Рассказ Насти Ветровой
Когда мы пришли в Кучерлу, сразу же повстречали пожилую женщину с полными ведрами воды, которая, как нам показалось, вполне подходила для наших целей. Мы помогли ей донести воду до дома, так и познакомились. Звали ее Татьяна Тимофеевна, она считала себя русской, хотя по линии матери ей досталась частичка и алтайской крови. Может быть, поэтому Татьяна Тимофеевна и угощала нас алтайским супом, оказавшимся на удивление вкусным. Я бы никогда не подумала, что такое вообще можно есть: жидкий теплый чай, в котором размешана мука, — однако съели мы его за милую душу. Но не буду отвлекаться на кулинарные изыски нашей гостеприимной хозяйки — не это главное.
Рассказала нам Татьяна Тимофеевна, что, как она знает от своей бабушки по отцу, которая принадлежала к старинному старообрядческому роду (предки Татьяны Тимофеевны по отцовской линии пришли на Алтай в начале XVIII века), что путь в Беловодье действительно лежит через серые пещеры, в которых скрываются чудесные страны. Впрочем, сама Татьяна Тимофеевна не верит в то, что все эти сказочные места, в том числе и Беловодье, скрываются глубоко в горах, вернее, внутри гор. А вот в чем она убеждена, так это в том, что серые пещеры скрывают в своих недрах множество тайн, и одна из величайших — чудь, народ, ушедший с поверхности земли много веков или даже тысячелетий назад. От Татьяны Тимофеевны мы узнали много необычного. Она рассказала, что с чудью общаются алтайские шаманы и получают в подарок волшебные средства, позволяющие алтайцам даже в самые тяжелые времена оставаться здоровыми и сильными. А еще — что чудь знает все тайны большевиков и спасла многие жизни в годы красного террора и голода 1930-х годов.
По словам Татьяны Тимофеевны, все серые пещеры соединяются друг с другом, но никто, кроме чуди, не может пройти ими, потому что пути охраняют духи людей, умерших в поисках Беловодья. Они заводят живых в пещеры и оставляют их вместо себя, а сами отправляются на вечный покой.
Татьяна Тимофеевна рассказала, что сорок лет назад по дороге из Кучерлы в Тюнгур открылась еще одна серая пещера. Алтайцы ждут своего мессию — Белого хана, с приходом которого, как они верят, наступят времена всеобщего счастья и благоденствия. Сорок лет назад алтайская девочка Чугул перегоняла овец по дороге из Тюнгура в Кучерлу и увидела, как гора раскрылась и из нее вышел белоснежный конь с всадником в белых одеждах. Девочка упала перед ним на колени — такими прекрасными ей показались эти двое! А когда подняла голову, рядом уже никого не было, но гора не закрылась; так и появилась эта серая пещера. Татьяна Тимофеевна говорит, что мы можем расспросить и саму Чугул — она сейчас живет в Горноалтайске. Но даже если предположить, что девочке белый всадник просто привиделся, новая серая пещера служит несомненным доказательством ее слов: из таких пещер чудь выходит на свет Божий.
Мы с Алексией услышали про чудь впервые, и подумали, что, может быть, это местное название атлантов или лемурийцев. И на духов-стражей пещер нам очень хотелось взглянуть, да и на саму пещеру. Когда еще мы дойдем до Белухи; а тут — вот она, рядом! Ну, мы и пошли. Только зашли, как с Алексией стал происходить весь этот ужас…
Дорогие читатели, я специально записал для вас рассказ Насти, а не аутентичную расшифровку ее аудиозаписи беседы с Татьяной Тимофеевной. Во-первых, можете себе представить, как нам не терпелось услышать Настин рассказ; у нас просто не было сил ждать, пока она расшифрует запись. Ну а во-вторых, наши девушки так спешили в серую пещеру, что забыли спросить у алтайской дамы разрешения опубликовать интервью. Кстати, все дальнейшие публикации аутентичных текстов в моей книге сделаны с позволения информантов.
После Насти наступила очередь Алексии, которая уже пришла в себя, и даже ее одежда стала подсыхать на жарком июльском солнце.
Рассказ Алексии Мессинг
Как только мы с Настей зашли в пещеру, мне показалось, что меня кто-то зовет, и почти сразу я увидела их: двух мужчин возраста где-то между тридцатью и сорока годами. Одеты они были в кожанки, фуражки, галифе, высокие сапоги, — в общем, так, по моим представлениям, одевались несколько десятилетий после революции. Оружие у них, кстати, тоже было. Я подумала еще, что именно так представляла себе героев документов, которые обнаружил Александр Федорович. Голосов этих мужчин я не слышала, но была уверена: они зовут меня, и я должна пойти к ним во что бы то ни стало. Мне казалось, что если я не пойду к ним, то — все! Случится что-то ужасное, что ли, не знаю… Но я буквально физически ощущала ту мучительную тоску, которая гложет этих людей. Это — что-то ужасное, абсолютно невыносимое! И мне подумалось, что я могу помочь им.
Никакого озера я просто не заметила — по моим ощущениям, я шла за этими людьми по горной тропинке, ведущей вниз. Когда же я спустилась, то оказалась в какой-то расщелине, где росли дивные цветы, я таких красивых никогда не видела. Тропинка вела дальше, а мне захотелось оглядеться, понять, где я нахожусь, а потом уже идти по этой тропе.
Неожиданно я услышала, как вы, Рушель, зовете меня. Я вдруг поняла, что должна вернуться к вам, потому что вы не стали бы так громко кричать без причины. Я решила: сначала разберусь, почему вы кричите, а потом уже вернусь к этим партийцам.
Пришла в себя я только рядом с вами и очень удивилась тому, что я такая мокрая.
Замечу, дорогие читатели, что я звал Алексию мысленно и даже не думал кричать. Алексия — очень чуткий человек, вот ей мой внутренний голос и показался криком, ведь я очень хотел, чтобы она услышала меня. Думаю, именно ее чуткость к энергетическим воздействиям, которая, к слову, очень часто сопровождает дар предвидения, и сделали Алексию потенциальной жертвой духов.
Письмо Петровича и наши дальнейшие планы
После баньки мы все собрались за поздним ужином и начали обсуждать планы на ближайшее будущее.
Однако позвольте мне, дорогие читатели, отвлечься от повествования, чтобы рассказать о бане, которую для нас истопил Серега, сторож нашей турбазы. Что за прелесть была эта банька! Давно я не испытывал подобного наслаждения! Лавки в ней были свежеоструганными, и запах сильно прогретого дерева просто опьянял; а веники у Сереги были правильные, березовые, самые мои любимые, листик к листику. Истопил баньку Серега жарко, поэтому сначала пошли париться мы, а потом уже — девушки, которым по первому пару было бы тяжело. После долгой дороги да трудного дня ничего нет лучше жаркой русской баньки! Мы, как следует распарившись, с разбегу нырнули в реку Катунь! Вода в ней не ледяная, но очень и очень освежала разгоряченное тело… Ох, блаженство! Если окажетесь на турбазе «Высотник», что в поселке Кунгур, сразу же первым делом отыщите сторожа Серегу и попросите его баньку истопить. Не пожалеете! Я бы, кстати, рекомендовал вам не пренебрегать банными процедурами — они и нервы успокаивают, и организм поддерживают. Но помните, что баня хороша только для тех, кому здоровье позволяет; а тем, у кого больное сердце или патологии центральной нервной системы, или любые заболевания в стадии обострения, тем париться нельзя.
После бани и беседа наша оказалась очень продуктивной.
Сначала в своих похождениях отчитались девушки. Хоть мы с Александром Федоровичем и слышали их историю во второй раз, сердца у нас сжимались от страха; каково же было Мишелю!
Но не тот человек Мишель Мессинг, чтобы его напугала история, закончившаяся благополучно! После того как Настя и Алексия замолчали, он попросил слова, и лишь легкое дрожание левой руки выдавало пережитое волнение.
— Дорогие мои! — начал Мишель. — Я знал, что сегодняшний день окончательно прояснит наши цели. Благодаря тому, что сделал каждый, стало полностью понятно, что мы ищем, где и как нам надо это искать.
— Позвольте, Мишель, о чем вы? Я пока не вижу ничего проливающего свет на нашу дальнейшую судьбу, да и мы с Александром Федоровичем не нашли проводника, так что толку от нашей деятельности… — мне, честно говоря, было обидно: открытие наших девушек, скорее всего, было очень важным, хотя я пока не понимал, почему; Мессинг, судя по его виду, накопал что-то интересное, и только мы даже не смогли договориться с проводником.
— Не расстраивайтесь, Рушель, друг мой, не расстраивайтесь! Сейчас я попробую обобщить все, что мы узнали за сегодня, и тогда вы поймете, что отрицательный результат вашей с Александром Федоровичем деятельности — тоже результат, причем очень важный. И еще вы спасли жизнь моей дочери, так что, дорогой Рушель, вы просто не имеете права расстраиваться! Однако прежде, чем я перейду к обобщению полученных сегодня данных, позвольте мне поделиться тем, что принес нам Интернет. А принес он, как вы догадываетесь…
— Письмо! Папа, все хорошо? Как они, читай скорее, не томи!
На этот раз Мессинг не стал наслаждаться паузой — наверное, пожалел и без того измученную Алексию, — а сразу стал читать:
«Здравствуйте, мои дорогие! Как вы? Ответьте скорее — волнуюсь!
Мишель, я посылаю это письмо на Ваш адрес, потому что знаю: Вы первым посмотрите почту. Алексии я напишу другое письмо.
Мне представляется чрезвычайно важным, чтобы вы быстрее узнали то, что произошло с нами здесь. Если вы за своими делами не забыли, что мы с Полькой и Колькой идем своим путем по чудесной карте моего детства к подножию горы Белухи, вы понимаете, что я имею в виду.
Мы начали свой путь одновременно с вами, и сегодня, размышляя о том, куда нам держать путь, „разбрелись“ своими фишками по Тюнгуру и его окрестностям. Полька, а у нее сиреневая фишка, почему-то застряла на полдороги от Кучерлы в Тюнгур, не двигалась ни туда, ни сюда, только дрожала мелкой дрожью, а в глазах стояли слезы. Вот тут я не на шутку встревожился, но вдруг она заулыбалась и тронулась к Тюнгуру. Это несколько успокоило меня, но я, дорогие мои, жду вашего письма с нетерпением!
Далее. Колька постоянно рисует схемы нашего завтрашнего маршрута и бормочет себе под нос: „Путь должен быть кривым, путь должен быть кривым“. Причем оба этих милых ребенка не желают мне ничего рассказывать, на все свои вопросы я только однажды услышал от своей дочери: „Завтра, папа, завтра. Только пусть они там будут вместе“. Вы знаете, что после того, как дети отыскали мою карту и самостоятельно научились пользоваться ей, я изменил мнение об их способностях, а поэтому спешу предупредить вас: не расставайтесь! Ни в коем случае, даже если вам кажется, что это необходимо для общего дела!
Мишель, передавайте всем огромные приветы от Польки, Кольки и меня, конечно же, вашего, любящего всех,
Петровича».
Алексия схватилась за отцовский ноутбук, чтобы побыстрее войти в свою почту и прочитать письмо мужа, наверняка полное нежных слов, а Мессинг продолжил свою речь:
— Я позволил себе, друзья мои, успокоить Петровича, хотя и сам был взволнован не на шутку: в отличие от своего зятя, я вообще никогда не сомневался в способностях близнецов. Правда, меня все-таки немного успокаивало то, что Полька благополучно разрешила свое затруднение. Теперь же, теперь мы знаем, что почувствовала Полина.
— Бедная моя девочка! Папа, это было ужасно! Как она только выдержала!
— Да, доченька, Польке пришлось трудно, но она справилась. А вот Колька со своими блестящими способностями к стратегическому мышлению выстраивает путь, опираясь на стихи. Помните? — И Мессинг продекламировал своим глубоким бархатным голосом:
Вьется тропинка заросшая, призрачный путь неумеренности,
Путь не героя, но мудрого, в отблесках ясного пламени…
— Мишель, а почему нам нельзя расходиться? Иногда для дела бывает так нужно, да и вы и сам это прекрасно знаете.
— Само собой, Александр Федорович, знаю, но предпочитаю довериться своей внучке — на моей памяти она еще не ошиблась ни разу.
Я был абсолютно согласен с Мишелем, да и Белоусову пришлось согласиться, хотя он явно был не очень этим доволен. Все же великий индивидуалист наш Александр Федорович!
— Когда вы разошлись, я стал разрабатывать наш маршрут — так же, как это делал Колька. Теперь, услышав все то, что с вами сегодня произошло, я хочу представить вашему вниманию сначала свое обобщение случившегося, а потом свое мнение о начале маршрута. Итак… — Мессинг снова потянул время, но мы терпеливо ждали. — Итак, — вынужденно продолжил мой друг, когда никто не оценил его талант актера, — вот что мы имеем:
— во-первых, все проводники отказываются идти с нами в любой из населенных пунктов моего списка;
— во-вторых, мы узнали о легендарном народе чудь, обладающем особыми знаниями и оказывающем помощь людям, особенно алтайцам;
— в-третьих, духи покойных, охраняющие те или иные места. Здесь, мои дорогие, я ненадолго прерву свое перечисление. Дело в том, что на Алтае вообще духи умерших вполне свободно себя чувствуют, даже духи предков, которые давно нашли свой покой, могут иногда появляться среди живых. У каждого места есть такой дух-охранитель или, если хотите, покровитель, который оберегает это место, может помочь или, наоборот, навредить тому, кто так или иначе с ним столкнется. Конечно, вы помните, что о духах-хозяевах и духах-покойных рассказала нам Настя в своем блестящем сообщении незадолго перед экспедицией. Настя тогда узнала имя старичка-лесовичка, хозяина леса у подножия горы Белухи, напомню, что его имя — Алай. Алексия же, это для меня совершенно очевидно, как раз встретила наших партийцев, сгинувших в серых пещерах в тридцатых годах минувшего столетия.
— Простите, Мишель, что перебиваю вас, но как же Алексия столько времени провела под водой и не задохнулась?
— На этот вопрос, Настенька, лучше я отвечу — все-таки я врач, хоть и мистик. То, что я увидел в пещере, было озером лишь для нас с вами, а Алексия его не заметила, потому что ее дух в это время оказался в другом пространстве. Не очень понятно? На самом деле таковы практики шаманизма, в том числе и алтайского; во время камлания дух шамана уходит в другой мир, в одно из двенадцати небес, а телом он может управлять, — тогда тот, кто наблюдает камлание, видит, что шаман бьется в трансе, — или оставить его, — тогда шаман замирает в некоем подобии каталепсии. Алексия была введена духами Заболотова и Арсенюка в состояние, подобное состоянию камлающего шамана. А в таком состоянии организму не свойственны обычные жизненные функции.
— Да, дорогие мои, мы, наверное, еще встретим настоящего шамана, и для этого нам нужно хорошо запомнить, что сейчас рассказал Рушель. Прежде чем продолжить свое перечисление, я добавлю к исчерпывающему объяснению моего друга только одно: алтайские шаманы называются камами, и лучше, если мы с вами будем их так и называть в дальнейшем, чтобы люди воспринимали нас более естественно. Но, с вашего позволения, я продолжу. В-четвертых, — уф-ф, наконец-то! — Колька желает идти кривым путем, как и сказано в стихотворении Василия Дмитриевича Лебелянского. Думаю, мы тоже сделаем так.
И Мишель замолчал, а я не понял только одного: куда мы пойдем, да еще и без проводника.
— Папá, а можно, я построю ипсилон и отвечу на вопрос, который я вижу в глазах Рушеля?
— Ты не устала сегодня, малыш? У тебя был тяжелый день, — Мишель встревоженно посмотрел на дочь. — Я и сам могу составить ипсилон, если тебе…
— Нет, что ты, папá, мне же интересно!
И Алексия убежала к себе в комнату, прихватив отцовский ноутбук. Пока ее не было, мы молча занимались кто чем — я, например, в сотый раз перечитывал список топонимов, составленный Мессингом, не особенно понимая, зачем я это делаю. Наконец в гостиную вернулась радостная Алексия с открытым ноутбуком в руках.
Ипсилон Алексии Мессинг
Все, что мы имеем, органично распределяется по двум дробям. В числителе первой дроби будет чудь, то есть народ, обладающий древними знаниями и владеющий тайнами будущего и настоящего, иногда помогающий людям. В знаменателе же первой дроби будут алтайские камы, которые общаются с чудью и во время камланий попадают в сопредельные миры, населенные духами.
В числителе второй дроби будут сами духи, которые охраняют пещеры, скрывающие под своими сводами чудь, и вообще часто показываются людям.
В знаменателе второй дроби — алтайцы, которым чудь помогает чаще других. Сопрягаем эти две дроби при помощи «тропинки заросшей» или «кривого пути», и получаем… Тюн. Мы с вами завтра отправляемся в Тюн, господа!
Просто замечательно! Я понял в этом ипсилоне все слова. Правда, к сожалению, по отдельности, общая же логика от меня ускользнула — как и всегда, когда дело касалось мессинговских ипсилонов.
— Скажите, Алексия, а почему именно Тюн?
— Алексия, а можно, я отвечу?
И Настя поняла, и все поняли; вон, Белоусов как смотрит — точно понял! — и только я…
— Рушель, ведь Тюн дальше всех, понимаете? Смотрите, — и Настя развернула передо мной карту. — Мы можем попасть в Тюн через Высокое и Айн, а можем — через Усть-Солье… Есть, правда, еще одна дорога…
— Вот по ней-то мы и отправимся. Если Рушель не против.
— Постойте, постойте, друзья, я все-таки ничего не понимаю! Почему Тюн? Почему именно этой дорогой, вызывающей сомнения у Насти? И почему, Мишель, я должен быть против?
— Рушель, ведь мы должны идти заросшей тропинкой, путем неумеренности, то есть кривым путем, а путь к Белухе через Тюн — самый кривой!
Ничего себе логика! Такого я от Насти не ожидал.
— Ничего себе логика! — словно подслушал мои мысли Александр Федорович Белоусов, — Однако, Рушель, что же здесь непонятного? Раз в ипсилоне Алексии вышел Тюн — значит отправляемся в Тюн, и точка!
На мой взгляд, логика Александра Федоровича не уступала Настиной.
— Алексия, доченька, почему из трех алтайских населенных пунктов ты выбрала именно Тюн?
— Не знаю, папá, просто я в какой-то момент точно осознала: нам надо в Тюн… Хотя… погоди-ка… в знаменателе первой дроби у меня шаманы, а в числителе первой — духи, и я поняла… Тюн ведь, как и Тюнгур, означает по-алтайски «бубен», а при помощи бубна шаман призывает духов. Точно! Вот поэтому Тюн.
— Умница! — Мессинг с гордостью обвел нас глазами. — Моя Алексия всегда так — ее интуиция бежит быстрее мысли, но никогда не ошибается, а мысль вскоре догоняет, и тогда на свет появляется нечто гениальное!
— Ну уж, папá! Гениальные у меня лишь Полька и Колька, да и это — большой вопрос, но уж в их появлении ни интуиция, ни мысль точно не участвовали.
— Никакого вопроса нет — мои внуки гениальны!
— Конечно, Мишель, нет вопросов, но вы, кажется, хотели более подробно рассказать про дорогу, которой мы собираемся двигаться в Тюн. Кажется, вы говорили, что я могу быть против? — мне совсем не улыбалось слушать очередной мессинговский панегирик внукам.
— Да, простите, друзья мои, — Мишель несколько смутился моим замечанием, — Рушель, во-первых, эта дорога — вот, посмотрите по карте, — не проходит ни через какие деревни и пастушечьи стойбища, то есть здесь мы должны рассчитывать только на самих себя; во-вторых, выбрал я эту дорогу по принципу «кривого пути», а это, Рушель, может вызвать ваши возражения; и в-третьих, что-то здесь, на этой дороге, вызывает мои сомнения… Но только никак не могу понять, что именно.
— Дайте-ка посмотреть, — Белоусов забрал карту у Мессинга, задумался и продолжил после небольшой паузы. — Я понимаю, Мишель, что вас встревожило. Видите?
Карта, с которой мы отправились путешествие, была необычной — конечно, не такой чудесной, как та, по которой сейчас путешествовали Полька, Колька и Петрович, но тоже оригинальной. Ее для нас раздобыл Петрович у своих знакомых. Необычность этой карты заключалась в том, что на ней было указано не только расстояние между пунктами, как на любой другой карте, но и примерное время пути. Вы скажете, что такая функция не является необходимой? Мы тоже поначалу так думали, только Петрович, большой специалист в картах, довольно улыбался собственному приобретению.
— В одном месте на выбранной вами, Мишель, дороге, — объяснил Александр Федорович, — указанный километраж разительно расходится со временем, которое на него положено. Вот здесь, видите, на этой вполне ровной части дороги, идущей вдоль реки, два километра приблизительно проходится за десять часов. Как это, позвольте вас спросить? Но если это еще каким-то образом можно понять, то как вы объясните, что 15 километров дороги, явно проходящей по пересеченной местности, проходится приблизительно за полтора часа?
— Да, Александр Федорович, вы правы, как всегда, а я почувствовал, заметил даже, но не осознал сразу, простите меня, неразумного. Но что же делать? Я не уверен, что мы можем отправляться такой странной дорогой! Все необъяснимое…
— Все необъяснимое всегда притягивало вас, Мишель, притягивает и сейчас, поэтому вы подсознательно и выбрали эту загадочную дорогу. Меня как начальника экспедиции она… тоже притягивает. Только мы должны быть крайне осторожными!
— Браво, Рушель! Идем в Тюн «тропинкой заросшей, призрачным путем неумеренности»!
Все разом загомонили. Всем было весело и хорошо в предвкушении приключений, а я смотрел на друзей, радовался вместе с ними и размышлял о том, почему поэт Лебелянский назвал эту дорогу «путем неумеренности». «Ладно, завтра спрошу у Мишеля, а теперь — спать!» — решил я.
Тюн
Собрались мы еще накануне и вышли в путь на рассвете. Летом в горах светлеет быстро, небо буквально с каждой минутой становится все ярче и ярче, и вот уже сначала золотые солнечные лучи появляются из-за гор, а потом и самый огненный диск короля неба. Как же прекрасны горы в лучах восходящего солнца!
— Посмотрите, Рушель! — подошел ко мне Мессинг. — А ведь наша Белуха и есть та самая лиловая гора из стихотворения Лебелянского!
— Да, — я вспомнил аметистовую друзу, подаренную Насте, и лиловую гору из стихотворения, — значит, вот куда должен выйти «заблудившийся в сумраке» Василия Дмитриевича…
— Надеюсь, Рушель, «заблудившийся» — это не вы и не я… И уж тем более не наши девушки!
— Не знаю, не знаю… Знаете, Мессинг, вы, а мы — вслед за вами, так стараемся следовать словам поэта Лебелянского, что я вполне могу допустить: «заблудившиеся в сумраке» — это мы, наша экспедиция. Утешает только то, что к «лиловой горе» мы все-таки выйдем. Отсюда кажется, что она так близко!
— Это только кажется, Рушель, только кажется. Не будем заблуждаться.
— Мишель, я давно хочу вас спросить, почему в стихотворении так странно и непонятно сказано про путь?
— Вы имеете в виду «путь неумеренности»? Помните, мы говорили, что Василий Дмитриевич практически цитирует Блейка, его «Бракосочетание Ада и Рая»?
— Помню, конечно. Только зачем?
— А затем, Рушель, что хочет подчеркнуть неоднозначность как добра, так и зла, невозможность абсолютно прямого пути. Лебелянский проводит своего героя через лес Данте путем неумеренности Блейка к лиловой горе…
— К горе с картины Куинна, где, как выразился Колька, «домик Гитлера»… К горе Белухе…
— «Где абсолютное зло, ни от чего не зависимо, смыслы свои обретает в абсолютном добре», — задумчиво процитировал Мишель.