воды. Да, это была именно вода, хотя никакого движения на ее поверхности не наблюдалось. Более того, черная гладь казалась твердью, застывшей навсегда. «Таким, – подумал я, – наверное, и должно быть озеро с названием Мертвое». И как-то сразу припомнилось из старых сказок про воду мертвую и воду живую.
Если это мертвая вода, что очень похоже даже по цвету, то эта вода должна заживлять раны. Живая же вода не заживляет, но оживляет, так, кажется. Правильно ли я вспомнил? Сможет ли эта черная вода из озера помочь Петровичу? Я решил, что сначала должен сам попробовать ее на вкус – это было не самое мудрое решение, но я пребывал в состоянии некоей прострации; в здравом рассудке и твердой памяти никогда бы до такого не додумался. Приблизившись к кромке черной воды, я было уже наклонился, чтобы зачерпнуть горстью от лакированной глади. Уже даже и руку протянул, но внутренний голос задержал меня, будто скомандовав не делать этого, а подумать еще. И вновь я вернулся к размышлениям о народных русских сказках.
Насчет свойств воды мертвой и живой
Если название озера – Мертвое – не метафора, то, отведав этой водички, я должен либо умереть, либо окаменеть, либо превратиться в кого-то иного. Все перспективы были не очень заманчивы, поэтому я обрадовался тому, что не стал пить воду из озера. Но если эта вода – мертвая, то, как в сказках, она должна залечивать раны. Однако как проверить это? Как понять здесь и сейчас, соответствуют ли свойства этой черной жидкости тем свойствам мертвой воды, о которых мы знаем из сказок?
Итак, еще раз. В сказках было так, что раненого воина поливали этой водой и рана сама собой затягивалась, какая бы она страшная и смертельная ни была. После этого в ход шла вода живая, которая приводила человека в чувство. Но здесь поблизости я не видел никаких других источников воды.
Допустим, я вылью на рану Петровича мертвую черную воду из озера, рана на голове моего друга затянется. Однако Петрович так и останется лежать бездыханным, потому что я не знаю, где мне взять живую воду. Да и, признаться, не уверен я в том, что вода этого озера – действительно мертвая. Я же хотел проверить!
Мой эксперимент
И тут я вспомнил, что пока поднимался сюда, расцарапал руку о колючки. Я посмотрел на кисть правой руки и убедился, что рана, хоть и небольшая, но есть. Крови почти не было, но ранка еще не затянулась. Вот повод проверить свойства этой черной лакированной глади! Я сел на корточки и потянул правую руку к поверхности воды, как вдруг совсем рядом со мной очень знакомый голос прокричал:
– Нет, Рушель, нет! Остановитесь! Замрите!
Я машинально отдернул руку от воды Мертвого озера и обернулся на крик, буквально взорвавший тишину здешних мест, которая, как кажется, царила здесь вечно с самого сотворения мира. Я обернулся и обомлел: со стороны дороги, по которой я совсем недавно пришел, ко мне собственной персоной, держа в одной руке тяжелый посох, другой же рукой активно жестикулируя, бежал сам Александр Федорович Белоусов в любимом своем светло-сером балахоне и том самом малиновом колпаке, в котором мы его оставили несколько дней назад в холле предгорной гостиницы!
Как Белоусов оказался у Мертвого озера
«Откуда здесь взялся наш Ромео? И где же его очаровательная Коломба?» – не успел я подумать об этом, как мы уже обнимались, будто не виделись целую вечность. По щеке Белоусова, как и несколько дней назад, сбежала скупая мужская слеза. Признаться, и я не смог сдержать чувств. Теперь я не только не был одинок, рядом со мной находился человек, опыту которого мог позавидовать любой из живущих на Земле. Я не остался один на один с этими черными водами и с бездыханным Петровичем. Значит, Полька была права, когда сказала мне по телефону, что папу ее оживят дедушка и крестный. Вот он, крестный близнецов, стоит возле меня, опираясь на свой посох и теребя кисточку на малиновом колпаке. Но как он оказался тут?
– Наверное, вы, Рушель, – начал Белоусов, не дожидаясь моих вопросов, – уже догадались, что не было никакой прекрасной индианки. Мне нужно было слукавить, чтобы потом тайно от проводника-брахмана и от всех прочих реальных и возможных противников – да-да, не удивляйтесь, Ахвана не одинок в своем противодействии нам – пойти следом за вами. Все эти дни я шел вашей тропой, не упуская вас из виду. Попутно анализировал ситуацию. И мне кое-что открывалось, чего не могли знать вы. Так, мне удалось узнать, где находится это Мертвое озеро, возле которого мы сейчас стоим. А заодно получить сведения о том, что до воды этого озера ни в коем случае нельзя дотрагиваться. Боевые йоги пьют эту воду…
– И окаменевают после этого, что ли? – нелепо спросил я.
– Что вы, нет, – улыбнулся Белоусов. – Тут немного другая стратегия. Хотя вообще-то можно и окаменеть, если кто-то очень этого захочет. Вообще же йоги пьют воду этого озера с иными целями: откушают – и впадают в своего рода анабиоз, который может длиться годами, а то и десятилетиями. Пока я шел за вами по горным нетореным дорогам, то дважды видел лежащих посреди леса индусов. Кажется, что человек спит, просто спит, а он попил этой воды и находится в такой вот длительной живой коме, будто законсервированный.
– Александр Федорович, а не может быть, что и наш Петрович в таком же сне сейчас пребывает?
– Все может быть! Более того, Петрович будет жить, я уверен!
– Вот и Полька сказала мне в телефон, что вы с Мессингом спасете ее папу. Вы ведь спасете? Полька еще сказала, что надо принести воды, но раз эта вода такая опасная…
– Да, вода этого озера таит в себе именно опасность. Однако, Рушель, нам нужна не столько эта вода, сколько вода живая.
– Пока я был здесь, я как раз думал про живую воду и про воду мертвую, как в русских сказках. Получается, что здесь та самая мертвая вода?
– Можно сказать и так. Живая же вода, мой друг, тоже есть, недалеко отсюда. Как видите, я не зря таился от вас все эти дни. Мне удавалось по пути узнавать что-то такое, чего вы не могли увидеть за своими заботами. По моим сведениям, чуть выше относительно этого плато должен быть источник как раз той живой воды, которая так нам нужна. А больше всех нас – Петровичу. В путь, Рушель!
К источнику Живому
И мы двинулись дальше по тропе, которая уводила от черного озера еще выше в горы. Интересно, что растительность здесь была уже не столь печальна, как на пути к Мертвому озеру и возле него. Природа словно оживала: появлялись не только кустарники с зеленым листьями, но даже цветы – оранжевые, голубые, желтые… А вскоре послышалось и пение птиц, которого мне так не хватало на пути к Мертвому озеру. День клонился к закату, когда среди птичьих голосов мы явственно различили шум, который ни с чем нельзя было спутать: так мог звучать только родник. Неужели мы не ошиблись и добрались туда, куда стремились? Неужели перед нами сказочная живая вода?
– Эту воду можно пить, – сказал Белоусов, когда мы приблизились к бьющему прямо из горного склона ключу.
Мы оба сняли пробу. Мне вода показалась на вкус сладковатой, немного напоминающей некрепко заваренный черный чай с долькой апельсина. Из заплечного мешка Александр Федорович вытащил несколько небольших пластиковых бутылок и одну фляжку – такую знакомую. В лучах заходящего солнца вдруг блеснул распластанными крыльями орел.
– Откуда это? – спросил я.
Белоусов хитро улыбнулся и ответил:
– Вы только посмотрели на эту красоту, а я, идущий следом, стащил ее у монаха. Ведь пригодилось, а?
Стало понятно, что до утра нам придется остаться здесь – тьма с быстротой ускоренного изображения в кинематографе заполняла собой Гималаи. Да, в этом месте гималайских гор категорически нельзя передвигаться в темноте. Белоусов предупредил меня об этом. Странно, я не боялся обреченности на бездействие в течение нескольких часов. Рядом со мной был сам Александр Федорович, и я мог быть спокоен не только за себя, но и за оставленного внизу Петровича – уж Белоусов точно знал, что он делает. Теперь я понимал, что и с Мессингом все в порядке. Однако я не спешил торопить Александра Федоровича, осознавая, как много тому предстоит мне рассказать за эти часы до наступления рассвета.
Рассказ Белоусова
Мы разместились на ночлег прямо около родника с живой водой. После такого насыщенного событиями дня хотелось спать, но я решил посоветоваться с Белоусовым:
– Александр Федорович, как вы считаете, то, что мы сейчас здесь, а Петрович лежит там, это как? Я просто думаю, можно ли нам терять время? Не стоит ли, невзирая на темноту, пойти вниз и спасти Петровича?
– Ничего страшного, Рушель, – Белоусов был предельно спокоен, и мне начало передаваться его настроение. – Совершенно ничего страшного. Петрович так может пролежать еще лет сто. Хуже ему все равно уже никто не сделает, а сам он с этого места никуда не убежит. К тому же его охраняют, не волнуйтесь.
– Кто?
Белоусов же только улыбнулся и продолжил, будто не услышав моего вопроса:
– Я же сказал, что по такой темноте здесь, именно здесь передвигаться нельзя категорически. Если мы сейчас пойдем вниз, то поставим под угрозу и себя, и наших друзей.
Тут Белоусов задумался на несколько мгновений, пристально посмотрел на звездное небо, от чего кисточка на малиновом колпаке Александра Федоровича игриво свесилась на его спину, но вскоре сказал:
– Знаете, я ведь очень многое узнал, даже не столько узнал, сколько понял за эти несколько дней. Я ведь был и у Озера Прошлого, где на вас с Петровичем хотели напасть йоги-хранители. Помните, Рушель, главный йогин сказал вам, что на дне этого озера, под толщей воды обитают большие люди, которых никто не видел, но которых можно услышать, если сами эти люди того захотят. Так вот, когда вы ушли, я решил немного задержаться на берегу, пообщаться с тремя окаменевшими аненербевцами. Согласитесь, заманчиво знать, что эти три камня все видят, все слышат, все понимают, но сделать ничего не могут. Мне просто захотелось внимательно взглянуть в их глаза – вдруг там мелькнет какая-нибудь отгадка? Я подошел к ним вплотную, статуи оставались статуями. И тогда я решился на провокацию: из мешка я достал вот эту фляжку с орлом и свастикой. И знаете, словно хвастающийся в песочнице новой игрушкой перед своими сверстниками малыш, покрутил этой фляжкой перед лицами аненербевцев. Представляю, что было у них в головах в ту минуту! Но никаких признаков жизни камни не подавали. Случилось, однако, то, чего я никак не ожидал разумом, а только как-то предчувствовал: я услышал шаги за своей спиной, то есть со стороны воды, со стороны озера. Конечно, в первый миг я растерялся. Даже мелькнула мысль, что еще секунда – и статуй на берегу Озера Прошлого будет не три, а четыре. И все же я нашел в себе силы оглянуться. Утешил себя тем, что не Медуза же там Горгона окажется. Медузы там не было, но было что-то такое, что на языке науки называется хрономираж. Вы, Рушель, знаете, что это такое?