцлер.
– А что предлагаете вы? – спросил премьер.
– Если бы я создавал этот мир, я бы предложил снять все ограничения на совершенство умственных способностей, но при этом задал бы определенный порог человеческой глупости.
– Так не пойдет, – заметил Черчилль, – в таком случае я лишился бы многих членов моего Кабинета.
Не меньше он любил шутить на публике. Когда один из молодых журналистов спросил его после посещения Ниагарского водопада, как ему понравилось это природное явление, британский премьер ответил:
– Я видел этот водопад еще в 1900-м году, до вашего рождения.
– Он все такой же? – не унимался репортер.
– Принцип тот же – вода по-прежнему падает вниз, – сострил Черчилль5.
Особенно часто он шутил во время произнесения речей. Иногда юмор был необходим для установления контакта с аудиторией. Иногда – для выражения в ненавязчивой манере серьезных мыслей. «Многие верные слова говорились шутя», – заметил он однажды в «Савроле» и оставался верен этому наблюдению на протяжении всей жизни. Очевидцы вспоминали, что одно только присутствие на выступлениях Черчилля, щедро одаривавшего публику своим юмором, было волнующим и незабываемым событием. Политический обозреватель The Sunday Telegraph Хью Мэссингем описывал это следующим образом: «Все знали, что вот-вот Уинстон произнесет какую-нибудь шутку. Его собственный смех начинал зарождаться где-то в районе стоп. Ноги начинали немного подергиваться, волна веселья медленно поднималась по его телу. Достигала живота, плеч, головы. В этот момент аудитория замирала в ожидании, не имея ни малейшего понятия о том, какая шутка прозвучит. Тем временем веселье подходило к его лицу, губы становились подвижны, словно у ребенка, а густой, сбивчивый голос становился еще более запинающимся. И в этом момент раздавалась вспышка – победоносное, ликующее предложение, полное юмора»