Нет, и здесь было не особенно весело. Я снова спустился в тоннель метро и отправился на Монмартр. Было уже около полуночи, но здесь только начиналась жизнь. Неширокую площадь Пигаль обступали десятки кабаре, дансингов, баров, ночных клубов, сомнительных театров. И здесь гремела музыка, и ловкие зазывалы останавливали прохожих:
— Мсье? Ночное кабаре? Голое ревю? Специаль? Что вы ищете, мсье? Мы можем предложить вам все, что угодно!
Время от времени у тротуара останавливалась мощная машина последней модели, и из нее выходил, дымя сигарой, житель заморской страны. Зазывалы почтительно отступали — туристу, бумажник которого набит долларами, сопутствует особый гид. О, ему покажут все мерзости Монмартра, поданные по самой последней моде!
Здесь, как и всюду, на все свои расценки. Для гостей побогаче — ночные рестораны, где за ужин надо отдать месячный заработок среднего француза. В переулках кабаре и бары подешевле. А посреди бульвара и совсем уж дешевые развлечения: парень с мрачной решимостью сшибает тряпичным мячом помятые жестяные консервные банки, стоящие горками на прилавке этого своеобразного тира. Некоторым здесь весело — у людей разные вкусы. Но как далеко это веселье от тех изумительных карнавалов, описания которых читали мы до войны! И как не похоже все это на наши праздники Победы...
Утро 12 мая, когда должна была состояться официальная церемония, было пасмурным. На рассвете прошел дождь. Мы встретились, как условились, с одним французским журналистом на площади Конкорд, чтобы оттуда пройти по Елисейским полям к Триумфальной арке, под которой покоится могила Неизвестного солдата, — там и назначен был парад. Я поделился со своим знакомым впечатлениями о вчерашнем вечере.
— Да, в городе сейчас не очень весело, — сказал он. — Вам следовало бы учесть, что для нас день Победы не только день торжества, но и день глубокого раздумья. Нам нужно многое обдумать и взвесить в этот день...
И он указал на шеренгу скромных мраморных дощечек, на которых высечены имена девяти французских патриотов, погибших смертью храбрых в бою с немецким танком «тигр» вот здесь, на площади Конкорд, 26 августа 1944 года.
— Мы гордимся ими. Они — слава и честь Франции. Они уничтожили последнего немецкого «тигра» в сердце Парижа. Но я знаю, у вас на языке сейчас вопрос: а сколько таких «тигров» надо было подбить на Востоке и сколько безыменных героев должны были отдать там свою жизнь, чтобы вот этот бой здесь, на пляс де Конкорд, закончился победой горстки наших храбрецов? Что ж, это резонный вопрос. Ни один честный француз не будет этого отрицать...
Он взволнованно вздохнул и обвел широким жестом прекраснейшую панораму площади, столь пленившую некогда Владимира Маяковского.
— Какое счастье, что все это сохранилось, но... Если бы только знали... Как остро чувствует каждый честный француз свой долг перед Сталинградом! И вот еще что... Вы знаете, я думаю... — Мой собеседник запнулся и потом сразу выпалил: — Я думаю, что если бы между Францией и Советским Союзом была и раньше настоящая дружба, то этой войны не было бы... Да-да! А если бы она и разразилась, то, во всяком случае, была бы не такой тяжелой и мучительной.
Мы шли вверх, к Триумфальной арке, по тенистой каштановой аллее. Лепестки светло-розовых цветов каштана уже облетели и, словно снег, устилали дорожки. С негромким шумом падали струи фонтанов, пущенных ради дня Победы. Мой собеседник помолчал и потом заговорил снова:
— В тысяча девятьсот сорок пятом году французы прекрасно поняли цену этой дружбы. Когда наш Делатр де Тассиньи был приглашен в Берлин, чтобы за одним столом с нашими соратниками по оружию принять капитуляцию немцев, мы помнили, что именно русские, больше чем кто бы то ни было другой, являются героями этой победы и что именно им мы обязаны своим спасением. Генерал де Голль очень хорошо говорил когда-то о значении франко-советского союза. Но время идет, хорошие слова забываются, а люди меняют свою линию.
Чем ближе мы подходили к Триумфальной арке, высящейся посредине площади Этуаль, тем гуще становились толпы на широких тротуарах Елисейских полей. С фасадов домов свешивались огромные полотнища разноцветных флагов. Здесь были стяги Франции, Англии, Советского Союза, Соединенных Штатов Америки, Китая, Бельгии и других стран, участвовавших в войне. Под Триумфальной аркой реял на ветру гигантский трехцветный флаг, осенявший могилу Неизвестного солдата, над которой трепетал неугасимый Вечный огонь.
Сюда пускали только по пропускам, и публика была особая — нарядно одетая, веселая. В толпе сновали бойкие молодые люди в хороших костюмах, торговавшие монархическими газетами. Газеты эти выходят в Париже нелегально, но торгуют ими открыто, и полиция делает вид, что ей нет никакого дела до этих бойких юношей. Здесь же торговали и легальной реакционной газетой «Пароль франсез».
У могилы Неизвестного солдата, заваленной венками живых цветов, стоял почетный караул гвардейцев в медных касках с конскими хвостами и алыми плюмажами, в парадных синих, с красными отворотами мундирах, в белых брюках и высоких лакированных сапогах. Эта форма сохраняется со времен Наполеона. Знаменосцы держали в руках боевые стяги. Оркестры стояли наготове. К Триумфальной арке непрерывно подъезжали машины, из которых выходили министры, генералы, почетные гости.
И вот уже ударили дробь барабаны, нежно и печально запели трубы, и премьер-министр возложил венок на широкую могильную плиту, прикрывающую прах Неизвестного солдата, отдавшего свою жизнь за Францию в войне 1914—1918 годов. Негасимый огонь, вырывающийся синеватой струей из широкой медной горловины у изголовья Неизвестного, содрогался на ветру. Потом премьер-министр прочел речь о победе и мире. Не все слушали на трибунах эту речь. Не всех волновали слова о мире. Подагрические старики в цилиндрах неодобрительно косились на небо, сеявшее мелкий дождик. Молодые лоботрясы с Елисейских полей украдкой позевывали, ожидая, пока начнется парад.
Но вот уже грянули барабаны, опять запели трубы, и начался парад. С грохотом пошли танки, на которых написаны названия местностей и городов, в боях за которые участвовали французские войска: Бир-Хакейм, Аламейн, Нарвик. Покатила самоходная артиллерия. Провезли зенитки. Прошла небольшая колонна санитарных автомашин. Промаршировали понтонеры с надписью на шлюпке «Рейн» — это они первыми форсировали эту реку. Потом прокатили на своих алых машинах парижские пожарники в сверкающих касках.
Фанфары возвестили выход гвардейцев. Кавалеристы в наполеоновской форме торжественно и чинно проехали на своих сытых конях мимо Триумфальной арки. Почти половину колонны составлял оркестр — трубачи и барабанщики. За гвардией прошла марокканская кавалерия в белых плащах и чалмах и тоже со своим огромным оркестром... Потом промаршировали американская военная полиция под звездным знаменем, британская военная полиция, моряки, пехотинцы в защитной форме, снова марокканцы в чалмах, и оркестры, оркестры, оркестры.
Парижане очень любят музыку, и организаторы парада сумели потрафить их вкусам. Музыканты маршировали четким воинским шагом, подбрасывая вверх и ловя на лету свои горны и барабанные палочки. Они вовсю трубили и били в барабаны так, что в ушах у слушателей стоял звон и треск.
В этом грохоте не все заметили, как под серыми, опоенными дождем тучами вдруг показался представлявший на параде французскую авиацию легендарный авиаполк «Нормандия — Неман». Четким строем шли отлично знакомые нам истребители: полк летел на «Яковлевых», подаренных ему Советским правительством за доблестную службу на фронтах Отечественной войны. Эта подробность — напоминание о славном боевом содружестве.
Через несколько дней после этого парада нам довелось встретиться с группой летчиков полка. Они носили на груди рядом с французскими орденскими ленточками советские ордена, заработанные в жестоких боях. Летчики были очень рады встретиться с людьми из Советского Союза, с интересом расспрашивали о том, что у нас нового. И с каким хорошим, благородным гневом говорили они о тех, кто, действуя по указке заморских советников и наставников, пытался посеять семена раздора между СССР и Францией!
— Им мало двух войн, им хочется третьей. Они неплохо зарабатывали, когда здесь были немцы, — говорил один из летчиков. — Мы знаем: оборудование для самолетов, которые нам приходилось сбивать, делалось здесь, во Франции, и эти господа получали неплохие дивиденды. Им хотелось бы заработать еще, и они ищут новых покровителей. Народ знает, где враг и где друг. И, поверьте мне, он еще скажет свое слово...
Я не раз вспоминал эту встречу в трудные годы, когда реакционные силы, орудовавшие в период существования послевоенной IV республики, изо всех сил старались подорвать традиционную франко-советскую дружбу. К счастью, эти худшие времена уже позади. И есть что-то глубоко символическое, что нынче парламентскую группу франко-советской дружбы в Национальном собрании возглавляет бывший командир полка «Нормандия — Неман» генерал Пуйяд, ныне — депутат.
Мы часто встречаемся с этим мужественным и честным человеком, и всякий раз он с неизменной душевностью и теплотой говорит о том, что фундамент нашего сотрудничества был заложен три десятилетия тому назад, когда мы вместе били и разбили гитлеровский третий рейх...
Сентябрь 1946 годаЗДРАВСТВУЙ, АМЕРИКА. КАКАЯ ТЫ?
Четверть века тому назад мы не очень хорошо были знакомы с Америкой. Знали, конечно, что это — самая мощная капиталистическая держава. Знали, что она богата. Что ее хозяева долго относились к нам враждебно, — Соединенные Штаты признали Советский Союз лишь в тридцатых годах. Что там зверствуют расисты и силен ку-клукс-клан — организация, созданная для устрашения и подавления негров. Что американские реакционеры смертельно боятся «красных» и ненавидят коммунизм. Наслышаны были о том, что в самом начале войны один тамошний сенатор по фамилии Трумэн, потирая руки, сказал: пусть-де немцы и русские дерутся; ежели начнут побеждать немцы — мы будем помогать русским, начнут побеждать русские — начнем помогать немцам, и пусть они побольше убивают друг друга.