– Сволочь, – прохрипел Манусевич, глядя вслед машине. – Сволочь!
На шоссе больше никого не было. Миша посмотрел на лицо Алены. Оно пылало. Физик знал, что заражение крови часто развивается молниеносно. Он очень боялся, что у девушки откажут почки. После этого спасти ее не смогло бы уже почти ничего.
– Дорогая моя, держись, не умирай, – просил он. – Я сделал все, что мог, но, если ты не выживешь, я никогда не смогу жить спокойно!
Как назло, на шоссе не было ни одной машины.
Провод нырнул в туннель у самой воды за несколько метров до того, как у Бадмаева закончилась веревка.
– Вика! Ева! – крикнул он вверх. – Ждите меня наверху!
– Хорошо, – крикнула Сушко. – Будь осторожен!
Вход в коридор был как раз вровень с водой. Пол был сырым и темным. Туннель был узким, извилистым и низким.
– Как черный ход какой-то, – пробормотал Юрий. – Интересно, для чего он предназначался?
Провод вился под потолком коридора. Камни были замшелые, темные. Кое-где виднелись пятна лишайника. Юрий пошел вперед, наклоняя голову, чтобы не задеть низкий потолок. Пару раз он слегка стукнулся лбом, но серьезных травм, к счастью, не получил. Вскоре Бадмаеву встретилась развилка. Провод уходил вправо. Потолок стал совсем низким. Юрий пополз, едва-едва не касаясь затылком нависающих камней. Внезапно его путь преградила сплошная каменная стена. Провод уходил в маленькую дырочку под потолком. Стена, перекрывшая низкий туннель, была совершенно гладкой и напоминала вмонтированную в стены каменную дверь.
– Она должна как-то открываться! – сказал сам себе Юрий. – Просто обязана.
Он принялся ощупывать преграду и примыкавшие к ней участки стены, но ничего подозрительного не обнаружил.
«Кнопка может быть расположена где-то в другом месте, – решил он. – Тут ничего нет».
Бадмаев пошел назад, освещая себе путь фонариком. Он исследовал стены коридора, рассматривал каждый выступ, каждую впадину, но ничего, похожего на рычаг или кнопку, обнаружить не мог.
«Возможно, дверь открывается только с внешней стороны», – подумал он.
Но что-то в глубине его души протестовало против этой мысли. Юрий дошел до выхода из туннеля, присел на корточки у черной воды, которая плескалась прямо у его ног, и задумался. В те моменты, когда ни тщательный поиск, ни логический анализ не помогали, на помощь ученому приходило озарение. Как вспышка света, оно освещало черноту и высвечивало правильное решение. Юрий попытался отрешиться от проблемы. Он закрыл глаза, расслабился и попытался изгнать из сознания все мысли.
В голове стало пусто. Бадмаев ждал. Такой нехитрый способ, использование мощи человеческого подсознания, иногда позволял ему находить потерянные предметы. Ботаник все сидел на корточках, как вдруг в его мозгу, как лампочка, вспыхнула мысль.
– Ага, – сказал Юрий, встал и, уцепившись руками за трос, полез вверх.
Его целью была ниша, в которой стояли злые истуканы.
– Мне, наверное, отрежут ногу, – проговорила Защокина. – Я ее уже совершенно не чувствую.
Манусевич посмотрел на рану. Из нее сочился гной. Края побелели и кое-где даже посинели.
«Ткани отмирают, – подумал он, испытывая к девушке острое, болезненное сочувствие, – но ведь это произошло, когда мы спасали человека, с которым случился острый приступ аппендицита. Мы не могли поступить иначе».
Миша посмотрел на шоссе. Там по-прежнему не было ни одной машины. Манусевич покрепче ухватил Алену, которая стала совсем легкой, и понес ее вдоль трассы к городу. Он не хотел терять ни минуты.
– Никого нет. Ни одной машины, – сказала Алена, – мне не выжить, я это чувствую. Даже не знаю, что лучше – умереть сразу или жить без ноги. Тогда меня никто не полюбит!
– Не впадай в пессимизм, – проговорил физик, продолжая идти по обочине и нести на руках Защокину, – тебя обязательно кто-то полюбит и без ноги, что за глупости!
– Например кто? – спросила Алена, облизывая сухие губы.
Ей очень хотелось пить. Девушка принялась ловить ртом тяжелые, падавшие с неба капли.
– Например я, – сказал Манусевич. – Я абсолютно одинок. И я уже год в тебя влюблен. Но ты же все время интересуешься другими молодыми людьми. Кем угодно, только не мной.
Алена засмеялась. Голос ее прозвучал хрипло.
– Ты же все время молчал и смотрел букой, – сказала она, – цветов не дарил, в кафе не звал, комплиментов не говорил.
– Я вообще не романтик, – сказал Манусевич. – Предпочитаю дело, а не слово. Не все то золото, что блестит.
– Это, в общем, правильно, – согласилась Алена. – Но как же тогда девушка может узнать о том, что ты к ней испытываешь? Если ты не даришь цветов, не говоришь комплиментов и не провожаешь ее домой?
– Проводить домой я как раз могу, – сказал Миша, – потому что от этого зависит безопасность женщины. Так что обращайся. Я готов провожать тебя домой всю жизнь. Но что касается всей остальной мишуры – прости. Я не по этой части.
Манусевич продолжал идти по шоссе. Машин по-прежнему не было ни в одном, ни в другом направлении.
– Теперь мне как-то даже расхотелось умирать, – сказала Алена и закашлялась.
Из ее горла пошла кровь. Физик ужаснулся. Тело девушки сотрясала дрожь.
«Она умирает, – мелькнула мысль в сознании Манусевича, – умирает, а я ничего не могу сделать».
В этот момент на дороге послышался шум машины. Секунду спустя из-за поворота вынырнул почтовый фургон.
– Виктория! Ева! У вас все в порядке? – крикнул Юрий, взбираясь по тросу в нишу, в которой, как он предполагал, свершались жертвоприношения.
– Да! Ждем и волнуемся! – ответил сверху голос Сушко.
Бадмаев вскарабкался наверх с ловкостью обезьяны и нырнул в помещение, в котором лежала плита из оникса.
«Если поискать, тут, наверное, можно найти пятна крови», – подумал Юрий и почти сразу же увидел неровные темные кляксы, глубоко въевшиеся в светлый известняковый пол. Два кровавых пятна показались ему свежими.
– Ну и привидится же такое, – махнул он рукой, – уже несколько сотен лет прошло, а кровь выглядит так, словно ее недавно пролили.
Он посмотрел вниз, в колодец. Вода тихонько плескалась.
– Дикие люди, – вздохнул ботаник, – изверги нецивилизованные.
Он изучил край ниши. Кое-где камни казались потертыми.
«Я думаю, – рассуждал Юрий, – что убитую жертву сталкивали в воду. Но ведь тело нужно было как-то потом оттуда извлекать. Иначе тут вскоре воцарилась бы дикая вонь. А для этого было необходимо отпереть дверь туннеля».
Он принялся ощупывать стены, но ничего не обнаружил. Затем Бадмаев изучил пол, покрытый пятнами, исследовал каждый выступ, каждый зуб и каждый палец страшных идолов, окружающих жертвенник, но не обнаружил ничего такого, что можно было бы потянуть или на что можно было бы нажать.
– Ну невозможные конспираторы, – вздохнул ботаник, – просто маньяки!
Он сел на край черной плиты. Ему показалось, что где-то в глубине горы раздался тихий щелчок.
– Это что еще такое? – удивился Бадмаев.
Он прислушался, но щелчок не повторился.
– Ага, – возликовал Юрий, – сама плита является огромной кнопкой. Сейчас я открою дверь!
Он встал на одно колено на край черного полированного зеркала с оскаленной физиономией посредине и хорошенько на нее надавил. Раздался второй щелчок. Внезапно плита с распластавшимся на ней Юрием пришла в движение.
«Ой, – запоздало подумал Бадмаев, – это, наверное, не ручка для открывания двери в туннеле, а что-то совсем другое! Может быть, жертву не убивали, а просто клали на плиту, и камень со страшной рожей проглатывал несча…»
Ботаник бросился назад, пытаясь соскочить с плиты на известняковый пол, но заскользил по гладко отполированной плите. Подушечками пальцев он ощутил на камне легкие царапины.
– Эге, да тут многие пытались зацепиться до меня, – сообразил Юрий.
Теперь плита встала почти вертикально. Открытый в ярости рот, выбитый посредине, казалось, смеялся.
– Вика! – заорал во всю мощь своих легких Бадмаев, падая во тьму. – Вика!!
Потом он ударился обо что-то твердое и потерял сознание.
Почтовая машина ползла медленно, как улитка, но когда Манусевич, сгибавшийся по тяжестью Алены, махнул рукой, фургон ускорился, словно водитель испугался.
– Остановись! Ну пожалуйста, остановись, – проговорил Миша.
Он упал на колени и протянул к почтовой машине руки. Фургон, отъехавший на приличное расстояние, затормозил и дал задний ход.
– Что там у вас? – подозрительно спросил худой и высокий молодой человек, слегка приоткрыв окно и выглядывая в щелочку.
– Девушка. Разбила ногу. Сепсис, – проговорил Миша, пытаясь вспомнить хоть одну молитву. – Довези нас до больницы!
Худощавый почтальон окинул подозрительным взглядом мощную фигуру Манусевича.
– Девушку возьму, а тебя – нет. Нет места, – пояснил он.
– Спасибо, – кивнул Миша. – Пожалуйста, помоги. Ей очень плохо.
Мужчина взглянул в белое лицо Алены и нахмурился.
– Ладно, – сказал он, – но моя колымага быстрее шестидесяти километров в час не едет. Тут уж ничего не поделаешь. Это же не «Феррари». К тому же мне еще надо завезти почту в два горных села.
– У нас все равно нет выбора, – сказал Манусевич.
Он положил Алену на пассажирское сиденье. Она никак не реагировала на происходившее. Наклонившись, Миша поцеловал ее щеку и вздрогнул. Кожа был холодна как лед.
– Что, уже умерла? – спросил почтальон, делая круглые глаза. – Тогда вытаскивай ее! Живую повезу, так уж и быть. А вот трупов мне тут не надо.
Миша проверил пульс. Сердце Алены еще билось, но прерывисто, неуверенно и слишком быстро.
– Она жива, – прохрипел физик, – пока еще.
– Ну, тогда я поехал, – сказал почтальон, – только напоминаю, что мне еще надо заехать в два поселка. А потом я поеду в город, там ее и оставлю, в травмопункте.
Водитель захлопнул дверцу. Поскрипывая, клацая всеми деталями и нещадно чадя, машина с трудом двинулась вперед.