Но сейчас их на месте не было.
В отчаянии Бадмаев вытряс все из шкафчика и, усилием воли уняв дрожь в руках, перебрал одно за другим лежавшие в нем лекарства. Но он не ошибся. Противоядия не было!
– Спасите! Помогите! – выл Бубнов, хватаясь за правую сторону живота. – У меня аппендицит!
Алена, хилый молодой человек с усиками и Манусевич продолжали держать полиэтилен в дрожавших от напряжения руках.
– Сейчас, сейчас! – приговаривал водитель. – Я уже почти замотал патрубок! Сейчас мы машину вытолкаем и молодого человека отвезем в больницу!
Такой вариант Диму вполне устраивал.
«Вот и хорошо, – подумал он, – я пока полежу в больничке, а вы займетесь поисками яйца. А потом, когда вы все сделаете, я выпишусь и тоже примажусь к когорте победителей».
И Бубнов принялся стонать и кататься по асфальту с удвоенной силой, с затаенной гордостью думая о том, что он таки великий артист.
– Какой ужас! – причитала Филимонова, глядя на аспиранта испуганными глазами. – Приступ аппендицита, это же кошмар! Надо срочно в клинику!
Белый как мел Слюнько взял Бубнова за руку и измерил ему пульс.
– Тахикардия, – проговорил Игорь Георгиевич.
Дима изобразил, что он задыхается и вот-вот потеряет сознание. В результате он добился того, что Филимонова, Слюнько и Защокин чуть не скончались от ужаса, глядя на его, Бубнова, мучения.
– Сейчас, сейчас! – бормотал водитель, понимая, что дело плохо.
Они уже находились на том участке дороги, который вел к биостанции и был отрезан камнепадом. До кучи булыжников, где ранее повредил ногу Рязанцев, оставалось не более семи-восьми километров.
– Мы не можем поймать машину, тут никто не ездит, – сказала Марьяна. – Варианта всего два. Либо наш грузовик все-таки ремонтируется и мы везем на нем Дмитрия в клинику, либо несем его туда на носилках.
В этот самый момент шофер закончил обматывать патрубок и опустил капот. Худощавый молодой человек с усиками, Миша Манусевич и Алена опустили вниз полиэтилен, который ранее держали в дрожавших от напряжения руках, и окружили страдающего Бубнова.
У Алены на глазах выступили слезы. Она опустилась перед аспирантом на колени и взяла в свои руки его ладонь.
– Он очень горячий, – сказала Защокина, – прямо-таки весь горит.
«Это я просто вспотел, пока держал полиэтилен», – подумал Дима.
За их спинами «ЗИЛ» взревел двигателем, но не двинулся с места. Колеса грузовика бешено вращались, расплескивая грязь, но он не только не продвигался вперед, но и, казалось, отъезжал назад.
– Он закапывается все глубже, – сказал Манусевич.
– Грузовик надо толкать, – добавил парень с усиками и замахал своими руками-палочками. – И подкладывать под колеса ветки, кирпичи и доски. Правда, – признался он, слегка сконфузившись, – в этом вопросе я глубокий теоретик.
В этот момент из кабины высунулась голова водителя.
– Молодежь, подтолкните! – закричала голова.
Бубнов с интересом наблюдал за этой картиной, не забывая время от времени закатывать глаза и стонать.
Алена, Леша и Миша кинулись толкать грузовик, по колено увязая в грязи. Упереться им было совершенно не во что, поэтому молодые люди скользили и падали в черно-рыжее месиво, а потом вновь поднимались и принимались подталкивать «ЗИЛ» вперед.
Машина при этом не продвигалась ни на сантиметр.
– Ну давайте, давайте! – подбадривал молодых людей шофер.
Вдруг из-под капота вновь вырвалась струя пара.
– Ах, чтоб ему, – выругался водитель, заглядывая под капот, – опять патрубок лопнул, не выдержал нагрузки. Но ничего, сейчас я его замотаю еще крепче.
– Нет, так не пойдет, – сказала Марьяна, глядя на аспиранта, – неизвестно, сколько времени займет повторный ремонт патрубка, а также непонятно, удастся ли вытолкнуть отсюда грузовик. А в случае аппендицита дорога каждая минута, у Димы может развиться перитонит. Поэтому, думаю, его надо нести. На носилках. До Краснодара.
Профессор Слюнько выступил вперед.
– Я готов, – сказал он.
– А как же барионикс? – спросила его Филимонова.
– Барионикс бариониксом, – сказал Игорь Георгиевич, – но тут на кону стоит человеческая жизнь. Поэтому ты иди с Защокиным и его сотрудниками, а я доставлю в больницу Бубнова. Это мой долг. Я несу за него ответственность.
Бубнов, притворно корчившийся на мокром асфальте, от удивления вытаращил глаза. Он никак не ожидал от своего научного руководителя такого благородства.
– Я тоже буду его нести, – сказала Алена, – мы подружились и даже поцеловались. Я теперь как бы его девушка. Поэтому я тоже не могу оставить его в беде.
– Вы вдвоем Диму не донесете, – произнес Манусевич. – Поэтому я тоже пойду с вами. Будем сменяться.
– И я тоже, – сказал Алексей, потирая свои длинные, худые и совершенно не тренированные руки, болевшие от напряжения. – Мы образуем две пары и будем нести носилки по очереди. Только так мы сможем доставить заболевшего Диму до больницы быстро. Наука наукой, но коллегу я в беде бросить не могу.
Миша вынул нож, вырезал две крепкие палки, привязал поперечины, обмотал их бесхозной мешковиной, найденной в кузове «ЗИЛа», и положил сделанные таким образом носилки на дорогу рядом с Димой.
Алена, Слюнько, Алексей и Миша подняли Бубнова и кое-как уложили его на получившееся средство транспортировки.
Александр Павлович вышел вперед.
– Я не буду вас задерживать, – сказал он Алене, Алексею и Мише, – вы совершаете благородный поступок. На вашем месте я поступил бы точно так же. Я горжусь вашим решением. Но больше всего, – сказал он, – я горжусь вами, Игорь Георгиевич. Все знают, что вы много лет пытались найти хорошо сохранившийся скелет барионикса. А сейчас, когда ответы на все вопросы близки, вы бросаете мечту всей своей жизни ради заболевшего аспиранта. И это правильно! Это благородно! И очень по-человечески.
Слюнько коротко кивнул и пожал Защокину руку.
– Жизнь человека важнее, чем вся наука мира, вместе взятая, – сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало не слишком пафосно.
Тут только Дима понял, что он наделал. Фактически его нежелание держать, наравне со всеми, полиэтиленовую пленку над капотом привело экспедицию к срыву. Но признаться во лжи Бубнов уже никак не мог.
Шаги приближались. Ева замерла. Потом заметалась. С одной стороны, самым легким вариантом было – положить яйцо на место и спрятаться под стол. С другой – отверстие в стене неизбежно привлекло бы внимание похитителя, он бы принялся обыскивать комнату и нашел безоружную Еву. Еще немного подумав, Ершова приняла соломоново решение, положила тяжеленное яйцо обратно, нырнула под стол и затаилась в надежде, что в темной комнате дырка в стене не привлечет к себе внимания.
«Надеюсь, он также не заметит, что яйцо трогали», – подумала девушка, стараясь не дышать.
Человек вошел в комнату. Он не спешил. Ева увидела ноги похитителя, приближавшиеся к столу, и замерла. Человек наклонился на яйцом и что-то поправил. Ершова боялась вздохнуть. В носу у нее зачесалось.
«Ну как всегда», – с неудовольствием подумала девушка, активно дергая носом и стараясь не чихнуть.
Ноги похитителя были у самого лица Евы. Ершова принюхалась, но запаха табака не уловила. Видимо, человек не курил.
– Моя прелесть, – прошелестел голос сверху.
«Чокнутый, – подумала девушка, – он просто маньяк! Похитил яйцо, чтобы им любоваться. Если бы его интересовали деньги, то он бы шептал что-то о выгоде».
В носу у Евы чесалось все сильнее. Столик был маленький, и Ершова едва-едва под ним помещалась. Она очень боялась, что у нее вылезет либо нога, либо рука, либо попа, и поэтому сжималась в комок. На ее счастье, похититель был полностью поглощен яйцом и не смотрел на стены.
– А-а-а, – бесшумно открыла рот Ева, намереваясь чихнуть, но тут же крепко прижала руку к губам.
Мелкая известковая пыль кружилась в воздухе, забивалась в нос и уши и щекотала все тело.
«Это просто ужас что такое, – подумала девушка, – последний раз такая проблема у меня была на концерте классической музыки. Все тело зудело и чесалось. Но тогда это хотя бы не угрожало моей жизни».
Ситуация осложнялась тем, что Ершова боялась шевелиться и старалась не дышать. Человек совсем близко. В пещере было тихо. Малейшее неловкое движение – и похититель Еву обнаружил бы. Чихнуть хотелось все сильнее. Ева зажала рот рукой и перестала дышать вообще. Щекотание в носу нарастало. Наконец девушка не выдержала и оглушительно чихнула. Но именно в этот момент по пещерам опять разнесся дикий вопль. Похититель коротко выругался, повернулся и вышел из комнаты.
Виктория лежала на полу туннеля в кромешной тьме. Во всем ее теле постепенно нарастали боль и оцепенение. Яд разносился по организму, проникая в самые дальние клеточки, и постепенно убивал девушку. Дышать становилось все труднее. В темноте вокруг беспомощной Сушко слышались какие-то шорохи, стук маленьких лапок, шелест.
«Или это мне все кажется? – подумала девушка. – Яд отравляет мозг».
Быстро нарастала дрожь. Тело начал бить озноб. Организм сопротивлялся, как мог, но доза была смертельной.
– Я не хочу умирать, не хочу, – плакала Сушко, – ни за что ни про что, из-за какой-то ядовитой букашки!
Девушка старалась дышать глубже, но верхнюю часть ее тела постепенно сковывало холодом. Шея в месте укуса болела, словно там ее прижигало раскаленное железо. Перед глазами Виктории плыли яркие пятна.
«Я хочу на свежий воздух, – думала девушка, – умереть на воле, а не в этих затхлых казематах, кишащих ядовитой дрянью. Хочу неба, солнца, свежего ветра, вкусных булочек и еще – поговорить с мамой, которую я не видела уже несколько лет. Как же я могу умереть, когда мир так прекрасен, когда я так молода и в моей жизни наконец-то появилась любовь?»
Из ее глаз катились слезы. Двигаться Сушко не могла. Она просто лежала, откинув голову, горько и беззвучно рыдая, и ожидала скорого мучительного конца.